— Пошли, — он потрепал Никиту по плечу, — сейчас я петь буду, а кузина Юджиния — аккомпанировать.
Юджиния поднялась с кушетки. Пушкин, во время ее рассказа, что-то рисовал в блокноте. Юноша улыбнулся: «Не обращайте внимания, я всегда так делаю. Значит, этот крестик еще со времен царя Ивана? — он взглянул на ее белую шею.
Девушка развела руками: «Это легенда, конечно, месье Александр».
— Я верю в легенды, — он захлопнул блокнот: «У вас концерт в Царском Селе?»
— Да, — кивнула Юджиния, — перед их величествами и вообще — императорской семьей.
— Я там учился, в Лицее, — Пушкин все смотрел на нее.
— Там, в парке….- он прервался и покраснел: «Неважно. Я еще когда-нибудь напишу про все это, — Пушкин улыбнулся, — мне Петр Федорович и саблю их родовую показывал, и образ Богоматери…, Напишу, — он тряхнул головой и шутливо велел: «Так доскажите, где вы еще были?»
— В Америке, но совсем ребенком, — Юджиния подошла к роялю и стала перебирать ноты. «А так — только в Европе, но мой папа и в Индии жил, и в Китае, и в Африке. У вас очень большая страна, — сказала она зачарованно, — совсем, как Америка. Вам нужно будет много железных дорог. Вы знаете, месье Александр, лет через пять пар будет возить людей».
— Лет чрез пятьсот, — пробормотал Пушкин, — дороги, верно, у нас изменятся безмерно, шоссе Россию там и тут соединив, пересекут.
Юджиния едва сдержала смех. Он покраснел: «Вырвалось. Вам надо к роялю, простите, — он поклонился и отошел.
Тео пела арию Орфея, и, вдвоем с сыном — дуэт из «Дона Жуана». Юджиния играла и все смотрела на него, — незаметно, низко опустив изящную голову. Наконец, Петя, оставшись один, спросил: «Знаете Apriteunpo' quegliocchi, из «Свадьбы Фигаро»?
— Конечно, — удивилась Юджиния. «Но вы ведь хотели петь что-то из «Волшебной флейты»?»
— А теперь хочу петь другую арию, — Петя, упрямо, сжал губы. Юджиния подумала: «Как он на дядю Теодора все-таки похож, одно лицо».
— Правильно, — мрачно думал Петя, — правильно там говорится, «Открой свои глаза, дурак». Она тебя не любит, и никогда не полюбит».
Гостиная взорвалась аплодисментами. Петя, взглянув на Юджинию, заметил, что она чуть покраснела.
В гостинице Демута, в своей комнате, раскладывая ноты, Юджиния нашла между ними записку: «Когда приедете в Царское Село и будете гулять по парку, постарайтесь оказаться одна у статуи девушки с кувшином. Буду вас ждать, ваш Пушкин».
Она оглянулась на дверь — мать с отцом уже спали. Спрятав свернутый клочок бумаги в бархатный мешочек, Юджиния грустно подумала: «Кузен Пьер, наверное, влюблен в кого-то, и она ему отказала. Разве иначе он бы стал петь эту арию? Там много девушек было, на приеме, и таких красивых…., - Юджиния, сидя в шелковом халате, подобрала под себя ноги. Она заплакала, — тихо, шмыгая носом, вытирая горящее, смущенное лицо рукавом.
Рояль был поставлен в концертном зале, что примыкал к изящной, отделанной мрамором гостиной. Юджиния подошла к окну и улыбнулась. Маленький, годовалый мальчик в шелковом платьице, ковылял по траве, окруженный женщинами.
— Это великий князь Александр, — Тео встала рядом с ней, — сын Николая Павловича. Он той весной родился. Ты не волнуйся, — Тео ласково обняла девушку, — ты уже перед царственными особами играла. Будет вдовствующая императрица, их величества, и Николай Павлович, вот и все. Потом нас пригласят к чаю.
— А жена Николая Павловича? — Юджиния нахмурилась. «Александра…»
— Александра Федоровна, — помогла ей Тео. «Она отдыхает, у нее скоро, — женщина повела рукой и Юджиния немного покраснела.
— Интересно, когда у Сиди ребенок будет? — она просматривала ноты. Отобрав нужные сонаты, Юджиния вспомнила венчание брата. Она тогда удивленно спросила у тети Изабеллы: «Вероника так и не выздоровела? Такая простуда долгая».
— Зима, — коротко ответила женщина и заколола булавками ткань: «Платье подружки и готово. Завтра я его сметаю, и сделаем последнюю примерку».
— Мы таких красивых платьев и носили никогда, тетя Изабелла, — грустно заметила Ева Корвино. Она стояла перед зеркалом — высокая, стройная, с распущенными по плечам, белокурыми волосами. Девушка осторожно потрогала кремовый шелк, коснулась пальцем венков из чайных роз и тихонько вздохнула.
Юджиния искоса посмотрела на Диану Корвино. Обе девочки были в платьях черной, грубой шерсти, в холщовых, черных, старомодных чепцах. Когда тетя Изабелла вышла, чтобы принести туфли, Юджиния спросила: «А что, в Лидсе, балов не устраивают?»
Диана выпятила нежную губку и взглянула на кузину. Глаза у девочки были прозрачные, зеленоватые, как морская вода. «Очень даже устраивают, — ответила она, — только нас вывозить некому. Мама считает, что это все суета. Надо молиться Иисусу, — Диана вздернула рыжеватую бровь, — читать Библию и помогать страждущим людям».
Ева молчала, раздув ноздри, а потом добавила: «Какие балы, Юджиния? Мы в пять утра встаем, как и девочки в приюте. Мама с нами всеми молится, мы читаем Псалмы, Евангелие — это все до семи. Потом надо завтрак накрыть, на двести человек. Потом стирка, уборка, уроки, — Ева помолчала, — мы обе преподаем. Диана — малышкам, а я тем, кто постарше. Обед, опять уроки, потом опять Библия…, - Ева махнула рукой и не закончила. «В воскресенье мы весь день в церкви. Да и танцевать мы не умеем. Мама говорит, что нам это ни к чему. Мы станем женами миссионеров, и поедем просвещать неверных — в Индию или Африку».
— Пока я здесь, — бодро сказала Юджиния, — я с вами музыкой позанимаюсь, у вас хорошо получается. И новые ноты вам перепишу.
— Светскую музыку нельзя, — озабоченно заметила Диана, — только гимны.
— Гимны так гимны, — Юджиния поджала губы. Вошла тетя Изабелла с обувью и разговор прекратился.
— Наверное, скоро, — подумала сейчас Юджиния, глядя на то, как маленького мальчика уносят няньки. «Сиди хочет ателье открыть, надо, чтобы ребенок подрос. Мама до сих пор работает. Вряд ли она в отставку уйдет, даже чтобы с внуком сидеть».
Чем занимается мать, Юджиния точно не знала. У нее был дипломатический паспорт, она, казалось, была накоротке со всей Европой. Даже сейчас, когда они приехали в Царское Село, мать оставила ее на попечение тети Тео и коротко сказала: «У меня деловая встреча, но к началу концерта я появлюсь».
Юджиния видела у матери изящный, с рукояткой слоновой кости, с золотой табличкой пистолет. Марта только шутила: «Это больше для спокойствия, милая». Дома, в Лондоне, мать часто уходила, иногда, — в совсем простом, бедняцком платье. Она, даже, бывало, не ночевала на Ганновер-сквер. «Четверть века они с папой женаты, — заворожено подумала Юджиния, — и все равно, смотрят друг на друга, как будто только встретились. Вторую неделю мы здесь, а они до сих пор к завтраку не спускаются, в спальню им приносят. Интересно, что месье Пушкин мне сказать хочет? У него такие стихи прекрасные. Даже если язык плохо знаешь, все равно это чувствуешь».
— Тетя Тео, — девушка опустилась на обтянутый бархатом табурет у рояля палисандрового дерева, — вам сложно было русский язык учить?
— Милая моя, — усмехнулась Тео, — я здесь четверть века живу, выучила, конечно.
— Она православие приняла, — отчего-то подумала Юджиния, положив руку на свой крестик, — венчалась в их церкви. Дядя Теодор православный, и кузен Пьер тоже.
— Тетя Тео, — Юджиния подняла лазоревые глаза, — а вы не могли католичкой оставаться? Здесь, в России.
— Отчего же не могла, — Тео оправила свою шаль, — пурпурную, вышитую золотом. Юджиния, восторженно, подумала: «Шестьдесят лет ей этим годом, а она до сих пор, как царица Савская».
— Ты видела, — продолжила Тео, — у нас католический собор есть, и англиканская церковь. Вы ходили, с родителями, туда, на Английскую набережную. Твой отец будет рядом контору «Клюге и Кроу» открывать». Она улыбнулась: «Я, милая, обет Господу дала, как мы из Франции бежали. Если выживем, если императрица Екатерина, покойная, простит Теодора, то приму его веру».
