Александр помолчал: «Мы это еще, конечно, будем обсуждать. Вы мне вот еще что скажите, — он подождал, пока Петя нальет ему кофе, — вы, когда во время войны партизанили, вам там, — он махнул рукой на запад, — евреи помогали?»
— Он их никогда «жидами» не называет, — вспомнил Петя. «Великий князь — да, я много раз от него это слышал, а император — всегда «евреями».
— Да, — Петя поднял голубые глаза. Александр, внезапно, горько подумал: «Хотел бы я, чтобы у меня такой сын был. Что уж теперь…, Ничего, Николя позаботится и о ней, и о семье, он мальчик славный. Немного косный, конечно, это он в papa такой. Я бабушкиного воспитания, все же она ценила науку, искусство, и я тоже. Но доверять Николя можно, он никогда не пойдет против моей воли».
— Они все, — горячо сказал Петя, — все поддерживали ваше величество. Никто на сторону Наполеона не перешел. Я вам рассказывал, они отряды наши провизией снабжали, раненых лечили, меня самого выходили, а я ведь незнакомый человек им был.
Он никогда, никому не говорил о мельнице в глуши леса и женщине с девочкой, что жили там. Отец, еще после Ватерлоо, коротко сказал ему: «Чем меньше об этом знает людей, тем лучше. Хана пусть себе спокойно воспитывает дочь, незачем ей во все эти дрязги влезать». Императору Петя рассказал только о том, как он отлеживался в Любавичах, под крылом реба Довбера.
О том, что его покойный дядя был евреем, Петя тоже умалчивал. «Рав Судаков и рав Судаков, — как-то, угрюмо, вздохнул отец. «Ты не забывай, поручика Возницына за подобное меньше ста лет назад здесь, в Санкт-Петербурге, сожгли, при Анне императрице. А сейчас ссылка и каторга за такое полагается».
— А в Англии? — внезапно заинтересовался Петя. «Или во Франции?»
Отец расхохотался. «В Англии свобода вероисповедания, и во Франции, благодаря Наполеону, тоже. Тетю Джо, жену дяди Иосифа покойного, никто никуда не ссылал. На Святую Елену, — отец улыбнулся, — но она сама туда поехала, там ее сын, семья…, И его светлость теперь там живет, они с братом встретились».
— Да, евреи, — вздохнул Александр и усмехнулся: «В сентябре приступайте к обучению студентов, поручик».
Когда Воронцов-Вельяминов ушел, Александр подождал, пока уберут со стола, и запер дверь кабинета. Комната была совсем простой. Он не любил новомодную роскошь, и всегда приказывал обставить свои покои в том стиле, что он помнил с детства — прямые, четкие линии, красное дерево, бронза, несложный рисунок на паркете. Он открыл железный, вделанный в стену шкап, — ключом, что висел у него на цепочке для часов, — и посмотрел на аккуратно сложенные стопки тетрадей.
— Не сразу, — пробормотал себе под нос император. «Я Николя так и пишу, — постепенно вводите в действие конституцию. Постепенно освобождайте крестьян. И вот это, — он достал чистую тетрадь, — тоже.
Александр присел за покрытый зеленым сукном стол. Взяв остро отточенный карандаш, он развернул тетрадь. Император взглянул на белое пространство листа перед ним и начал — четким, размашистым почерком: «Проект о введении свободы вероисповедования для всех граждан Империи Российской».
На Суконной линии Гостиного Двора было шумно. Марта, сидя в удобном кресле посреди меховой лавки, неслышно сказала дочери: «Здесь они еще дешевле, чем в Стокгольме. Отец правильно сделал, что по соседству магазин открывает. Они с хозяином этой лавки уже договорились о перекрестных скидках».
Приказчик развернул перед ними альбом и на отменном французском языке сказал: «Это образцы, мадам, мадемуазель. Сейчас не сезон, меха не любят жары, но, как только мы начнем получать товар, ваш заказ будет собран и отправлен в Лондон».
Юджиния потрогала нежным пальцем коричневый, блестящий мех соболя и незаметно посмотрела на мать. «Может быть, дать ей прочитать письмо? — девушка почувствовала, что краснеет. «Я, конечно, на это свидание не пойду, но все равно, не след такое от мамы скрывать».
Письмо доставили с утренней почтой. Юджиния до сих пор завтракала одна, мать с отцом ели у себя в спальне. «Мадемуазель Юджинии Кроу, в собственные руки, — было написано на конверте, — твердым, резким почерком. Юджиния сначала думала, что это просьба о концерте — она по нескольку раз в неделю играла на частных вечерах. Распечатав послание, прочитав его, девушка покраснела.
Он подписался: «Ваш преданный поклонник». Он приглашал ее приехать в Павловск, «в мое загородное имение, где, за обедом, мы сможем лучше узнать друг друга». Юджиния даже понюхала тонкую, дорогую бумагу — пахло сандалом. «Это не месье Пушкин, — подумала она, — он человек прямой, говорит все, что думает, да и откуда у него имению взяться?». Автор письма просил сообщить ему ответ через почтовый ящик.
— Откажу, — решила Юджиния. «Просто поблагодарю за любезное внимание, и откажу. Маме об этом знать незачем, еще волноваться начнет, они с отцом все же пожилые люди».
Марта выбрала меха, и они вышли на галерею. Мать посмотрела на изящные часики: «Вот и тетя Тео, и дядя Теодор! И кузен Пьер с ними».
Юджиния почувствовала, что краснеет. Он был в военной форме, с саблей. Девушка, подняв голову, заставила себя улыбнуться: «Добрый день, кузен Пьер!»
— Все и скажу, — решительно подумал Петя. «Только папа с мамой…». Они ходили в портовую контору — покупать родителям каюту до Лондона. «Оттуда, — как сказала ему мать, — мы вместе с тетей Мартой поплывем, в Нью-Йорк. Паспорта наши в порядке, визы все проставлены…, Жаль, конечно, что ты с нами не едешь, милый»
Петя только развел руками: «Это вы с папой — оба в отставке уже. Я, матушка, все же теперь — преподаватель Инженерного училища».
— Преподаватель, — сочно заметил отец, что сидел с пером в руках над стопкой тетрадей, — осенью у него выходил сборник статей по геологии, — пока я не уехал, я с тобой, Петька, каждый день буду математикой заниматься. Хватит тебе по балам бегать.
— Да я не…, - только и вздохнул Петя, а потом спросил: «А в Южную Америку вы как доберетесь?»
— Дело нехитрое, — хохотнул отец, — из Нью-Йорка туда корабли ходят».
Мишель в последнем письме сообщал, что они обосновались в Ангостуре, на реке Ориноко. «Это пока столица свободной Венесуэлы, — читал отец, — но генерал Боливар, как только станет президентом, перенесет ее в Каракас. Здесь жарче, чем в Европе, но мальчику нашему нравится. У нас отличный особняк, сад, на деревьях живут обезьяны…, - отец отложил письмо и рассмеялся: «Мне Иосиф покойный рассказывал, как они там с Аароном в джунглях бродили. Заодно на родные места рава Горовица посмотрим».
— Пойдемте, пойдемте, — велела Марта, — вы еще не видели, какой отличный ремонт сделали. Потом пообедаем все вместе, у Демута.
Она обернулась и взглянула на дочь: «Вы с кузеном Пьером прогуляйтесь, здесь народа много, все же магазины. На улицу сходите…»
— Конечно, тетя Марта, — только и смог ответить он. Петя увидел, что Юджиния чуть покраснела. Она была в утреннем платье темно-синего шелка, в шляпке с розами из кремового, брюссельского кружева. «Я вам могу собор показать, — сглотнул Петя, — Казанский. Его месье Воронихин строил, покойный. Это рядом….»
— Покажите, — услышал он нежный, ласковый голос. «Я буду очень рада, кузен Пьер. А потом мы сможем до гостиницы дойти, да?»
— У нас кондитерская есть, — неожиданно смело ответил Петя. «Ее месье Беранже держит, однофамилец. Туда заглянем».
Марта, пропустив в магазин Тео с Теодором, обернулась — дочери уже не было видно. «Он хороший мальчик, — ласково подумала Марта. «В Париже она еще девчонкой была, а сейчас выросла. Посмотрим, как все пойдет. Надо будет Мирьям с Антонией из Америки забрать, и в Лондон привезти. Джованни порадуется правнучке, а Мирьям…, Мирьям нам понадобится. Это, конечно, если все сложится, как надо».
Она вздохнула и услышала восторженный голос Тео: «Как все элегантно!»
— Изабеллы проект, — ответила Марта, оглядывая прилавок палисандрового дерева, и бархатные кушетки. «У нас все магазины одинаково оформляются. Питер настаивает на том, чтобы покупатель издали узнавал торговую марку».
