Шелковый Путь (ЛП) - Фалконер Колин

Его жена стояла посреди комнаты в халате из домотканого шелка. На ней были тяжелые коричневые чулки, а волосы покрывала коричневая чадра. «Даже после пяти лет воздержания на вид она не многим отличается от моего коня», — угрюмо подумал Жоссеран. Ее дочери смотрели на него широко раскрытыми глазами. На обеих были бархатные шапочки, которые местные называли допа, расшитые золотой нитью. На них были симпатичные ожерелья из синего стекла, а волосы заплетены в косы до самых бедер. За чадрами виднелись лишь подведенные сурьмой глаза.

Хозяйка налила воды из кувшина и трижды омыла руки, как того требовал этикет. Она указала, что ему следует сделать то же самое. Затем пригласила его войти.

— Да ниспошлет Аллах с небес легион ангелов нам в защиту, — пробормотала она дочерям. — Посмотрите на его размеры! Если судить по его ступням, нам остается лишь молить милосердного Бога поразить его уд иссушающей хворью, или нам всем конец! А этот нос! Он уродлив, как дохлая собака, и, держу пари, манеры у него свиные!

Жоссеран моргнул, не зная, что делать. Он не хотел унижать хозяйку.

— Что вы сказали? — с внезапным озарением спросил он. — Тысяча извинений. Однажды меня ранили в голову, и с тех пор слух у меня не тот, что прежде.

— Вы говорите по-уйгурски? — в ужасе спросила женщина.

— Знаю несколько слов.

— Моя мать сделала вам комплимент по поводу вашей прекрасной бороды и огненных волос, — хихикнула одна из девочек.

Жоссеран ухмыльнулся ей в ответ.

— Благодарю. Для меня честь быть приглашенным в дом, где живут три такие прекрасные женщины.

Жена улыбнулась и кивнула, на ее лице отражался страх, смешанный с облегчением.

— Господин очень добр, — сказала она. — Сегодня наш дом — ваш, и для нас честь иметь такого хозяина!

Они приступили к дастархану, формальному ужину. На пол постелили скатерть, и женщины принесли фрукты и плоский хлеб, который они называли нан. Жоссеран сидел, сложив ладони чашей, затем провел ими по лицу сверху вниз, словно умываясь, вознося хвалу Аллаху за пищу и благословляя семью. Три женщины смотрели на него, пораженные тем, что этот варвар знает обычаи цивилизованного человека.

После этого ему подали сладкое белое вино и нечто, что они назвали — и он перевел как два слова — ледяной крем. Этот деликатес ему подали в терракотовом кувшине и, хихикая, наблюдали, как он зачерпывает восхитительную сладость в рот и просит еще.

Он спросил, как готовится это чудо, и жена рассказала ему, что его делают из смеси масла и молока, в которую для аромата добавляют ваниль. Эту смесь затем хранят под землей в погребе и держат в холоде, обложив льдом, который зимой вырубают на далеких ледниках и везут через равнину.

После третьей чаши он откинулся назад, сытый. Тишина сгущалась.

К этому времени дочери уже сняли свои чадры. Он отметил, что они были недурны собой. Круглолицые и веселые, с милыми улыбками и игривыми глазами. Казалось, они так же любопытствовали о нем, как и он о них. Они все время смотрели на его сапоги. Он знал, о чем они думают: женщины на Востоке считали, что о размере мужского достоинства можно судить по размеру его ступней.

Наконец жена встала и показала, что ему следует идти за ней. Она провела его через двор в отдельный дом; девочки, все еще хихикая в ладошки, последовали за ними. Он очутился в большой комнате, в центре которой стояла цистерна с темной, тепловатой водой. Мать стояла и ждала.

— Что вы хотите? — спросил он.

— Снимайте одежду, пожалуйста, господин, — сказала она.

Снова взрыв хихиканья.

Жоссеран покачал головой. Раздеваться перед тремя женщинами?

Но жена настаивала. Она потянула его за тунику. После почти месяца в пустыне она заскорузла от грязи и пыли.

— Я постираю ее для вас, господин. Сначала мы вас искупаем.

Жоссеран не боялся мыться, в отличие от некоторых своих соотечественников. В Утремере он мылся часто, как и магометане. Но делал это в уединении.

— Я бы предпочел помыться один, — сказал он.

— Сегодня вы господин, — сказала жена. — Наш долг — искупать вас.

Жоссеран уступил.

— Если таково ваше желание.

Он снял тунику и штаны, и три женщины ахнули. Он смущенно им улыбнулся.

— Среди моих соотечественников это не считается копьем особой длины или толщины. Но я польщен, что вы так считаете.

Они заставили его встать на плитку, пока черпали воду из цистерны деревянными чашами. Они смывали пыль с его волос и тела, кудахча и хихикая, как куры, дергая за лесок волос на его груди и животе, тыкая в разные части его тела, словно он был верблюдом на базаре. Казалось, они в равной мере и отвращались, и восхищались.

После этого они вытерли его, и жена дала ему длинный халат, принадлежавший ее мужу.

К тому времени как они вернулись в дом, наступил закат. Жена зажгла масляную лампу.

— Сюда, — сказала она и повела его в их спальню. Две дочери сели рядом с ним на кровать, и долгое время никто не говорил и не двигался.

— Вы все намерены остаться? — спросил он вслух.

— Вы господин, — сказала жена. — Вам и решать.

Жоссеран замялся. Возможно, жена прочла выражение его глаз, потому что она проворно встала, поставив лампу в нишу в стене.

— Пожелаю вам доброй ночи, — сказала она. — Отдыхайте хорошо.

И она вышла, задернув занавес над дверным проемом.

Жоссеран посмотрел на двух дочерей. Они больше не хихикали.

Одна из них, младшая, встала и сняла свой халат. Он с изумлением уставился на нее. В мягком желтом свете лампы она казалась хрупкой, как фарфор. На ее теле не было волос нигде, кроме как на голове. Он слышал, что магометанские женщины бреют свои тела заостренными раковинами гребешка.

Ее сестра была такой же, только немного полнее. Он почувствовал, как в нем что-то шевельнулось. Он услышал, как из тени ему шепчет голос Катрин: «Забудь все, Жоссеран, забудь сегодня все, кроме меня».

Две девушки легли на кровать по обе стороны от него. Обе выглядели немного напуганными.

Старшая взяла на себя смелость распахнуть его халат.

— Господин могуч, — прошептала она.

Он протянул руку.

— Вам нечего бояться. Я буду нежен.

Внезапно занавес отлетел в сторону, и хозяйка дома, хохоча, ввалилась в комнату. Она была нагой. Она бросилась на него с такой самоотдачей, которая потрясла бы его, если бы он не провел столько времени в борделях Генуи по пути из Франции.

Она обвила его бедрами и перекатилась на него. Они яростно соединились. Он предположил, что она и раньше занималась подобным.

Две молодые женщины смотрели. К своему вечному стыду, он обнаружил, что их присутствие ничуть не испортило его выступления.

Тускло освещенные святые и их ангелы-спутники взбирались по колоннам великой церкви, нарисованные густыми мазками черного и золотого. Иконы Богородицы мерцали в свете свечей, а старая женщина с коричневым беззубым лицом наливала масло в лампы, установленные в нишах сырцовых стен.

Хор мальчиков на балконе затянул фальцетом песнопение, а аколиты в облачениях бледно-фиолетового цвета прислуживали у алтаря. Из медных кадил поднимался ладан, а чернобородый священник воздел руки в молитве.

«Несториане», — прошипел Уильям из тени в задней части церкви.

Несторий был архиепископом Константинопольским восемьсот лет назад. Его еретические взгляды — среди прочих ложных убеждений, он отказывался признавать Папу своим духовным главой — изолировали его и его последователей от остального христианского мира, и его секта была вынуждена бежать в Персию. Говорили, что они все еще там существуют, в хороших отношениях с магометанами.

Похоже, они распространили свои грязные ереси гораздо дальше на восток, чем кто-либо в Риме предполагал. Должно быть, это и были те христиане, о которых сообщал Рубрук, видевший их среди татар. По крайней мере, это означало, что некоторые из этих дикарей были знакомы со словом Христовым. Все, что было нужно, — это подчинить этих отступников-несториан власти Папы, и у них появится опора среди этих дьявольских орд. Если ему это удастся, он станет таким же великим апостолом, как Павел.