Шелковый Путь (ЛП) - Фалконер Колин

Хауда скрипела в такт раскачивающейся походке огромного слона, когда они двинулись по тенистым дорожкам. За ними следовала вереница всадников, его кэшик в легких доспехах, некоторые с луками, другие с соколами на руках в перчатках. У ведущего офицера на крупе коня сидел леопард.

Сам Император был в золотом шлеме и белых стеганых доспехах. На его руке покоился кречет, и он гладил его по голове, словно котенка.

«Интересно, что ему от меня нужно?» — подумал Жоссеран.

— Мне сказали, — произнес Хубилай, — что ты пришел сюда через Крышу Мира.

— Да, милорд.

— Значит, ты, без сомнения, какое-то время был гостем моего владыки Кайду. Говорил ли он обо мне?

Жоссеран почувствовал укол тревоги. К чему это?

— Он много говорил об Ариг-Буге, — осторожно ответил он. Он вцепился в борта хауды, непривычный к качающемуся движению. Словно на корабле во время шторма.

— И, без сомнения, приписывал ему великие достоинства, которыми тот не обладает. Что ты думаешь о моем владыке Кайду?

— Он обошелся со мной по-доброму.

— Осторожный ответ. Но ты знаешь, почему я задаю тебе эти вопросы. Не все татары считают Хубилая своим господином. — Он не стал дожидаться ответа. — Ты знаешь это, ибо видел наш спор своими глазами. Но знай и вот что: я — господин и монголов, и Срединного царства, и тех, кто бросит мне вызов, я сотру в порошок. Хулагу в улусе на западе признает меня и повинуется моим желаниям.

«Значит, мы все еще можем заключить наш союз», — подумал Жоссеран. — «Или это еще одна из его игр?» Всадники Хубилая выпустили кречетов, и те с криком ринулись на журавлей в озерах.

— Есть те, кто считает, что мы должны всю жизнь прожить, как наши деды, — в степях, воруя коней и сжигая города. Но Кайду и мой брат Ариг-Буга живут во времени, которое ушло. Неужели мы будем жить, как жил Чингисхан, — каждую зиму завоевывать мир, лишь для того чтобы летом снова отступать, чтобы пасти наших коней и овец? Если мы хотим удержать то, что завоевали, мы должны изменить наши старые обычаи. Мир можно завоевать верхом на коне, но управлять им с седла невозможно.

— Монгол-татарин — лучший воин в мире, но нам есть чему поучиться у китайцев в искусстве правления. Кайду и Ариг-Буга этого не понимают. Нужен мудрец, чтобы объединить мир Катая и народ Голубого Неба.

Из того, как говорил Хубилай, Жоссерану было ясно, кого он считал этим мудрецом.

Их слон поднял хобот к небесам и затрубил, когда кабан выскочил на их путь из подлеска и с треском скрылся в зарослях. Хауда тошнотворно качнулась. Хубилай подал знак всаднику, у которого на крупе коня сидел охотничий леопард. Офицер спустил зверя с цепи, и тот тут же ринулся за кабаном, его голова качалась, а гибкий позвоночник вытягивался с каждым шагом. Кабан визжал, извивался и метался, пытаясь спастись, но леопард настиг его.

— Я решил согласиться на этот союз, о котором ты просишь. Когда наши армии одержат победу, мы позволим вам сохранить ваши царства вдоль побережья вместе с этим городом Иерусалимом, о котором ты говоришь. Взамен твой Папа должен прислать мне сотню своих самых ученых советников, чтобы помочь мне в управлении моим царством.

Жоссеран был ошеломлен этим внезапным предложением. Но затем он понял: Хубилай хочет как можно скорее освободить Хулагу от боев на западе, чтобы тот мог поддержать его собственные притязания на ханство. Но сотня советников? Что Император надеялся получить от сотни священников? Один был уже достаточным бременем.

— Брат Уильям просит, чтобы ему позволили крестить вас в нашу святую веру, — отважился Жоссеран.

Хубилай изучал его, его глаза были холодны.

— Этого я тебе не обещал.

— Вы оказали нам великую милость своим мнением, что наша вера вам нравится больше любой другой, — сказал Жоссеран, отбросив теперь осторожность. Он решил сам проверить обвинение Мяо-Янь в двуличии ее отца.

— Мы, монголы, верим, как и вы, что есть лишь один Бог, которым мы живем и которым умираем. Но как Бог дал разные пальцы руке, так он дал и разные пути людям. Это Император принимает. Ты должен понять, что Сын Неба не волен выбирать свою веру, как другие. Я действительно сказал тебе, что восхищаюсь вашей верой больше всех прочих, но ты ошибся, если подумал, что я могу после этого принять ее обряды и обычаи. Довольствуйся тем, что имеешь, варвар. Это то, за чем ты сюда пришел.

Леопарда отозвал его дрессировщик, а кречетов выпустили, чтобы те насладились своей трапезой. Глядя, как птицы рвут плоть кабана, Жоссеран почувствовал странную подавленность. Он выполнил задачу, которую поставил перед ним орден, несмотря на вмешательство монаха; но теперь, когда все было сделано, он испытывал лишь то же унылое чувство стыда, которое всегда охватывало его после битвы.

Он обманул священника, он использовал дочь Императора для шпионажа, и его, в свою очередь, обманули. Он гадал, принесет ли хоть какое-то благо все это маневрирование. Все, что он знал сейчас, — это то, что великое приключение почти закончилось.

***

XCI

Мяо-Янь сидела у затянутого ширмой окна павильона, известного как Дворец Отраженной Луны. Он был построен таким образом, чтобы можно было в полной мере насладиться видом восхода луны над горами. Сегодня кровавая луна низко висела над бамбуковыми рощами и отражалась в неподвижных водах черного озера.

Это было редкое и захватывающее зрелище, но сегодня оно совсем ее не радовало.

На ее туалетном столике из коробки из красного лакированного дерева высыпались косметика и драгоценности. Рядом лежало зеркало из полированной бронзы. Она взяла его и уставилась на свое отражение в свете расписных шелковых фонарей, свисавших с потолка.

Лицо, смотревшее на нее в ответ, было лицом китайской принцессы: волосы уложены на китайский манер, лицо напудрено и накрашено по-китайски. Но в сердце своем она была татаркой, одной из Синих Монголов Чингисхана, и она жаждала скакать верхом.

Она смотрела через озеро, на химеру луны в воде. По спине у нее пробежала дрожь, возможно, какое-то предчувствие более мрачного будущего. Внезапно, в ярости, она отмахнулась и швырнула зеркало прочь. Мгновение спустя она услышала, как оно упало в озеро.

И снова наступила ночная тишина, нарушаемая лишь стрекотом сверчков.

***

XCII

Их в последний раз ввели пред очи Сына Неба, в то время как его придворные, полководцы, шаманы и тангуты в шафрановых одеждах смотрели на них. Это была церемония, и на этот раз между ними не было бы неформальных бесед, как в хауде. На этот раз Император будет говорить только через Пагба-ламу.

— Варвары с Запада обратились к Сыну Неба с прошением о милости и защите, — объявил Пагба-лама.

Жоссеран мрачно усмехнулся и гадал, что бы сказал Уильям, услышав такую характеристику их договора.

— Император желает, чтобы было известно: если варвары желают жить с нами в мире, мы будем вместе сражаться с сарацинами до их границ и оставим им остальную землю на западе, пока нам не будет угодно ее у них отнять. Взамен варвары пришлют сто своих шаманов к нашему двору здесь, в Шанду, чтобы служить нам.

Придворный шагнул вперед и вручил Жоссерану пергамент с уйгурской вязью, скрепленный царской печатью.

— Это письмо для вашего царя, Папы, подтверждающее суть договора, — сказал Пагба-лама.

Другой придворный вручил Жоссерану золотую табличку, которую он назвал пайцзой, похожую на ту, что он видел на ямских гонцах. Это была плоская золотая пластина с выгравированными соколами и леопардами и оттиском печати Императора.

— Повесь это на шею и не снимай. Эта табличка ставит тебя под защиту Императора. С ней ты получишь сопровождение и помощь по всему миру, от Срединного царства до самого края земли, который находится под властью Сына Неба.

Жоссеран взял золотую табличку. Он прочел на уйгурском, так похожем на классический арабский: «Силою Вечного Неба! Да будет свято имя Хана ханов! Тот, кто не окажет ему почтения, будет предан смерти и должен умереть!»