Шелковый Путь (ЛП) - Фалконер Колин

Жоссеран стоял на крыше хана, вглядываясь в темноту. Он мог различить силуэт Небесных гор на фоне ночного неба. За ними, где-то, была Крыша Мира.

— Не думал найти тебя здесь, — сказал Уильям. — Я думал, ты будешь развлекаться с женами язычников. Похоже, наш татарский эскорт почти в полном составе воспользовался тем блудом, что в этих землях сходит за гостеприимство.

Жоссерану предлагали подобные утехи, но сегодня он не испытывал к ним никакого интереса. Но он не позволит Уильяму одержать даже эту маленькую победу, и поэтому сказал:

— Боюсь, остались только уродливые женщины. Сартак предложил мне воспользоваться верблюдами, если я найду ту, что не слишком противна моему глазу.

— Зная тебя, ты найдешь.

— Вижу, ты оправился от своего испытания.

— Зачем ты вернулся за мной?

— Я дал слово, что буду защищать тебя в этом путешествии.

— Многие дают слово, немногие его держат. Ты человек многих противоречий, тамплиер. Бывали времена, когда я думал, что твоя единственная цель — это мешать всем моим усилиям принести Христа в эти безбожные земли. А теперь я обязан тебе жизнью.

— На то была воля Божья, что мы тебя нашли.

— Не думай, что теперь я у тебя в долгу.

— О, я бы никогда так не подумал. Я уверен, что в ближайшие недели я много раз буду укорять себя за то, что не дал тебе умереть в пустыне.

— Возможно, тебе следовало так и сделать.

Жоссеран был поражен этим признанием. Он гадал, что его вызвало. Но Уильям не собирался говорить больше. Он отвернулся и оставил Жоссерана там, на крепостной стене, под холодным покровом бесстрастных звезд.

***

CIV

Ночь была пыткой. Блохи, москиты и мошкара с ненасытным аппетитом пировали на теле Жоссерана, и спасения не было. Наконец, измученный, он погрузился в тревожный сон, чтобы тут же быть грубо разбуженным, когда что-то упало на него с балок над головой. Он сел, сердце молотом колотилось в груди, и потянулся за свечой. Он увидел, как паук с телом размером с яйцо проворно скрылся на земляном полу. В его челюстях был таракан с красными глазами.

После этого сон был невозможен.

На рассвете его разбудили ужасные крики. Уильям! Первой его мыслью было, что монаха укусил скорпион. Жоссеран, спотыкаясь, поднялся на ноги.

Монах сидел, прижавшись спиной к стене, его глаза были широко раскрыты от ужаса. Лицо и руки его были покрыты твердыми, краснеющими буграми от укусов вшей и блох. В остальном он казался невредимым.

Над ним стоял Сартак, держа в руке факел, который он выхватил со стены. Один за другим, спотыкаясь в тенях, появлялись другие татары, тоже разбуженные его криками.

— Я слышал, как он закричал, — сказал Сартак. — Когда я подошел, у него на лице сидел гигантский таракан.

— А как ты понял? — спросил кто-то. Это был Пьяница.

Сартак и остальные разразились хохотом.

Уильям свернулся в клубок, скребя пальцами земляной пол и издавая тихий, мяукающий звук, как раненое животное. Смех замер у них в горле.

— В него вселились духи песков, — прошипел Сартак. — Они забрались в его тело, когда он заблудился в пустыне.

— Все в порядке, я с ним разберусь, — сказал Жоссеран. — Оставьте нас.

— В нем злой дух, — настаивал Сартак, а затем он и его товарищи удалились. Он слышал, как снаружи они готовят караван, седлают лошадей и верблюдов для дневного перехода.

Жоссеран присел на корточки.

— Уильям?

— Мне снился Дьявол, — пробормотал он.

— Это был таракан. Вот и все.

— Вельзевул знает, как я грешен. Он знает, что я потерпел неудачу.

«Возможно, солнце помутило его разум, — подумал Жоссеран, — как и говорил Сартак».

— Уильям, уже утро. Мы должны продолжать наш путь.

— Я вложил персты в раны Христовы, и все равно не верую! У меня нет веры. Я преисполнен похоти и зависти. Вот почему Бог не даровал мне души варваров.

— Скоро взойдет солнце. Мы должны уходить.

— Я потерпел неудачу. Всю свою жизнь я хотел нести Бога людям, но я потерпел неудачу.

Жоссеран помог ему подняться и вывел наружу. Они снова перешли на дневные переходы. Лошади топтались на утреннем холоде, а верблюды мычали и жаловались, пока Сартак привязывал их к веренице.

Он помог Уильяму взобраться на своего верблюда, ведя его, как слепого нищего. Когда лиловый рассвет разлился по горизонту, они снова отправились в путь, через ворота хана. Уильям не отрывал взгляда от горизонта и личных фантазий своих кошмаров. Он не проронил ни слова за весь тот день. Татары бормотали между собой и держались от него на расстоянии.

Еще один бесконечный день адской жары. В середине утра пыльная мгла внезапно рассеялась, и перед ними выросли Небесные горы. Ожерелье снега казалось невыносимо близким. Далеко на западе они могли даже различить белые хребты на Крыше Мира.

Мгла опустилась снова так же быстро, как и поднялась, и горы снова исчезли за желтыми туманами Такла-Макана.

В ту ночь они отдыхали в руинах заброшенного караван-сарая.

Это было самое пустынное место, какое Жоссерану доводилось видеть. Купол мечети обрушился много лет назад, и лунный свет просачивался сквозь свод, пятнами ложась на каменные плиты пола и сломанные черные балки. На стенах были следы пожара, возможно, оставленные воинами Чингисхана полвека назад.

Жоссеран и Уильям сидели в стороне от остальных. Татары сгрудились у своего костра, мрачно перешептываясь и бросая враждебные взгляды в сторону Уильяма. Но Жоссеран их не боялся. В армии Хубилая татары научились железной дисциплине, и они доставят их в целости и сохранности до места назначения, хотя он знал, что Злюка, по крайней мере, с удовольствием перерезал бы им обоим глотки.

Жоссеран посмотрел вверх. Сквозь руины крыши он увидел, как на северном небе появилась одинокая звезда. «Это Золотой Гвоздь. Там боги привязывают своих коней».

Возможно, его выбило из колеи падение Уильяма, или тот первый за день взгляд на Крышу Мира, но сегодня бремя его жизни давило на него тяжелее, чем когда-либо. При всей своей риторике он все еще был христианином, и в сердце своем жил в ужасе перед своим грозным Богом. Сегодня он сожалел о своих кощунствах, или, вернее, боялся их последствий.

Уильям сидел, сгорбившись у стены, его лицо было скрыто капюшоном рясы. Жоссеран измерил расстояние между ними: всего несколько шагов, и все же для него это было такое же великое путешествие, как их одиссея от Акры до Шанду. Но не Бог заставил его подняться на ноги и преклонить колени перед священником. Скорее, он просто устал. Он не мог нести свое бремя ни шагу дальше.

— Уильям, выслушай мою исповедь, — прошептал он и упал на колени.

Уильям вздрогнув, посмотрел на него. Когда он заговорил, его голос был нежным, как у женщины.

— Я принесу свои облачения с верблюдов, — сказал он и пошел, чтобы собрать атрибуты своего сана и спасти хотя бы одну душу для Бога.

***

CV

— Моя мать умерла, когда мне было девять лет, и мой отец, барон де Монжизор, женился на дочери дворянина из Труа. Ее звали Катрин. Она была намного моложе моего отца и, возможно, всего на пять лет старше меня. У нее были глаза черные, как грех, и когда она смотрела на меня, меня охватывал жар. Я был всего лишь мальчиком, семнадцати лет, и чресла мои были воспалены и горели, как открытая рана.

— Продолжай, — пробормотал Уильям. Он чувствовал, как на них смотрят татары: безумный христианский шаман с пурпурной епитрахилью на шее; гигантский варвар на коленях перед ним.

— Я постоянно искал ее взгляда, но она меня игнорировала, оставляя в исступлении отчаяния. Всякий раз, когда она проходила мимо, я ловил ее запах. Я не мог спать по ночам; я просыпался в поту и проливал свое семя в руку всякий раз, когда думал о ней. Я даже молился в часовне, чтобы он умер, чтобы я мог обладать ею. Я был потерян в своем нечестивом поклонении ей.

Он остановился, провел рукой по лицу. Одна лишь мысль о ней снова заставила его вспотеть.