Викинг. Бог возмездия - Кристиан Джайлс

Сигурд обвел скрамасаксом свой отряд. «Мои вассалы», – подумал он. И это при том, что у них пока нет общего очага.

– Мы складываем песню, которую будут еще долго петь скальды после того, как мы уйдем из этого мира. Я пользуюсь благосклонностью Одина. Иначе мы не могли бы разбить вас так быстро.

Именно так и думал Хаук. Как и все остальные. Это читалось на их лицах, как руны, вырезанные на стволах старых деревьев.

– Идите с нами; мы сразимся с ярлом Рандвером, и вы наполните свои походные сундучки добычей.

Хаук рассмеялся.

– В нашем возрасте нет нужды в серебре, – сказал он. – Нам нужны еда, мед и ревущий в очаге огонь, способный согреть кости. Ты можешь оставить себе свои кольца. Теперь мы редко носим наши.

Сигурд кивнул, принимая слова Хаука.

– Где-то у вас должны быть сыновья, – сказал он. – Дочери и другие близкие люди. Пусть они услышат о вас из песен скальдов. Пусть узнают, как вы стояли в вихре стали до самого конца и завоевали славу, которую никто не сумеет у вас отнять.

– Я бы хотел, чтобы вы сражались со мной плечом к плечу против людей ярла Рандвера, – сказал Улаф. – Я еще не видел таких смелых людей, как вы.

Хаук и его утомленные воины слегка расправили плечи – ведь такие слова из уст Улафа многое значили и радовали душу мужчины подобно меду.

Сигурд кивнул.

– Верните себе честь, которую вам задолжали, – сказал он.

Хаук раздумывал над последними словами, пока Сигурд сглатывал кровь, а первый из двух воинов, получивших тяжелые раны, умер, захрипев в последний раз.

– Ты намерен сражаться с таким могущественным человеком, как ярл Рандвер, с теми людьми, что у тебя есть? – спросил Хаук.

Сигурд кивнул.

– А после того, как я прикончу ярла Рандвера, наступит очередь клятвопреступника конунга Горма.

Брови Хаука поползли вверх, и он воткнул свое копье в землю.

– Тогда мы пойдем с тобой, Харальдарсон, – сказал он.

Глава 17

– Значит, все пошло не так, как мы рассчитывали, – сказал Асгот, останавливаясь перед домом ярла Хакона и высматривая трупы, подобно стае воронов. Он положил руку, похожую на лапу с когтями, на плечо Сигурда. – Но складывается впечатление, что убийцы – среди нас.

– Ты бы видел, как они сражались, – негромко сказал Сигурд, наблюдая, как остальные вытирают от крови свои клинки о рубахи поверженных врагов – Хауку это не понравилось, но он промолчал, и они продолжили тихо разговаривать между собой.

После боя мужчины нередко чувствуют подъем всех сил, частично из-за того, что просто остались в живых, а еще потому, что зверь, в которого превращается каждый воин во время сражения, уходит далеко не сразу. Но сейчас все помалкивали, и Сигурд понимал, что победа полна горечи.

Он посмотрел на лежавших в собственном дерьме мертвецов, кожа которых стала такой же серой, как их бороды.

– Эти люди заслужили большего, Асгот, – сказал он.

– А кто из них ярл Хакон? – спросил годи.

Сигурд покачал головой.

– Брандинги превратился в живого мертвеца, лежащего на кровати у очага. Его ничтожный сын Тенгил рассчитывал отдать меня Рандверу в качестве свадебного подарка.

Губы Асгота изогнулись под седыми усами.

– Хитрый замысел, но все закончилось для него не слишком удачно.

Сигурд указал скрамасаксом в сторону дома у них за спиной.

– Он все еще внутри. Тенгил очень быстро бегает для толстяка.

В глазах Асгота загорелся огонь. Гибельный острый нож, которым годи вспарывал горло животным, а иногда и людям, что-то шептал своему владельцу.

– Нет, Асгот, – сказал Сигурд, – Один не скажет тебе за него спасибо.

– Да, Асгот, Сигурд прав. Я видел подонков, у которых было больше чести, чем у Тенгила, – вмешался Улаф. – Он не стоит того, чтобы ты испачкал в его крови свой нож.

Годи приподнял бровь.

– И старики умирали за него?

– Не думаю, что за него, – ответил Улаф.

– Они продолжали сражаться за своего ярла, – объяснил Сигурд.

– И гордость помешала им поступить иначе; они боялись, что их обвинят в недостатке мужества.

– А теперь они будут сражаться за Сигурда, – продолжал Улаф, кивком показав на Хаука и четверку его людей, опустивших щиты, но все еще сжимавших копья.

Сгрудившись, они о чем-то спорили – вероятно, решали судьбу Тенгила.

– Они немолоды, но я рад, что они пойдут с нами, – сказал Сигурд.

– Едва ли наш отряд может стать еще более необычным, – заметил Улаф, и был совершенно прав.

Хаук перехватил взгляд Сигурда, и тот кивнул, понимая, что хотел ему сказать старый воин. Он и его люди разберутся с Тенгилом по-своему.

Хаук принялся стучать кулаком по тяжелой двери, но женщины боялись ее открыть, пока старик не обратился к ним и не заверил, что это он. Огромная дверь, прославившаяся благодаря одной из саг, открылась, и Сигурд увидел несколько бледных лиц перед тем, как Хаук и его товарищи вошли в дом. Сигурд ждал, и ему показалось, что прошла вечность. Он смотрел, как усыпанные снегом вершины гор погружаются в темноту по мере того, как спускается черный полог ночи. А потом его позвал Солмунд – Хаук попросил Сигурда войти в дом.

– Я думал, мы услышим, как он скулит, вымаливая свою жалкую жизнь, – сказал Улаф, когда они с Сигурдом шли по земле, залитой кровью.

Трупы все еще лежали там, где упали, поскольку Сигурд и его воины решили, что люди Осойро захотят сами похоронить своих мертвецов.

– Ты думаешь, что в самом конце он нашел в себе мужество?

– Нет, – ответил Сигурд, когда они вошли в огромный зал и юноша сумел лучше разглядеть его, потому что снаружи стемнело.

Сигурд почувствовал удивление Улафа, смотревшего на высокие потолочные балки, огромный проход и два очага, выложенных камнями. Дубовые стволы, а более всего пустота и мрачность зала, прежде вызывавшего зависть соседей, где когда-то царили радость и веселье, произвели на Улафа удручающее впечатление.

– Клянусь могучими яйцами Тора, когда-то это было нечто удивительное, – пробормотал Улаф. – Теперь я кое-что начинаю припоминать…

Сигурд ничего не ответил. «Сегодня здесь будет больше призраков, чем скамей», – подумал он.

А потом они увидели Тенгила Хаконарсона.

Его залитые мочой сапоги из телячьей кожи болтались на высоте трех футов от пола, тело медленно раскачивалось на скрипящей веревке, вылезшие из орбит глаза на багровом лице обвиняюще смотрели на людей, вошедших в зал его отца. Несколько тошнотворных мгновений Сигурду казалось, что Тенгил еще жив. Но затем он увидел, что жалкий трус взобрался вверх по изголовью отцовской кровати, высотой с самого Тенгила, не знавшего ни скамьи гребцов, ни «стены щитов», – и дерево треснуло. Они не могли сказать, выбрал ли сам Тенгил смерть на веревке, или его заставили Седые Бороды.

«Старый поджигатель чужих домов пережил своего сына», – подумал Сигурд, пока не увидел украшенную серебром рукоять, торчавшую из груди ярла Хакона, и небрежно отброшенные меха, валявшиеся на полу. Или это сделал Хаук? Неужели верный старый воин вонзил меч Тенгила в сердце ярла, чтобы отправить его в Вальхаллу, куда Хакону давно следовало отбыть? Сигурд представил, как один из людей Хаука вкладывает собственный меч в руку ярла и держит ее, пока Хаук делает все остальное.

И вновь он не стал задавать вопросов. Потому что это не имело значения. Отец и сын, так же похожие друг на друга, как луна и солнце, были мертвы – и стали едины. Женщины поднялись со скамей, где они рыдали и утешали друг друга. Хаук и четверо его воинов выглядели настолько усталыми, что могли бы и сами повалиться замертво рядом с телом своего ярла, но Сигурд знал, что они придут в себя после трапезы и долгого сна, когда им не будут мешать стоны Тенгила, развлекающегося с рабынями.

Однако последним воинам ярла Брандинги еще не пришло время отдыхать. Сигурд смотрел, как двое из них подхватили жирное тело повешенного сына ярла, а третий встал на постель Хакона и срезал веревку. Почему они просто не сбросили это дерьмо тролля, Сигурд не понимал. Возможно, одна из рыдающих женщин была близкой родней Тенгилу, и они проявили к ней уважение.