В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики» - Хейердал Тур

Мы поднимались по раскаленной солнцем скале, любуясь голубой гладью океана, которая простиралась в бесконечность, сливаясь с небосводом. Одолев подъем, очутились на большом плато с редкими пальмами. Островитянин следовал за нами по пятам. Он особенно насторожился, когда мы подошли к старым стенам.

Стены были сложены из красных кубических глыб. На некоторых глыбах высечены боги, которые угрожающе подняли вверх руки. Заглянув за стены, мы невольно вздрогнули: на земле, скаля зубы, лежало множество черепов… Я поднял один череп. Какие чудесные зубы были в прошлом у островитян! Тотчас наш смуглый спутник оказался рядом со мной. Он ревниво следил за тем, чтобы мы не унесли ни одного черепа, ни одного зуба.

Наша находка представляла собой величайшую научную ценность. Ученому-специалисту эти старые черепа рассказали бы очень много. Я принес с собой мешок, но было как-то неловко собирать экспонаты на глазах у недоверчивого островитянина. А он следил за каждым нашим шагом, каждым движением.

Мы посовещались на норвежском языке и придумали выход. На Фату-Хиве мужчина — человек, женщина — всего лишь женщина. Она готовит пищу и рожает детей, только это оправдывает ее существование.

Я пошел вдоль плато; Лив осталась. Все в порядке: лазутчик шагал за мной, не обращая никакого внимания на Лив. Я свернул в заросли — он тоже. Я поднимал палочки и камни, внимательно их разглядывал, и лазутчик подозрительно наблюдал за моими действиями. А Лив не теряла времени, и, когда я вернулся к развалинам со своим назойливым спутником, мешок был набит битком. Сторож не сказал ни слова и с явным облегчением проводил нас вниз, в долину.

Когда мы были уже у самой деревни, неожиданно, как это бывает в тропиках, спустился мрак. Мы шли со своей таинственной ношей, стараясь выглядеть непринужденно. Вдруг возле последнего дома нас окликнули:

— Хемаи каикаи!

Тахиапитиани, местная красавица, приглашала нас зайти перекусить.

— Она просто из вежливости, — тихо объяснил я Лив. — Это, как на Таити, обычная приветственная фраза.

— Венез манжер! — повторила островитянка на ломаном французском языке.

Кажется, всерьез приглашает…

Нас это ничуть не соблазняло, мы знали, что в ее доме много больных. Но отказаться — значит испортить отношения. Мы подчинились и, как только поднялись на террасу, где она сидела с мужем, поняли, что это все-таки была вежливая фраза. Однако теперь было поздно отступать, и они предложили нам отведать их пищи.

Осторожно опустив на землю мешок, мы сели на корточках подле большой деревянной миски. Здесь, под сенью деревьев, было еще темнее. Слабая керосиновая лампа еле-еле освещала содержимое двух мисок. В одной лежала сырая несвежая рыба, обильно политая кокосовым соусом, из другой пахло поипои — древним национальным блюдом маркизцев. Поипои — перебродившие плоды хлебного дерева, выдержанные в земле в обертке из больших листьев. Их достают из ямы, толкут каменным пестом и добавляют немного свежих плодов. Получается густое кислое тесто, которое пальцами отправляют в рот.

Это блюдо — память о тех временах, когда Маркизский архипелаг был перенаселен и приходилось заготавливать пищу впрок, на случай неурожая. Уже столько поколений ело поипои, что островитяне просто не могут без него жить. Оно непременный спутник любой трапезы. У нас тяжелое кислое тесто вызывало содрогание. Но ведь мы почти что сами напросились.

Ни тарелок, ни вилок, угощайтесь пальцами из общей миски, вперегонки с хозяевами и ребятишками.

Темнота выручала нас: мы только делали вид, что ели. Огромные тараканы, которые бегали по террасе, щекоча нам ноги, подъедали все, что мы незаметно выбрасывали.

Несколько тощих псов недоверчиво обнюхивали наш мешок.

Им дали облизать посуду, когда кончился ужин, и по кругу пошло ведро с питьевой водой, из которого перед тем лакали собаки. Но вот наконец этот кошмар позади… Нас коробило при мысли о том, в какой обстановке здесь растут дети.

За едой не было сказано ни слова, но, когда все поели и детей уложили спать на пандусовой циновке, Тахиапитиани начала беседу. Мы любовались красивыми чертами лица и телосложения хозяйки и хозяина.

— Вео — хороший охотник, — сказала она, кивая в сторону мужа. — Вео хорошо знает остров.

И она вполголоса — чтобы никто чужой не услышал! — поведала нам удивительную историю. В пустынной долине по названию Ханахоуа, на противоположном, труднодоступном конце острова, есть в скалах пять больших пещер. Вео удалось подняться к двум из них. Вход преграждали деревянные идолы, но Вео разглядел за ними в пещерах всевозможные орудия, украшения, изображения богов. Входить он не стал, потому что склепы охраняются табу — запретом предков.

Вео не трус, он согласен показать нам это место. Но долина Ханахоуа ограждена неприступными горами, туда можно попасть только с моря. А прибой там такой, что на обычной лодке не подойти. Однажды правительственная шхуна пыталась приблизиться к острову с той стороны — ее чуть не разбило о скалы, и пришлось отступить.

Лишь большие мореходные пироги могут справиться с тамошним прибоем. А таких пирог на всем острове только три. Если мы сумеем одолжить лодку и нанять четырех сильных гребцов, Вео покажет путь к пещерным тайникам.

Было уже поздно, когда мы неохотно прервали разговор о сокровищах и побрели с нашей ношей вверх по долине. Придя домой, мы высыпали черепа под нары — единственный тайник во всей лачуге.

Прямо на следующий день мы начали готовить поход за кладами. Капитаном назначили звонаря, подобрали команду, лодку. Оставалось дождаться благоприятного ветра.

Однажды Лив разбудила меня среди ночи и шепотом сказала, что в комнате кто-то есть. Я лежал на краю нар и при свете луны хорошо видел, что наша лачуга пуста.

— Я слышала какой-то шум, — настаивала Лив.

Я успокоил ее — дескать, это ворочаются людоеды под нашей кроватью — и закрыл глаза.

Но тут мы оба вздрогнули. В самом деле шум, и в самом деле — под нарами! Мы заглянули под кровать. И усомнились в своем рассудке…

Три черепа кивали и качались, постукивая челюстями. Никакой живой людоед не придумал бы более дьявольской пляски! Мы оцепенели.

Вдруг Лив взвизгнула; в тот же миг через всю комнату метнулась черная тень и юркнула в щель в стене.

Маленькая безобидная крыса, которая пробралась сквозь затылочное отверстие в один из черепов, была виновницей переполоха!

Казалось, заколдованные лунным волшебством деревья колыхались от смеха, глядя на нас…

А через несколько дней примчался верхом молодой парнишка и сообщил, что в заливе бросила якорь «Тереора».

Старик Брандер пригласил нас отобедать — и очень удивился, узнав, что мы не собираемся уезжать. На одном из коралловых атоллов на юге кто-то рассказывал ему, что нас поразила слоновая болезнь и мы ждем не дождемся, когда придет корабль. А мы, выходит, в полном здравии и довольны своей жизнью! Брандер был от души рад за нас.

Среди пассажиров шхуны оказался французский художник Алло. Он делал зарисовки райского края и его обитателей. Мы сразу узнали Алло — он был вместе с нами на борту «Комиссара Рамеля». Теперь он сошел на берег, чтобы посмотреть на наш домик, но тотчас удрал обратно на шхуну, боясь, как бы комары не привили ему какую-нибудь заразу. Тщательно вымывшись с головы до ног, художник принялся натирать каждую ссадину и царапину мазями собственного приготовления.

— Здешние острова — ад, сплошные бациллы, — бурчал он. — При первом удобном случае уносите отсюда ноги.

И Алло сел в удобный шезлонг делать новые зарисовки обетованной земли.

Настала пора «Тереоре» уходить. На какой-то миг мы словно ощутили беспокойное дыхание большого мира. Когда-то еще она придет опять…

Под вечер на нашу дворцовую площадь пришел звонарь. В руке у него было несколько рыб. Если возобновилась рыбная ловля, значит, море успокоилось!