В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики» - Хейердал Тур

И тут мы увидели такое, что я не скоро забуду. Куда там приключенческий фильм! В папоротнике мелькнула черная спина дикой свиньи с взъерошенной щетиной, а с другой стороны мчалась вторая! Точно два паровоза неслись прямо на мальчишку, который стиснул в объятиях визжащего поросенка.

Мы вскрикнули от страха, предупреждая Пахо об опасности. И когда первый зверь был совсем близко, мальчишка, издав пронзительный боевой клич, тигром отскочил в сторону. Еще прыжок, еще, но беспокойную добычу он не отпускал. Каким-то чудом Пахо увернулся от преследования и доставил нам свой трофей!

Под градом камней свиньи отступили. Но когда звонарь накинул на шею поросенку лубяную веревку, звереныш щелкнул зубами, вырвался и улизнул в заросли. Пришлось силой удерживать Пахо, чтобы он не ринулся вдогонку.

Наконец мы пришли к горному источнику — маленькой ямке с водой в пещере Теумукеукеу. Разбили лагерь, а наши друзья, сев на лошадей, галопом помчались вниз.

И вот мы одни, а вокруг самый красивый ландшафт, какой нам приходилось видеть до сих пор на тихоокеанских островах. Под сенью дерева, покрытого кроваво-красными цветками, мы сделали себе ложе из папоротника. Рядом стеной стоял лес с неведомыми растениями. Впереди полого спускался луг, дальше открывался вид на плато и горы Ханававе. Стемнело, мы разожгли костер, чтобы вскипятить чай — сухие апельсиновые листья. Я перевернул большой камень; под ним вокруг кучки белых яиц извивалась огромная ядовитая тысяченожка. И этот рай не без змей…

Стало и впрямь холодновато. Мы завернулись в пледы и уснули.

Чудесное это было время. В горах мы дышали чистым, свежим воздухом. Простор и воля, никаких комаров, никакой заразы. Только красивые растения и дикие животные, потомки одичавшего домашнего скота.

Когда во времена парусного флота на остров впервые приплыли белые, островитяне знали из домашних животных одну лишь свинью. С кораблей доставили на берег другие виды, но полинезийцы считали всех их разновидностями свиньи! Лошадь назвали «свинья, которая быстро бежит по дороге», коза стала называться «свинья с зубами на голове». Новые «свиньи» размножались так же быстро, как старые. Люди вымирали, долина за долиной становились необитаемыми, а скот, уйдя в горы, отлично там прижился. Вот откуда на острове появилась дичь.

Множество диких лошадей, ослов и других животных паслись на горных лугах. Горе тому, кто встретит стаю диких собак! Большие и маленькие псы всевозможной масти с воем и лаем гонятся за перепуганными козами и овцами; они справляются даже с телятами. А если одна из собак погибнет от грозных клыков дикого кабана, вся стая с воем набрасывается на убитую.

Дикие кошки лазят по деревьям, грабя гнезда, или охотятся за крысами и дикими курами среди развалин в долине. Птенцы и птицы — добыча кошек, а яйца остаются крысам, которые тоже умеют лазить по деревьям. Поэтому количество птиц здесь резко сокращается. Многие ранее известные виды почти вымерли, иных уже нет совсем. Морским птицам достается не так. Они гнездятся на голых утесах или отвесных стенах, куда крысам не пробраться.

Одичавшие твари внесли немалое своеобразие в местную фауну…

Островитяне ловят лубяными арканами длинноногих диких жеребят. Позже нам не раз доводилось верхом на объезженных конях подниматься на высокогорные плато. Отличные кони — сильные, надежные.

Часто тропы вились вдоль головокружительных пропастей, на дне которых торчали острые камни. У нас невольно сосало под ложечкой, когда кони трусили по самому краю тропы, небрежно пощипывая свисающую вниз травку. Уздечкой служила веревка, обвязанная вокруг лошадиной морды. Если мы натягивали ее, пытаясь увести лошадь от края тропы, животное только становилось на дыбы и затевало такую пляску, что мы поспешно уступали. Впрочем, мы быстро прониклись доверием к этим жителям гор. Бывало, едешь ночью, в кромешном мраке по горным карнизам — и никогда лошадь не оступится. Нам рассказывали лишь об одном случае, когда островитянин вместе с конем сорвался в пропасть. Но в тот раз тропа была сырой и скользкой после дождя.

Кстати, мы тоже однажды попали в переделку на краю бездны и сильно перепугались. Мы шли по горному карнизу, Лив — впереди, я — за ней, ведя на поводу Туивету, объезженного дикого жеребца, сильного и не очень-то послушного. Карниз был не больше полуметра шириной. Справа в долину Ханававе обрывалась пропасть, слева вздымалась отвесная стена. Робко прижимаясь к скале, мы любовались замечательным видом. Вдруг впереди показались три дикие лошади: могучий жеребец, кобыла и жеребенок с курчавой гривой. Кобыла и жеребенок повернули обратно, а жеребец остался прикрывать отступление.

Звонко заржав, Туивета мотнул головой и рванулся было навстречу чужаку, который подходил все ближе. Я дернул повод, тогда Туивета встал на дыбы, силясь вырвать веревку у меня из рук. Я крикнул Лив, чтобы она прижалась плотнее к стенке, и сам сделал то же. Туивета опять бросился вперед, и жеребцы встретились в нескольких шагах от нас. Несколько секунд они, дрожа от напряжения, стояли голова к голове, точно мерялись силами. И началось… Они кусались, брыкались, ржали, вставали на дыбы. Каждый миг мы ждали, что один из них полетит кувырком с обрыва, как это бывало у нас на глазах с дикими козами, спасающимися от собак. Но жеребцы твердо стояли на ногах. Только вьюк взлетел в воздух и исчез в пропасти. Пледы застряли в расщелине, все остальное пропало безвозвратно.

Победил в поединке Туивета. Дождавшись, пока кобыла и жеребенок уйдут достаточно далеко, чужак отступил, сохраняя гордый вид. Теперь Туивета спокойно позволил поймать себя. Он был доволен победой, и только пропажа вьюка смущала его.

…После каждой такой вылазки в горы мы крайне неохотно возвращались в долину. Вверху было так хорошо и вольготно! Но запасы продовольствия ограничивали нас. Плодовых деревьев в горах почти не было, и охотиться нам было не с чем.

Направляясь домой из первого похода, мы чувствовали прилив новых сил. Оцепенение, которое так долго владело нами, прошло, и даже долина казалась уже не такой душной. Католики встретили нас любопытными взглядами. Пока мы жили в горах, они подсылали к нам лазутчиков — проверить, не затеваем ли мы каких-нибудь козней против них. Мы показали лазутчикам банку с зоологическими образцами, и нас оставили в покое.

Твердым шагом мы направились прямиком к дому патера, решив познакомиться с нашим врагом и объяснить ему, что мы не конкурирующие проповедники.

Сразу за большой церковью католиков стояли два домика с террасами. Один домик пустовал; прежде, когда на острове еще было много жителей и он не считался захолустьем, в нем жил французский управитель с жандармами. Рядом с домом валялся старый барабан — когда-то старик Иоане бил в него, извещая о появлении шхуны в бухте. Где ты, былое величие…

Мы подошли к террасе второго домика. Там, окруженный ребятишками, сидел человек в черной сутане. Он обучал детей азбуке. Родители не могли этого сделать, так как они сами были неграмотны. Увидев нас, человек в сутане встал. Мы поднялись по ступенькам и оказались лицом к лицу с отцом Викторином. Его маленькая, щуплая фигурка тонула в просторной сутане. Он учтиво предложил нам сесть. Мы сели.

Патер был весь сплошная улыбка, его любезность не знала границ. Казалось, он не чувствует к нам никакой вражды — если бы не колючие глаза, которые так плохо согласовывались с улыбкой, со всем его обликом. Эти глаза ненавидели нас.

Мы затеяли светскую беседу. О том о сем, о нас самих. Очень тонко патер отвел разговор от острых вопросов. Но мы все-таки воспользовались случаем и дали ему понять, что коллекционируем представителей фауны, а не человеческие души.

Отец Викторин рассказал нам о себе. Тридцать три долгих года, с тех пор как его прислали сюда из Франции, он в одиночестве путешествует по островам Маркизского архипелага. Живет вместе с полинезийцами в их грязных лачугах, ест их пищу, сидит у ложа больных и умирающих. У него нет ни единого друга: он не смог завоевать расположения островитян. Нет никаких развлечений. Природа во всех ее проявлениях для него не существовала. Жизнь большого мира шла своим чередом, жизнь архипелага — своим. Одинокий, заброшенный, отверженный, он видел смысл своего бытия в одном: сделать из островитян католиков, всех записать в приходские книги! Хоть именем овладеть, если не удастся завоевать душу!..