Подменная дочь (СИ) - Лей Лора

Интерлюдия

В один из дней после празднования Ци Си сразу несколько столичных особняков принимали у себя посланников императора, после чего во дворах их обитателей наблюдались совершенно разные по эмоциональной окраске события.

Старший и младшие Цзяны приняли указ императора о срочной доставке необходимого для изготовления экспериментального обмундирования сырья с философским спокойствием: надо — значит, надо! Тем более, что между строк читалось благоволение государя к ним, на что указывало приглашение Цзян Чан Шена на работу в ранее возглавляемый им департамент на хорошо оплачиваемую, но «ненапряжную» должность консультанта, одобрение брака с выбранной барышней для младшего Цзяна и предоставление ему свободы в выборе сопровождения и маршрута путешествия за тем самым сырьём. Придется постараться.

В доме генерала Гу царило воодушевление: император благословил союз приёмной дочери главы семьи и известного столичного холостяка! Прибывший с утра пораньше евнух Цуй зачитал указ, оставил несколько коробок с дарами, посетовал, что невесте придется готовиться к свадьбе в одиночестве, но выразил надежду, что сила любви позволит будущему зятю генерала справиться с поставленной государем задачей, а премудрая невеста ему в том поможет.

Это замечание снизило градус ликования, однако не могло не снять имевшееся у родственников напряжение по поводу тайной проблемы.

— Государь…в своем праве, дорогие — резюмировал генерал перед детьми, когда евнух Цуй удалился с достоинством каравеллы. — Однако, это лучше того, что могло бы быть, усмотри император в наших действиях прямой обман. И то, что указ доставил именно евнух Цуй, надо рассматривать как жест поддержки и доверия. Где шерсть брать будем?

О том, что присутствующие на оглашении указа о браке Чень Ю наложница Нин и её племянница (случайно получилось — они зашли поприветствовать матриарха) потеряли дар речи от услышанного, а потом долго рыдали в своих покоях, проклиная удачливую подмену и оплакивая свою горькую долю, никто, кроме слуг, внимания не обратил: хозяева планировали организацию работ во исполнение распоряжения императора.

А вот в доме премьер-министра Ляна было оживленно и без императорского указа.

Когда на заседании совета император заговорил о предложенном сватом Гу проекте по обеспечению северных войск неким новым зимним обмундированием, Лян-дарен только усмехнулся: придумают же эти вояки глупость — шерстяные вещи! Пфу…Посмотрим, посмотрим…

Вот водяное колесо — это да! Зря, конечно, сын не переговорил с ним предварительно об этом механизме, но — молодо-зелено, чуть поторопился. Зато какие возможности открываются! Об источнике идеи господин министр не задумывался, поскольку считал главным первым сообщить о ней: кто успел — того и тапки! Всегда так было, тем более, он не кто-то мимопроходящий! Ему поверят на слово!

И громом среди ясного неба стало для него объявление о выдающемся изобретении, подаренном семьей Гу стране — водяном колесе и некоем винте для бурения, сделанное императором! Загомонившие министры с удивлением знакомились с подробными чертежами и расчетами, сопроводительными записками о местах применения механизма, предоставленными генералом и государем, принялись обсуждать новинку, а у Лян-дарена от непонимания происходящего и возмущения тем, что его обошли, перехватило дыхание и закружилась голова…

Поэтому он не сразу услышал и осознал слова императора о заведомом обмане его сыном (а значит, и им самим) государя относительно авторства изобретения водяного колеса, и поэтому же, находясь во власти эмоций, бросил в ответ отрицание своей вины и потребовал предоставить ему доказательства «первопроходства» кого-то из «тупых вояк Гу» в озвученном деле.

Столь дерзкое поведение уважаемого чиновника поразило всех присутствующих, но подошедший к возмутителю спокойствия евнух Цуй тихо шепнул ему на ухо что-то, после чего Лян-дарен побледнел, обмяк и был аккуратно выведен тем же евнухом из зала заседаний, а император объявил, что достопочтенному служащему нездоровится, поэтому он может пропустить несколько будущих заседаний дабы поправиться под присмотром родни и императорских лекарей.

Это странное происшествие породило несколько слухов, прокатившихся по столице, о впадении господина Ляна в немилость, возвышении клана Гу и возможных переменах в правительстве…

На внеурочное прибытие домой главы семейства обитатели министерского особняка вначале не обратили внимания, занимаясь своими делами, однако львиный рык хозяина, вызвавшего к себе немедленно сына, дал толчок к проявлению любопытства, а последовавшее за этим собственноручное избиение до крови наследника старшим Ляном, громкая ругань супругов с битьем посуды и лиц, слезы испуганной Лян-фурен и визги гоняемой взбешенным хозяином по двору полуголой любимой наложницы младшего Ляна заставили слуг прятаться по углам и до самого вечера искать объяснения столь нехарактерного поведения господина министра.

И только не проявившая интереса к скандалу беременная невестка премьера, сидя в своем павильоне и глядя на занятых важными детскими делами крох-сыновей, удовлетворенно улыбалась под крики и шум, доносящиеся со стороны главного дома…Что бы ни было причиной суматохи, наказание мужа и страдания остальных грело ей душу…

Уставший же от применения силы, охрипший от проклятий, потрясенный открывшимися в результате опроса причастных подтверждениями никчемности единственного сына и глупостью потакавшей ему жены, испуганный намеками евнуха на кое-какие личные промахи и распоряжением императора Лян-дарен провел бессонную ночь в безрадостных раздумьях, сводившихся к двум сакраментальным вопросам, знакомым неизвестным чиновнику Тансун жителям России, а именно: кто виноват и что делать?

Впервые за четверть века пребывания в кулуарах власти сын удачно женившегося на дочери купца бедного ученого, собственным умом, хитростью и деньгами матери, а также связями разорившегося, но все ещё знатного тестя, добившийся высокой должности при дворе осознал, что ничто не вечно под луной, а разрушение плотины начинается с одной муравьиной норки.

И тем горше было понимание, что источником возможных (или уже имеющихся?) проблем является его единственный сын и наследник, недостатки которого он считал всего лишь издержками материнской любви и надеялся, что по мере взросления они сами собой исчезнут. А те превратились в пороки, грозящие погубить не только младшего Ляна, но и всю семью…

Итогом долгих размышлений и глубокого анализа полученной информации стало решение возобновить отношения с семьей Гу, даже если придется…склониться — временно, временно! — перед грубым солдафоном. И поможет ему в этом невестка! И неважно, что по этому поводу думают его «драгоценная» жена и разобиженный сын!

— Мне плевать, что она не умеет писать стихи или не достаточно хороша в постели! — шипел на супругу и избитого наследника злой, как шершень, глава семьи. — Вы оба сделаете всё, чтобы у Гу даже тени сомнений в нашем уважении к их дочери, а значит, и к их семье, не возникло! Приглашайте в гости, идите к ним, дарите подарки, но чтобы в столице говорили, как мы близки и связаны с Гу! Мне нужно, чтобы…все…недоразумения с этим…колесом были забыты…А еще лучше, если ты, Чжу Ге, сумеешь показать себя перед тестем достойным…работником, чтобы он…взял тебя к себе под крыло САМ! Хэ Ки скоро уедет, место освободится…И только попробуй облажаться! — заорал министр, брызгая слюной в лицо недовольному отпрыску. — Ни веня не получишь больше! А эту…твою подстилку… я…выдам замуж на границу или еще дальше! Запомни!

Так Лян-дарен, сам того не желая, заложил под благополучие семьи не свинью, а бомбу замедленного действия…

Глава 69

«Одно лечишь — другое калечишь» — этим выражением определила я для себя последствия обращения родни к императору с моими идеями.