— Здесь явки, пароли и шифры. Прочитаешь — сожги. Только не в лесу, сейчас повышенная пожароопасность. Завтра на вокзале получишь документы и командировочные.
— И патроны к “маузеру”, — подсказал Хряков. — А то по толкучкам ходил-ходил, нигде нет.
— Ладно, спрошу в Музее Революции, у них в запасниках должны еще остаться, — кивнул полковник. Он знал привычку майора пользоваться именно этой маркой пистолета, доставшегося ему от деда-чекиста. И знал, что со своим “маузером” Василий обращается просто виртуозно, с завязанными глазами откупоривая стволом пивные пробки.
Стриптизерша извиняющимися жестами разводила руками, раскланивалась и порывалась уйти за кулисы, а кто-то из публики, войдя во вкус, совал ей еще целую пачку долларов. Она некоторое время поколебалась, оценивая сумму. Но к пачке добавили несколько купюр, и девица, глубоко вздохнут, отчаянно махнула рукой. Изобразила кривую улыбочку и принялась элегантными движениями стягивать с себя кожу. Полковник невольно отвлекся, сравнивая ее мышцы с картинками из книжки по анатомии, которую так любил втихаря листать в детстве, а когда перевел взгляд за столик, майора Хрякова уже не было. Исчезать он любил тоже неожиданно и как бы в никуда. Особенно от начальства, таксистов и администрации гостиниц.
Глава 2
ВОСТОЧНЫЙ ЭКСПРЕСС
Лучше девица в руках, чем журавль. Русская народная мудрость
Чемоданная романтика поездов дальнего следования понемножку уходит в прошлое, но четыре раза в неделю, по понедельникам, вторникам, четвергам и субботам, с Казанского вокзала отправляется скорый поезд № 6 “Москва-Ташкент”, за 58 часов 46 минут покрывая по сверкающим стальным рельсам и замызганным шпалам путь в 3,5 тысячи километров, простреливая длинной очередью зеленых вагонов две части света, три государства, четыре часовых пояса…
Провожать майора Хрякова пришла целая толпа сослуживцев. Капитан Кирпичов бережно придерживал в обнимку от воришек портфель с деньгами и документами. Лейтенант Ряхин из группы захвата нес почтовые ящики для связи — огромную вязанку, громыхающую синей жестью. А управленческая буфетчица Фрося, шмыгая носом, всучила на дорогу пакет булочек, вареных сосисок, бутербродов, пирожных “эклер” и сигарет “Прима” — все, что имел обыкновение покупать у нее Василий в нечастые периоды появлений на рабочем месте. Полковник Ломовой, нарочито сдерживая волнение, похлопал по плечу:
— Ну ты держись там молодцом, ладно? А впрочем, сам знаешь… Про Грецию-то изучил?
— В дорогу взял, — кивнул майор, вытащив из сумки учебник "История Древнего Мира” для шестого класса.
— Так это, вроде, не совсем то… — озадачился полковник.
— Да нет, я смотрел, про Грецию там тоже есть.
— Ну да ладно, пойдем уж, посадим тебя в поезд.
На платформе сама атмосфера казалась преддверием сказочной азиатской экзотики. В воздухе ощущались ароматы восточных благовоний и восточных зловоний, пахло пряностями и прелостями, сандалом и сандалиями, мускатом и портвейном. Носильщики носились с писаными торбами. Цыгане предлагали любые тени для век — от дерева, от куста, от забора, а их гадалки готовы были нагадить всем желающим. С сачками для бабочек и мамиными напутствиями ехали на каникулы парламентарии. Пожилой транзитный коммерсант в тюбетейке и хромовых сапогах с галошами наблюдал за погрузкой в багажный вагон своего каравана верблюдов. Внезапно у Василия возникло чувство, будто кто-то их фотографирует, и он подсказал сослуживцам, чтобы повернулись и изобразили улыбочку. Но заметили лишь грязного до черноты бомжа, собирающего фантики от конфет.
Ничего подозрительного, вроде, не было. Сновали валютчики, обменивая рубли и копейки на манаты и манатки. А проститутки заманивали мужчин соблазнительными справками из вендиспансера и задорной песенкой “у нас еще в запасе четырнадцать минут”. Однако майор теперь приглядывался вокруг повнимательнее, и около одного из вагонов сразу вычислил латышского шпиона — проводница никак не могла его понять, но латыш упорно отказывался говорить по-русски. Хряков указал на него провожающим, и Ряхин, выразительно поигрывая горами мускулов, предложил с ним разобраться.
— Ничего, сам справлюсь, — остановил его Василий. — Двое с лишним суток ехать, все равно делать будет нечего.
У спального вагона остановились. Ряхин потащил в купе почтовые ящики, а майор напоследок облобызался с коллегами. Буфетчица Фрося все твердила, чтоб он там на чужбине как следует кушал, а если что, то она его в беде не оставит, может даже в долг до получки прислать. А полковник, неловко помявшись, сунул рукав от армейского кителя:
— От своего лейтенантского отпорол… Там ведь жарко, все без рукавов ходят…
И растроганный Хряков стиснул его в медвежьих объятиях. Уже объявляли, что пассажиров просят занять свои места, а провожающих выйти из вагонов, чтоб и духу их не было. Невозмутимому, как сфинкс, проводнику майор сунул в нагрудный карман десятку, и тот с достоинством расстелился перед ним наподобие ковровой дорожки. Прильнув к окну, кивал сослуживцам, которые пальцами на ладони показывали “пиши” и пытались докричаться сквозь толстое стекло, напоминая шифры и пароли. Поезд дернул на посошок и тронулся от такой жизни. Провожающие замахали руками, уплывая назад. Полковник смахивал скупые мужские слезы на Кирпичова с Ряхиным, а буфетчица Фрося, все ускоряя шаг, бежала за поездом по платформе, сшибая тележки встречных носильщиков.
* * *
Москва осталась позади и чуть левее. Переложив на всякий случай верный “маузер” за пояс из подмышечной деревянной кобуры, майор подумал, что в первую очередь не мешает проверить попутчиков. Чернявый сосед по купе вызывал у него нешуточные опасения — что-то в нем напоминало крутых профессионалов из азербайджанских спецслужб. Поэтому Хряков внутренне подобрался, готовя себя к любым неожиданностям. Но когда сосед отлучился с полотенцем на плече, Василий обнаружил в его чемодане портативную синагогу и с облегчением понял, что тот всего лишь из “Моссада”.
Выйдя в коридор, пошел по вагону, мимоходом заглядывая в другие купе и оценивая пассажиров. Там все было, вроде, в пределах нормы и особой угрозы не представляло. По соседству куда-то ехали чеченские террористы, обвешав стенки портретами Шамиля Басаева. За ними расположилось благополучное семейство — мать с грудным ребенком, грудным мужем и грудными чемоданами. Дальше ехал новый русский, и в его купе рабочие делали евроремонт. Рядом курьеры наркомафии горячо обсуждали фильм “Алые маки Иссык-Куля”, а в следующем купе военные собрались расписать пулю — вытащили ее из патрона и готовили краски с кисточками.
Он уже дошел почти до конца вагона, как вдруг навстречу, похоже — только что из туалета, выпорхнула знакомая физиономия. Подтягивая на ходу колготки, к нему приближалась Марьяна Голопупенко, секретарша полковника Козолупа из украинской “Службы Безпеки”. Он познакомился с ней в Киеве на симпозиуме по обмену опытом. Тогда их еще обоих наградили за служебные успехи, майора — медалью “За взятие под микитки”, а Марьяну — именным бюстгальтером, после чего они обмыли награды в ванне в его номере…
— Васыль?! — радостно захлопала она глазами и завозилась с колготками еще энергичнее.
— Марьяна! Вот так встреча?! — Хряков подождал, пока она управится, и чмокнул в подставленную щечку. — Ты в отпуск? Или со своим начальником?
— Ни, мене из секретарш в агенты повысили. Теперь я по должности як ты, — гордо расцвела дивчина, но тут же насторожилась. — А ты, часом, не в Чуфырию йидешь?
— Нет, что ты, — поспешил заверить майор. — Я в Пакистан, пришить там надо пару деятелей.
— А, ну колы так, то ладно! — успокоилась Марьяна. — А то мени казалы, шоб вас, москалив, до Чуфырии ниякой ценой не пускаты. Бо вы ту Чуфырию захапать надумали, як раньше нашу Украйну.
