Подлинные мемуары поручика Ржевского - Шамбаров Валерий Евгеньевич

ВЕЩАЯ ПТИЦА

Я берусь утверждать, что заболевания бывают не только индивидуальные и наследственные, но и, так сказать, национальные. Разве трудно, например, убедиться, что французы, русские и латиноамериканцы больны революциями? Причем у русских и французов эта хворь протекает в острой форме — тряханет так, что весь народ на ладан дышит, а потом помаленьку к жизни возвращается. А у латиноамериканцев болезнь носит явно выраженный хронический характер — то маленько отпустит, то опять скрутит. Не буду врать, что мне удалось найти вполне надежное лекарство для снятия революционных приступов, однако кое-какой положительный опыт работы в данном направлении у меня все же имеется, и я охотно готов им поделиться.

В самую гущу революции мне довелось попасть в Сан-Хуане. Это примерно посередке между Каракасом и Гондурасом. Ну, может, не совсем посередке, а чуть левее. Признаюсь, застрял я там по собственной вине. Возвращаясь из Амазонии, должен был делать пересадку, да и загулял, дорвавшись после глухомани джунглей до благ цивилизации. Крепко загулял, на неделю. А когда очухался, то в стране уже вовсю бушевала революция, и никакие пароходы больше не ходили. Между нами говоря, революция-то была так себе, хиленькая. Старого диктатора, как обычно, свергли, а нового, революционного, который бы их еще сильнее в бараний рог скрутил, подыскать почему-то забыли. Ну и пошла заваруха — партии, фракции, движения, течения. Одни за всеобщее благо, другие тоже за всеобщее благо, третьи тем более за всеобщее благо. Блажат, одним словом. То языками молотят, то кулаками, то из ружей.

А мне и делать-то нечего. Хоть вступай с тоски в какую-нибудь из этих самых местных партий и тоже начинай за всеобщее благо другим челюсти крушить. Но подобного шага я не мог сделать по двум причинам. Во-первых, потребовалось бы научиться говорить по-ихнему — хотя в революционный период для этого вполне хватает десятка слов, каждое из которых повторяется в одной речи не меньше трехсот пятидесяти двух раз. А во-вторых, нужно было бы научиться по-ихнему такие речи целыми днями выслушивать, восторгаясь и уши развешивая. Ну а это уж задача слишком сложная для нормального человека, без навыка никак не осилить. Так я и околачивался в Сан-Хуане без дела, пока случайно не повстречал матроса Лопштофа. Я его в свое время от тропической гонореи вылечил, а сейчас, как выяснилось, его с корабля списали, и он тоже заторчал здесь против собственного желания. Обрадовались мы встрече — вместе все веселее, да и средства у обоих были под диагнозом сильного истощения. Сняли на двоих комнатушку с видом на задворки старого монастыря и принялись совместными усилиями за выживание бороться. Революция утихать и не думает, наоборот, бултыхается пуще прежнего. А деньжата у нас совсем иссякли, стали уже кое-какие вещички продавать.

Ну а рядом, как я упоминал, большой монастырь располагался, уж не помню, то ли Святых Гувернанток, то ли Сестер Шансонеток. Считался он главной местной святыней, и паломники туда отовсюду толпами шли. А с началом революции стало их еще больше, ведь народ там шибко религиозный, и поводов для обращений к Небесам сразу резко прибавилось. Левые свечки ставят за победу левых, правые молят о победе правых, а противники тех и других, чтобы они побыстрее друг друга изничтожили и третьим силам дорогу открыли. Так что монастырь процветал вовсю. Революция была лишь на начальной стадии, когда с продуктами бывает еще нормально — сначала-то как раз изобилие обычно наблюдается, пока склады громят, а хозяева норовят побыстрее распродать неразграбленные запасы. Это уж потом голод приходит, а пока в Сан-Хуане жрали вполне удовлетворительно. В монастыре тем более от пуза, и на свалку, которая как раз к нам под окна выходила, объедков выбрасывалось изрядное количество. Не удивительно, что туда каждый день масса воронья слеталась. Тут-то и вспомнил Лопштоф, как на Цейлоне он тоже на мели очутился и жил тем, что учил попугаев говорить, сбывая их за неплохую цену.

Попугаев в окрестностях не значилось, но воронье-то — вот оно! Подманили одного ворона, поймали и засели за его обучение. Повозились-повозились, кое-чего добились. Однако ворон — все же не попутай, да и богатых туристов, падких на подобные диковины, здесь теперь не обреталось. Потаскали свою птицу без толку по базару, да и выпустили… А назавтра слышим — мать честная! Весь город о великом чуде толкует. Потому что в монастыре вдруг вещая птица объявилась и заговорила человечьим голосом! Правда, в действительности наш ворон мог сказать лишь одно — “Пр-ривет!”, больше он на тот момент еще ничего не умел. Но монахиня, первой это услышавшая, сразу в обморок хлопнулась и, видать, ей там в дурняке еще что почудилось. А теперь каждый вороновы речи пересказывал, собственные подробности присовокупляя. Ясное дело, толпы паломников сразу же в целые стада превратились, так и прут к месту происшествия. Причем всякий чудесное знамение на свой лад объясняет. Одни — что это к скорой победе левых, другие — что к победе правых, а третьи — что вообще конец света близок, и пора к страшному суду готовиться. Как они с помощью кулаков и дреколья общую точку зрения искали, мы теперь имели возможность каждый день в окошко наблюдать. Я, конечно, ситуацией сразу воспользовался, Лопштофа в санитары произвел и открыл частную практику по оказанию первой помощи. Так что и материально наше положение резко в гору пошло, и от скуки избавились.

Но однажды после чересчур плотного ужина обуяло нас любопытство продолжить свои опыты с птичкой. Подманили нашего знакомца из общей стаи — он уж нас знал, это совсем нетрудно оказалось, и определили на дальнейшую учебу. А дальше, видимо, сказалось то, что с финансами у нас был теперь полный порядок, то бишь в бутылочке-другой мы себе больше не отказывали. Так пернатого выучили, что результаты превзошли все ожидания. Да, чуть не забыл упомянуть, что Лопштофа списали с парохода именно за сквернословие по настоятельным просьбам пассажиров, которым надоело в течение всего плавания женам и детишкам уши ватой затыкать. И когда чудесный вран снова явился паломникам да клювик свой раскрыл, те же толпы из монастыря в панике побежали. И что характерно — все, кто его услышал, сразу меняли свои убеждения на противоположные. Те, кто за левых глотку драл, вдруг осознали, что скоро их так отделают, как солдат во сне собственный матрац отделывает. Те, кто за правых стоял, теперь волосы рвали в раскаянии, узнав из уст вещей птицы, сколь далеко они посылаемы. А те, кто страшного суда ждал, приходили к однозначному выводу, что спешить с этим мероприятием, в общем-то, не стоит, потому что раньше и десятой доли не представляли из тех процедур, которые им ворон наобещал. За разбежавшимися толпами другие потянулись, и тоже, бледнея от ужаса, птичьи прорицания выслушивали. И что б вы думали? Народ взбудораженный начал буквально на глазах в себя приходить, и вся их революция как бы сама собой на убыль пошла.

Правда, окончания этого процесса мы так и не застали. Как только обстановка чуть-чуть нормализовалась, в порт заглянула первая яхта с контрабандой, а после разгрузки на ней нашлись места для двух пассажиров. Между прочим, Лопштофа, поднабравшегося перед отъездом, так и тянуло в монастырь зайти, со своим воспитанником попрощаться. Насилу я его отговорил — узнает ведь, тварь, из чьих рук кормился, к хозяину полетит, а потом последствий не оберешься. То ли на штыки поднимут, то ли воспримут за очередное знамение и объявят вождем революции. А тогда уж здешняя каша вовек не успокоится. Потому что если будут сторонники, то наверняка появятся и противники. Ведь революции у латиноамериканцев — болезнь хроническая…

ЗАРЯД КУПИДОНА

Нет, что бы ни говорил этот выскочка Фрейд, а область психологии до сих пор состоит из сплошных загадок. Возьмите к примеру собаку, кошку, жирафа, еще кого-нибудь — нетрудно заметить, что на некоторые очевидные для них вещи они будут реагировать одинаково, хотя и принадлежат к разным биологическим видам. Но возьмите любую, пусть даже самую близкую для вас женщину, которая, вроде бы, относится к одному с вами виду “хомо сапиенс”. Уверены ли вы, что она нормально, по-человечески, отреагирует на совершенно очевидную для вас вещь? А? То-то же!