Она: Вот только идолов здесь нет и подобные удовольствия не для меня. И вообще, предполагая даже полное сумасшествие, я никогда не рискнула бы на что-то решаться, предварительно не оценив, как это выглядит со стороны.
Он: Со стороны это выглядело настолько омерзительно…
Она: Да ладно, не расписывай, Тебе же все это просто приснилось.
Он: Знаешь, я часто так и думал, что был бы счастлив, если бы мне это только приснилось.
Она: Вот уж не подозревала, что подобных сновидений достаточно для счастья.
Он: Но по сравнению с тем, что было наяву…
Она: Брось. Откуда мне знать, что и как было наяву? А свою историю ты придумал. Посмотрел на меня, лежащую. На содержимое моей сумки. И придумал Что дуешься? Я же не отказываюсь, что историю с самокрещением тоже придумала. Но в отличие от тебя, придумала интереснее. Даже самой захотелось повторить это на самом деле.
Он: Извини, я, наверное, действительно рассказывал нудно и утомительно А ты и без того устала с дороги. Хочешь, отдохни, а я покараулю?
Она: Станешь своим пистолетом разгонять кошмары?
Он: На это он, возможно, и сгодится. Смотря какие кошмары тебя посещают
Она: Не классические. Хотя и неприятные. Вот вчера приснилось время.
Он: И в каком же обличье? Как оно выглядело?
Она: В собственном обличье, то есть никак. Просто шло, только быстро. Не успеешь помечтать — все уже исполнилось. Только начнешь к чему-то готовиться — а оно уже позади. И во сне сознаешь, как все это быстро…
Он: Интересно, чем ты занималась до того, как попала в шпионы?
Она: Продавала молоденьких, глупых девчонок в бардаки.
Он: И многих успела продать?
Она: Более чем достаточно. Одну.
Он: Себя?
Она: Разумеется. Разве весь мир — не большой бардак?
Он: И выгодно продала?
Она: Если бы продала выгодно, не очутилась бы сейчас с тобой.
Он: Какое мрачное прошлое!
Она: О чем ты? Великолепное.
Он: По-моему, ты только что сказала другое.
Она: Не путай. Одно дело, когда продажа состоялась, а другое — когда она еще впереди и сулит неизвестные перспективы. Ты сохранил что-нибудь из своего прошлого? Хоть ниточку?
Он: Ниточку — нет. Все внутри меня. А остальное — лишь экипировка.
Она: А я сохранила вот этот шарфик. Он оттуда.
Он: Как же ты ухитрилась его протащить?
Она: Он почти воздушный. Беру в руку — и его нет.
Он: Стоило ли возиться? Я не думал, что ты сентиментальна.
Она: Просто это такая редкая вещь, которая мне повинуется. Я умею превращать его, во что захочу. Вот смотри, я превратила его в огонь. Почти настоящий, возле него даже теплее. А вот превратила в воду. Он скользит по ногам, и я чувствую, будто опустила их в ручей. Похоже?
Он: Когда изображаешь огонь, ты движешь рукой, вот и согреваешь себя.
Она: А почему же он холодит, когда изображает воду? Ты и это так же просто можешь объяснить?
Он: Так же просто не получится.
Она: А у меня получается.
Он: Наверное, и впрямь каждому нужна в жизни любимая игрушка. Иначе было бы слишком одиноко.
Она: Произвольная игрушка тут не годится. Например, этот шарфик и я действительно нужны друг другу. Он мне подчиняется, а я, если надо, прячу его в руке.
Он: Оказывается, ты умеешь быть разной.
Она: Такие вещи надо замечать раньше или не замечать вообще.
Он: Кстати, в твоей записной книжке есть какие-то телефоны. Может, это выход для нас?
Она: Нет, это не выход.
Он: Таких людей не существует?
Она: Все они умерли.
Он: Тогда это улика. Достаточно одного звонка…
Она: Нет, это не улика. Я действительно всех их знала.
Он: Что, среди твоих знакомых прошла эпидемия?
Она: Обычная жизнь. Каждый знакомый рано или поздно умирает для нас. В настоящем его больше нет, он остается только в прошлом. Так всегда бывает.
Он: Вот в чем дело! Но с такими мертвецами и встретиться бывает интересно.
Она: Только иногда и совершенно бесполезно. Все равно что увидеть сон или вызвать духа. Встречаешься только с прошлым.
Он: Зачем же тогда таскаешь ненужное? Выбрось.
Она: Не стоит. Ведь других книжек нет, и я уже привыкла к этой. Я ее перечитываю по вечерам. Каждая страница — свой сюжет, свой рассказ.
Он: И ты в каждом — главная героиня.
Она: Главная только в некоторых.
Он: Разве интересно читать, заранее зная судьбу действующих лиц?
Она: Люди же читают и Шекспира, и Сервантеса, и Толстого. И переживают за героев, хотя описанные события происходили давным-давно, а значит и все герои заведомо умерли.
Он: А неужели не любопытно узнать, как поживают сейчас твои знакомые?
Она: В моей жизни их больше нет.
Он: Как сказать! Наверное, они сейчас вместе со всеми ловят шпионов.
Она: Будто ты их не ловил!
Он: Да, ловил. Но в отличие от некоторых, уже тогда сознавал, как это глупо! И в отличие от некоторых, участвовал в этом балагане только для вида, а не разыскивал специальную литературу и не просиживал над ней ночами!
Она: Почему ты злишься? Ты забыл, что я совершенно раздета, а обнаженная женщина — символ беззащитности. Не совестно набрасываться на беззащитных?
Он: Извини, я действительно забыл, что ты раздета. Вылетело из головы.
Она: Значит, все же не хватает фантазии?
Он: Наверное, поле для нее осталось слишком велико.
Она: Могу доказать, что дело не в этом. Дай-ка одеяло. Я завернусь в него… Ну а сейчас разве не похоже?
Он: Сейчас похоже.
Она: Вот как? А ведь тряпок на мне стало больше. И поле для твоей фантазии больше. Ты же не знаешь, что сейчас под этим одеялом скрывается. Вдруг я там уже все сняла? Смотри внимательно — я сейчас его сброшу. Ты ведь можешь только гадать, что тебе откроется. Через несколько секунд. Нет, еще не сейчас. Немного покрасуюсь, потяну, испытаю твое терпение и сброшу… Вот теперь сбрасываю… Не сразу, конечно. Расправлю и постою к тебе спиной. Все уже открылось, но ты этого еще не видишь… Приготовься… Ну? (Она поворачивается, сбрасывая одеяло, и оказывается одетой так же, как раньше).
Он: Неплохо. Мне и в самом деле захотелось овладеть тобой. Ты этого добивалась?
Она: Конечно. Чтобы за грубость ответить тебе отказом.
Он: Ты импровизировала или эта игра входила в твой курс обучения?
Она: Где ты видел, чтобы учили чему-то нужному? Хотя возможно, для тебя сделали исключение.
Он: Почему ты так считаешь.
Она: Снарядили-то по-королевски. Пара белья, пистолет.
Он: Скорее всего, игрушечный.
Она: А может, настоящий? Но в любом случае, мне и такого не дали.
Он: А интересно сравнить — что ты чувствовала сразу после заброски?
Она: В этом сумасшедшем доме?
Он: Ну да, когда кругом призывы ловить шпионов, разговоры о шпионах, передачи о шпионах. Было не по себе?
Она: Естественно. Казалось, что все именно за мной охотятся, разве что пальцами не указывают. Словно зверь, из зоопарка сбежавший. Или голая посреди улицы очутилась.
Он: У меня то же самое. А потом наоборот, хотелось надо всеми смеяться. Такое превосходство наполняло: вы все меня ловите, а я вот он и плюю на вас.
Она: Да. А потом свыклась. Примелькалось все — и призывы, и люди.
Он: Нет, сначала опротивели, раздражали ужасно, а уж потом примелькались.
Она: Возможно. Я не помню. Но в итоге как-то свыклась, поняла, что жить можно.
Он: Если бы можно было только жить!
Она: Что же тебя смущает?
Он: То, что за шпионами не просто охотятся, а иногда и ловят. И вешают.
Она: В конце концов, можно пройти и через такое паскудство. Ведь те, кого поймали, уже прошли. Жаль, что ни один из них не может рассказать, как это бывает.
Он: Как это бывает? Изволь. Свяжут, пришпилят листок бумаги…
Она: С надписью “Шпион”?
Он: Карандашом. Печатными буквами. Разорвут воротник, снимут туфли, обрежут покороче волосы и поведут.
Она: При людях?
Он: Между двумя толпами, которые будут обсасывать тебя глазами, изнемогая от любопытства и истекая слюной от нетерпения.,
