Подлинные мемуары поручика Ржевского - Шамбаров Валерий Евгеньевич

Она: Нет. Скорее, получил взятку от аптечного управления, чтобы хоть куда-то сбыть такую дрянь. Подобными пилюлями пользуются лишь несовершеннолетние девчонки, которые еще не научились бояться за свое здоровье.

Он: Предельно ясно. Твои сокровища стоят моих.

Она: Ну да! Ты богач. Целую пару белья положили. А те, кто собирал меня, сочли это излишеством. Решили, что если придется постирать то, что на мне, я смогу обойтись и верхней одеждой.

Он: Остается утешаться тем, что возможности стирки в ближайшем обозримом будущем не предвидится.

Она: Да, хотя обозримое будущее у нас коротковато. Я его представляю минут на пять. Дальше в таком положении либо ты не высидишь, либо я не высижу.

Он: Тебе не кажется, что следовало бы уйти отсюда?

Она: Ты еще веришь в волшебные страны?

Он: Если бы верил, не оказался бы здесь.

Она: Тогда давай считать, что мы уже ушли и находимся в другом точно таком же месте.

Он: Ты хорошо находишь оптимальные решения. И вообще ты чем-то необычна, но не могу понять — чем?

Она: Как ты можешь это понять, если готовился следить за обычными и разбираться в обычных?

Он: Не пойму, чем ты от них отличаешься — излишней добротой или излишней жесткостью?

Она: Когда их видишь, изучаешь, следишь, появляется потребность отличаться. Чем — не играет роли. Защитная реакция организма. Хотя, наверное, это плохо. На этом можно погореть.

Он: Плохо или нет — трудно судить. С одной стороны действительно, это могут заметить. А с другой стороны, что будет, если не отличаться? Потеряешься в толпе. И сам не заметишь, как побежишь вместе со всеми ловить шпионов.

Она: Думаешь, я не ловила? Еще как ловила! С каким трудом специальную литературу доставала, штудировала в свободное время, ночами…

Он: И неужели поймала кого-нибудь?

Она: Если бы поймала, не находилась сейчас с тобой в этом месте.

Он: Зато теоретически, наверное, сколько раз ловила? Саму себя, да?

Она: Любые теории в первую очередь примеряются к себе.

Он: Как считаешь, выкладки тех, кто сейчас ловит нас, совпадают с твоими тогдашними?

Она: Вряд ли. Ведь и они, по твоей схеме, ловят самих себя, а меня физически тянет от них отличаться.

Он: А когда ловила, ты представляла себя такую, как сейчас?

Она: Уж конечно, нет. Наверное, и ты представлял ремесло шпиона иначе. Небось, видел себя не в таком месте, не в такой одежде и не с таким пистолетом — правда, кто знает, вдруг он настоящий? Видел себя курящим не такие сигареты и общающимся не на таком одеяле не с такими женщинами…

Он: Хочешь, поделюсь наблюдениями? Все женщины абсолютно уверены в своей правоте. Но когда они решают, что умеют читать чужие мысли, процент попаданий очень невелик.

Она: В данном случае промахнуться куда труднее, чем из твоего пистолета, настоящий он или игрушечный. Неужели, думая о будущем, ты представлял рядом меня, а не рекламную девицу в полтора раза моложе?

Он: Если и так, то что? По-моему, мечты — нормальное свойство здорового организма.

Она: Не только свойство, но и потребность. Такая же нормальная, как потребность отличаться от неприятного.

Он: Согласен. Естественны все потребности, которые нельзя не удовлетворять.

Она: Что, какую-нибудь испытываешь? Мне отвернуться?

Он: Отворачиваться не обязательно, потому что это потребность в молитве.

Она: Я никогда не причисляла ее к остальным.

Он: Почему? Разве она не столь же естественна, как другие потребности — дышать, есть, пить?

Она: Не продолжай, а то все испортишь.

Он: Не продолжу. Я сказал достаточно.

Она: Разве в этом месте есть, чему молиться? Неужели тут может быть хоть что-то святое или священное?

Он: Это всегда есть. Например здесь — ты.

Она: Чем же я заслужила подобную честь?

Он: Просто своим существованием сейчас в этом месте.

Она: В какое же божество ты меня прочишь? На роль богини любви я, пожалуй, уже не гожусь. В богини домашнего очага меня не возьмут по анкетным данным, а в богини разума — по определению. Разумный в шпионы не пойдет.

Он: Божество всегда одно, только проявления разные. Оно во всем. А в том, что сильнее и совершеннее, его сконцентрировано больше.

Она: Поэтому для людей такой предмет и олицетворяет само божество?

Он: Я думаю, да. Сначала они выбирали для молитвы самое могучее дерево. Потом научились делать статуи и стали молиться статуям. Потом научились сооружать храмы и начали молиться там, потому что храмы были в их мире самым совершенным. А сейчас в этом месте самое совершенное — ты, вот я и молюсь тебе.

Она: То есть, невелика заслуга. А я, признаться, о себе невесть что подумала. Начала искать внешние признаки.

Он: Разве их нет? Вспомни, сам облик босоногой женщины несет в себе какую-то святость, какую-то ритуальность.

Она: Не только босоногой. Ты забыл, что я сейчас совершенно раздета, а все, что на мне — лишь поле для твоей фантазии.

Он: Тем более.

Она: И что, я должна принять какую-нибудь позу? Будды, Христа или, может, Венеры Милосской? Или ты собираешься молиться не всей мне, а одному из моих органов — наиболее совершенному с твоей точки зрения?

Он: Нет, я молюсь тебе. И не надо никаких поз. Ты здесь, и этого достаточно.

Она: И о чем же ты молишься?

Он: Не знаю. Обо всем, что накопилось на душе.

Она: Значит, ты серьезно? Извини. Я думала, что ты просто заигрываешь и искала, как поэффектнее тебя отшить, потому что для сексуальных игр у меня неподходящее настроение.

Он: У меня тоже.

Она: Я, наверное, мешаю тебе сосредоточиться?

Он: Не мешаешь. Я привык молиться не словами. Открываешь душу Божеству, и это помогает. Что-то приходит в порядок, а иногда даже исполняются желания.

Она: Представляю. Но я никогда так не молилась.

Он: Молилась, только сама не замечала. Когда от страха кричала “мама”, то мама была для тебя олицетворением Божества. Или очень хотела, чтобы обстоятельства сложились хорошо, а не складывались плохо, и твоя душа просила этого.

Она: Или натворила гадостей и хотела их забыть.

Он: И забываешь. Твоя душа истекает молитвой, и Божество прощает тебя.

Она: Знаешь, я ведь сама себя окрестила. Был момент, когда потребность в молитве оказалась особенно сильной, я и пошла в храм. Но там была очередь, и все дети — и младенцы, и подростки. Мне представилось, как будет выглядеть в этой очереди взрослая раздетая тетя, и как подростки будут много вечеров ее вспоминать. Почему-то не захотелось становиться заочной любовницей целого выводка детворы — и я просто стала заучивать обряд наизусть. А вечером поехала в лес, нашла озерцо и все сделала сама. Так и не знаю, кто я теперь — христианка или язычница?

Он: А ты что-нибудь чувствовала?

Она: Чувствовала. Только мое крещение действовало не очень религиозно. Луна, лес, трава лижет ноги, мокрые листья гладят кожу, темная яма с водой и пугает, и затягивает. Не знаю насчет таинств, но возбуждает очень сильно. Одним словом, мужика хотелось. Ты мне веришь?

Он: Верю.

Она: А почему ушел в себя? О чем задумался?

Он: Вспоминаю. Я сам был однажды настоящим язычником.

Она: Расскажи.

Он: Я этого никогда не рассказываю. Боюсь, что неправильно поймешь.

Она: Все равно делать нечего. Да и какая разница, как пойму? Я не жена, не сбегу.

Он: Мы раскапывали древний храм и нашли идола. Сейчас-то мы с тобой инструкций ждем, а тогда все как-то само, безо всяких инструкций началось. То ли идол своим видом подействовал, то ли атмосфера вокруг него была особенная. Сначала на радостях пьяные плясали, какие-то непристойные пляски сами собой рождались. А потом кто-то предложил жертву принести. Конечно, в шутку, а восприняли почему-то всерьез. У нас практикантка была — тихая, забитая, а тут вдруг смущенно так сама предложила себя в жертву.

Она: Неужто принесли?

Он: Да. Оказалось, что эта девица с детства увлекалась всякими экзотическими обрядами. Ее и не замечал-то раньше никто, а тут вся преобразилась, загорелась, ну и нас своим энтузиазмом заразила. Больше всего переживала, что уникальная возможность застала ее врасплох и приходится импровизировать. Как готовилась! Гнула из проволоки браслеты для рук и ног, красила соски губной помадой, рисовала на себе орнаменты. Легла примерно так же, как ты сейчас…