История одной апатии - Переверзев Сергей

Сергей Переверзев

История одной апатии

Начало

Привет. Как договорились, я тебе все по порядку расскажу.

Редко ведь у машины есть такая история. И кстати, редко кто тебе такую историю расскажет. Такой вот я у тебя редкий, единственный друг. Или не единственный.

Так.

Сложно начинать, когда история длиннее, чем то, что ты хочешь рассказать. Можно ведь рассказывать и все подряд, но тогда я начну сильно раньше начала и уж точно проеду мимо конца.

Наверное, начну с того, как они познакомились.

А, нет. Надо сначала объяснить, почему он именно там оказался.

Все, я готов. Сейчас начну.

Я тебе, как ты просил, буду кусочками на почту скидывать. А ты читай. Только читай подряд. А то запутаешься.

Завтра пришлю первый. Жди.

Начать надо было бы с того, что Андрей Викторович обедает в одном московском ресторане, сидя за столиком у туалетов, и ему года, наверное, сорок четыре. Так начать надо потому, что случай, о котором я должен тебе рассказать, произошел с ним именно в этом месте и в это время.

Так вот, Андрей Викторович, человек во всех смыслах квадратный, обедал в одном из ресторанов Москвы, сидя за столиком у самых туалетов, и не знал горя. Было ему года, наверное, сорок четыре, был он очень спокоен, имел широкие плечи и широкое лицо. На такое спокойствие способно только нечто кубическое. Вот я и говорю, что был он квадратным во всех смыслах. Но так начинать самонадеянно, поэтому я все-таки объясню тебе кое-что и вернусь немного назад.

Сначала объяснение.

Всех птиц Андрей Викторович разделял на две группы. Одну он называл гагарами, а вторую – горлицами.

Он вообще умел все делить на разные категории. Вот, например, птиц разделил.

Поделил.

Классифицировал.

Так проще – не нужно рассматривать внимательно отдельную птицу. Можно просто отнести ее к категории, и все. Если тебе плевать на отдельную птицу, этого достаточно.

Конечно, все интересное сконцентрировано в группе гагар. Ведь любое уродство вызывает естественный здоровый интерес. Горлицами Андрей Викторович обычно не интересовался. Он их даже не замечал.

А теперь вернусь немножко в назад – туда, где Андрею Викторовичу на двенадцать лет меньше, то есть тридцать два года, скорее всего, и сидит он не в московском ресторане, а в питерском. Так вот, сидит как-то Андрей Викторович в кафе на Караванной улице Санкт-Петербурга, обед у него. Внутри кафе мест не хватило, поэтому уселся он на улице. Лето. А что делать? Без еды он не может.

Он на улице есть не любит, потому что не любит глотать пыль и слушать шум. И вот вдобавок ко всему этому – к пыли и шуму – какая-то горлица метнула ему в суп, что смогла. Это был суп минестроне. Метнула точно горлица, гагару Андрей Викторович заметил бы.

Было ему тогда, как я сказал, тридцать два года. И жил он тогда еще в Питере.

Именно тогда Андрей Викторович заинтересовался еще и человеческими бровями. Зачем они людям? Это ведь и вправду непросто понять.

Особенно непонятно, зачем брови женщинам. Ведь они все время свои брови насилуют: то практически от них избавляются, то, наоборот, распушают их так, что смотреть страшно. Иногда даже рисуют их, а настоящие брови куда-то девают. Сбривают, что ли. А главное, причин у женщин для всего этого нет. Брови ведь, на первый взгляд, им в жизни не особенно помогают. И брови точно не то, на что в первую очередь бросает взгляд прохожий мужчина. За редкими исключениями, конечно.

То есть, получается, брови – в чистом виде игрушка. Для женских извращений.

Появилась у Андрея Викторовича, правда, одна догадка насчет бровей.

Догадка его состояла в том, что брови человеку нужны на случай, если он врежется во что-нибудь плашмя лицом.

Мужчинам вообще удобно, у них нет-нет да и окажется еще какая-никакая борода. Врезайся во что хочешь, хоть бы хны. Слюни просто подотри и иди дальше.

Но и у женщин есть для этого свои приспособления. В частности, Андрей Викторович с определенного времени стал подмечать, что губы у многих женщин пухлее, чем у мужчин. Хотя, может быть, это просто мода. Или показалось.

Обычно я склонен соглашаться с Андреем Викторовичем почти во всем и уж тем более соглашусь в этом вопросе.

Помню я один случай. Он произошел в период, когда женщины решили, что брови надо делать очень тонкими. И потому ни я, ни Андрей Викторович тогда про брови не задумывались. Про них ведь задумываешься, лишь когда видишь на узеньком женском личике толстые мохнатые бровищи, подрисованные чем-то черным. А в то время и повода не было задумываться. Ниточки над глазами, и все.

И вот в период тонких бровей шла одна такая женщина по Васильевскому острову. А какие-то рабочие на том же острове решили начать таинственный ремонт. В чем он состоял, понять было нельзя, потому что он еще не начался. Но, начав дело, рабочие взялись за него со всей серьезностью и натянули леску от столба до столба, чтобы повесить на ней уголком бумажку, вырванную из пружинного блокнота. На ней они, конечно же, написали шариковой ручкой слово «ремонт».

Леску, естественно, они натянули невысоко. Чтобы людям не мешать. Чуть ниже колена.

И наша женщина, идя из магазина и держа в руках два тяжелых мешка (некоторые называют их пакетами, а у меня как-то язык не поворачивается назвать пакетом то, у чего есть ручки), двинулась к надписи.

А надписи-то уже и не было. Потому что на Васильевском острове ветер дует. И повешенная на леску уголком бумажка улетела.

Человек с мешками… С пакетами… Человек с кульками в руках если падает, то падает не на руки, а плашмя. В этом кто-нибудь мог бы усомниться, только не я. Видел бы ты эту женщину на следующий день на работе – тоже не усомнился бы.

Один коллега даже сказал ей, чтобы утешить: «Ух ты! Ну вы. Выглядите. Прямо как синявка подзаборная». Не знаю, что за коллега, больше я его не видел.

Тогда никто из нас не задумался над предназначением бровей. Этому мешала, получается, женская мода. Сложно было догадаться, что брови могли бы помочь. Если бы они были. А так ничто не помогло. Бровей же на лице почти не было. Линии какие-то, нарисованные над двумя лиловыми фингалами.

И вот случай в московском ресторане, произошедший годами позже и о котором я хочу тебе рассказать, расставил все на свои места.