История одной апатии - Переверзев Сергей

То же и с изобразительным искусством. «Крик» Мунка, например, показался Андрею Викторовичу жирноватым. Можно было бы краску и потоньше класть.

Литература? И тут мимо.

Читая «Отверженных» Гюго, он очень забавлялся попыткам автора разжалобить публику. По большому счету, задумался Андрей Викторович, изучая историю Фантины, любая нормальная мать расходует на своих детей волосы и зубы, что ж теперь, всем в проститутки идти? Хорошо хоть, умерла быстро, добавлял он еще одну мысль к предыдущей, потому что считал занудством мусолить историю дольше, чем нужно.

Ну и музыка с танцами. Музыку Андрей Викторович не любил в принципе, потому что окончил музыкальную школу.

Он посмеивался, слушая какую-нибудь грустную песню. Певун, как их называла бабушка, изо всех сил выдавливал слезу сначала из себя, потом из слушателей. Чем он моложе, тем смешнее. Хотя и старенькие тоже смешат, но у них хотя бы повод для расстройства есть. Андрей Викторович всегда на таких поглядывал с улыбкой.

А когда какой-нибудь парень пел что-то про собственную крутость или девушка про собственную неотразимость, он такое выключал, потому что неинтересно и надуманно.

Про другое взрослые не поют, а детские песни как-то не с руки уже слушать. Да и в детстве тоже было не с руки.

Что касается танцев, история коротка. Он пришел на одно занятие с бабушкой. Бабушка хотела танцевать вместе с внуком в Доме офицеров. На этом занятии он сразу спросил, зачем держать локти на высоте плеч. Получив разъяснение, что это красиво, он скрылся с танцев навсегда. Танцы он признал бессмысленным занятием и старался избегать людей, которые, танцуя, заставляют танцевать окружающих.

Есть такие на корпоративах. Особенно среди женщин их много. Очень напоминают алкашей, которые уточняют, уважаешь ли ты их, и требуют выпивать с ними. Эти то же самое пытаются сказать танцем.

А в музыкальную школу он, несмотря ни на что, отходил до самого конца.

На сольфеджио он ходил с детьми младше его на пять лет. Поэтому у него очень трудно влезали ноги под парту. Больше он про сольфеджио ничего не запомнил.

А на хор он ходил с детьми старше его на четыре года. Поэтому был ниже всех девочек и пел более высоким голосом, чем самая тощенькая из них.

И там и там, кстати, были только девочки. И Андрей Викторович.

Первые (которые с сольфеджио) окружали его на перемене, хватались за свитер, визжали какую-нибудь глупость вроде «мужчина в женском монастыре» и разбегались в разные стороны, пытаясь растянуть свитер. Он признал их слабоумными.

Вторые (те, которые с хора) пели с ним песню «Есть только миг», повторяя все детали по кругу до бесконечности, и хотели, чтобы он пел с ними в какой-то гармонии. Этих он, в общем, естественно, тоже признал слабоумными.

А на домре и на пианино он все повторял за нотами, поэтому признавать слабоумным никого не пришлось. В конце обучения он получил все пятерки.

Это про искусство. Что еще?

Жизнь. Если самой важной в жизни вещью считать саму жизнь, вот тебе примеры из его жизни.

Пожалуйста, напишу про случай из студенческой жизни. Ведь в двадцать лет жизнь прекрасна и любовь к ней необорима, даже несмотря на то, что в эти годы считаешь себя бессмертным.

Андрей Викторович почти ни разу не тонул. Всего дважды он был близок к смертельному исходу на воде. И оба раза в бассейне.

Первый раз это было, правда, когда Андрею Викторовичу исполнилось всего лишь восемь лет от роду.

Они с классом пошли тогда в бассейн, чтобы тренер научил их плавать. Обучение шло просто: тренер, держа багор в руке, шел вдоль бортика по берегу бассейна, где по плечи в воде цепочкой, держась за бортик, стояли дети. Стояли они на эдакой длинной ступеньке, которая тянулась под водой вдоль стенки. Сам бассейн, как принято, был с одной стороны не такой уж глубокий, а с другой – очень даже глубокий.

Андрей Викторович стоял посередине цепочки.

Тренер делал шаг, требовал, чтобы очередной ученик изобразил так называемый поплавок (нужно было прижать руки и коленки к груди и так болтаться на волнах), и шел дальше. А ученик вставал обратно на свое место у бортика на ступеньке и мерз.

Единственный ученик не участвовал в выполнении упражнения. Это был Данила из второго «бэ». Он считал, что умеет плавать, и потому, активно шлепая ладошками по воде, плавал по-собачьи вокруг. И волн напустил порядочно.

И вот, как назло, когда пришло Андрею Викторовичу время сделать поплавок, этот пароход прошлепал мимо.

Тренер удовлетворился поплавком в исполнении Андрея Викторовича и пошел дальше.

Андрей Викторович расправился.

И обнаружил себя в дрейфе.

Волны, испущенные дегенератом Данилой, отнесли его от бортика на расстояние вытянутой руки. А так как именно на таком расстоянии невозможно взяться за мокрый кафель, Андрей Викторович задумался.

Он посмотрел на стоящего рядом Женю Зайцева. Тот обернулся всем тщедушным тельцем и округлил глаза.

А задумался Андрей Викторович над техникой исполнения движений при плавании. Кто-то в бассейне постоянно орал кому-то другому, что нужно работать ногами.

Он начал работать ногами.

Тогда он еще не знал, что работать ногами нужно в горизонтальном положении, а не в вертикальном. В вертикальном такая работа вызовет стремительное всасывание тела под воду.

Андрея Викторовича всосало.

Уйдя под воду где-то чуть выше носа, он заинтересовался еще двумя вещами. Во-первых, отсутствием дыхания. Но к этой вещи у него интерес прошел быстро. Дыхание прекратилось, и с этим ничего поделать было нельзя. А во-вторых, распахнутым ртом Жени Зайцева. Дышал Женя весьма активно. В основном внутрь себя. Он со свистом набирал воздух.

Чтобы как-то его успокоить, Андрей Викторович взял его за тощенькое плечо.

Где-то уже совсем из-под воды Андрей Викторович слушал, как верещит стянутый в воду крикун Женя.

Андрей Викторович еще подумал: «Не лень же ему так орать».

– Ух ты, а вас тут двое? – поинтересовался наблюдательный тренер, когда вытащил багром Женю.

Андрей Викторович утвердительно кивнул в ответ. Чтобы не было сомнений. И стал глядеть вместе с тренером на рыдающего Женю.

Потом они оба, и Женя и он сам, кашляли хлоркой целую неделю.

Но это так, эпизод. А тот случай, о котором я решил тебе написать, произошел, когда Андрей Викторович учился в институте. Тут уже не скажешь, что он был ребенком.

Он по утрам ходил в бассейн. До занятий в институте. То есть часам к восьми утра, очень рано, по студенческим понятиям.

Ходил он туда, чтобы не заниматься днем в группе, в которую его на физкультуру определили институтские власти. Преподаватель сказала, что, если он будет ходить по утрам, зачет ему обеспечен. А это очень упрощало жизнь. Упражнения выполнять было не надо, строиться в ряд с другими и отчитываться после плавания тоже. Никого, кроме него, в бассейне не было. Знай себе плавай.

Все хорошо шло до зимы. А вот зима выдалась морозная. Под минус восемнадцать. В питерской сырости это ведь все равно что минус двадцать семь в Москве.

И вот в таких условиях Андрей Викторович рано утром спросонья шел через Тучков мост с Петроградки на Ваську, а потом к Университетской набережной, чтобы поплавать вдоволь в университетском бассейне.

До этого ногу ему никогда не сводило.

Именно поэтому он не обратил внимания на боль в бедре, когда поплыл брассом в глубокую часть бассейна. Ну и еще в силу апатичности характера. Зачем на это обращать внимание?

Когда колени ему резко прижало к подбородку, да так, что ступни изогнулись в другую сторону, он вспомнил, как в детстве делал поплавок.

И после этого спокойно камнем пошел на дно.

Там, на дне, он зачем-то распрямил ноги руками. Зачем он это сделал, объяснить он не смог бы. И не объяснял он это никому, да и себе тоже, потому что, во-первых, никто об этом не спрашивал, а во-вторых, ему самому это объяснение было бы неинтересно.