История одной апатии - Переверзев Сергей

Сейчас Андрей Викторович запивал съеденный им стейк чашкой капучино, потому что, кроме соли, которая, как ты знаешь, тверда, ничем этот стейк не сдобрил. Прожарку стейка он обычно выбирал такую, чтобы тот хоть немного мог напомнить вкусный собачий корм. Если не вкусом, то хрустом.

Даша пристально следила за его губами, втягивающими в рот коричневую кофейную жижу. Продолжала что-то сбивчиво говорить и следила. Не отрываясь. Как та болтушка Таня, которую пришлось досрочно отвести домой.

Ах да, я забыл про любовь. Ты же все равно про нее напомнишь.

Естественно, последняя и немаловажная часть жизни касается любви. И раз уж Андрей Викторович оказался на этом свете мужчиной, то эта часть касалась женщин.

Как ты мог заметить, уже в детстве Андрей Викторович мог отличить женщину от мужчины, но не понимал зачем. И чем дальше, тем это становилось заметнее.

Женщины жили отдельно, он отдельно.

Женщины ведь все-таки такой народ, который сам редко навязывается. Вроде как их должны завоевывать, а они вроде как должны сидеть в башне, и чтобы это было красиво.

Если женщина устроит потасовку за мужчину с другой женщиной, тут все будет мимо кассы – и он какой-то, получается, не боевой, и она точно угодит в некрасивую позу.

Я видел такое, проходя мимо бара «Дайкири» недалеко от Спаса на Крови. Из этого алкосклада вывалилась компания трех пьяных людей. Двое из них, те, которые впоследствии оказались женщинами, яростно сражались: одна умудрилась схватить другую за волосы, согнуть буквой «гэ» на девяносто градусов и стала водить вокруг себя в хаотически меняющихся направлениях. Как тореадор быка.

А вторая, согнутая, но не сломленная, выпростала вверх руку, на которой особенно выделялись два слегка согнутых, торчащих вперед пальца – указательный и средний – с ногтями цвета алой крови. Этим оружием она методично тыкала в направлении глаз своей собутыльницы. Так как лицо ее смотрело в землю, ориентироваться ей приходилось примерно по тому, откуда действовала рука, держащая ее за волосы. Направление это было примерным, поэтому глаза она выколоть так и не смогла. Лишь царапала лицо.

Земля вследствие этого покрывалась каплями крови и выдранными клоками волос.

По ним бегал третий участник группы – высокий белобрысый парень – и вопил: «Девочки, не ссорьтесь!», потому что расцепить этих двух крабиков он был не в силах.

По этим воплям я тогда догадался, что дерутся именно девочки.

Но обычно так себя они все-таки, как мне кажется, не ведут. Что и позволяло Андрею Викторовичу спокойно обходиться без их участия в своей жизни.

Было лишь два случая, когда они неожиданно вторглись на его территорию.

Один – по окончании института, в день защиты дипломов.

Все радовались защите дипломов и что-то обсуждали в длинном и широком факультетском коридоре, который был залит июньским солнцем, а Андрей Викторович сортировал тетради в своем рюкзаке так, чтобы удобнее было нести домой. Поэтому он сидел недалеко от толпы однокурсников, у деканата, на скамеечке.

И вот от этой толпы отделилась какая-то девушка, подошла к нему, стоя обняла руками за уши и поцеловала в макушку. А потом с горьким придыханием сказала: «Ну, прощай, Андрюша».

Кто она такая, он не знал. Скорее всего, однокурсница. Но так как все молодые девушки выглядят примерно одинаково, он не мог сообразить, какая из них.

Он подумал и ответил, что прощает. Потом чуть-чуть еще подумал и вежливо осведомился, а что конкретно нужно было простить.

Девушка отошла обратно к толпе с трагической улыбкой человека, над чувствами которого только что посмеялись.

Совсем уж было добравшись до людей, она обернулась и попробовала посмотреть в его серые глаза. Он активно ей закивал, пытаясь дать понять, что он прощает ей абсолютно все безо всякой конкретики, лишь бы она уже отвязалась. И сбил прицел – в глаза ему она так и не смогла заглянуть.

Она отвернулась и ушла.

А он сосредоточился на сортировке и удачно все разложил.

Потом, уже на выпускном, он стоял у стенки, там, где потемнее, боялся очередного нападения какой-нибудь девушки, а может быть, даже той же, и смотрел на девушек и парней.

Знаешь, так бывает на сборищах. Обычно ведь туда попадаешь, потому что надо. Корпоратив какой-нибудь или день рождения. Тут вот выпускной был. А заняться на этом собрании обычно абсолютно нечем. Приходится стоять и смотреть на людей, ожидая возможности вежливо уйти.

Обычно такая возможность появляется часа через два, когда участники попойки прошли две первые стадии опьянения – повышение веселости в танце, а потом достижение ощущения собственного величия в сочетании со снисходительно-добрым отношением к окружающим, – но еще не перешли к следующей. К той, на которой они требуют выпивать с ними и уточняют, уважает ли их непьющий. Если выпивает мужчина. Или к той, на которой они требуют с ними танцевать и уточняют, нравятся ли они тебе. Это если выпивает женщина. И на тот и на другой вопрос ответ, очевидно, отрицательный, но звучит он как-то невнятно, и уйти несчастному в этот период уже сложно.

Все это спокойный Андрей Викторович давно изучил, поэтому ожидал прохождения первых двух стадий. Раньше уйти тоже ведь нельзя, потому что заметят и запомнят.

И вот он занимал себя наблюдениями.

Вся картинка напомнила ему пасторальку какого-то живописца.

Коровки пасутся на лугу. Появляется бычок. Коровки смотрят на него и жуют. А бычок мычит и пританцовывает. А коровки косят глазом и жуют. И бычок тоже жует. Пастушок им играет на свирели.

Именно на этом мероприятии Андрей Викторович смог точно сформулировать свое представление о женщинах в целом.

Второй случай произошел, уже когда Андрей Викторович вовсю трудился на какой-то работе. С окончания института – выпестышем которого, как выражалась бабушка, он был, – прошел, наверное, год. Нет, год и два месяца. И он не ожидал вторжения. Все-таки тут работа, люди серьезные. Не то что студентки.

Пошел он на совещание. Вел себя, как всегда, ровно, без эмоций. Именно поэтому участники совещаний зачастую подозревали в нем какое-то нечеловеческое чувство юмора, стремящееся к сарказму. А не было его.

Просто Андрей Викторович не очень-то даже запоминал, о чем речь, и уж тем более не испытывал никаких эмоций по поводу того, что он говорил и что слышал.

А после совещания он так же спокойно пошел к себе на рабочее место. И там наткнулся на какую-то женщину. Лицо ее было белым, а к плечам струились витые черные пряди волос. Видно было, что она очень старалась, разукрашиваясь.

Угадать ее возраст было невозможно, как у любого человека, закрасившего себе лицо краской. В данном случае белой. Поди угадай. Краска же ведь еще и морщины сглаживает. Это все равно что обработать наждачкой торец бревна и попытаться определить возраст дерева по количеству колец. Очень неудобно.

Женщина преградила ему путь грудью и заявила следующее:

– А давайте встретимся.

Андрей Викторович устало объяснил ей, что и так ведь все уже обсудили и все понятно. Целое ведь совещание истратили на распределение кабинетов среди директорского состава.

– Тогда поедем ко мне, – неожиданно и совершенно нелогично ответила ему женщина, мотнув кудрей, как корова хвостом.

Андрей Викторович почему-то представил, как одна из коровок на пасторальке опустила голову рогами вперед и угрожающе надвинулась на бычка.

Но если на картинке был пастушок, который мог, отложив свирельку, успокоить обезумевшее животное, пройдясь плеточкой по коровьему филею, то в жизни не мог же такое вытворить Андрей Викторович с обезумевшим, раскрашенным в белое человеком.

Ему пришлось внимательно посмотреть в наложенную на лицо женщины краску и смутить ее вопросом, не стыдно ли ей, в ее-то возрасте. И в конец вопроса он еще вставил обращение «женщина». Потому что не знал, как ее зовут, но был уверен, что она вроде бы женщина.