История одной апатии - Переверзев Сергей

Распрямил он правую ногу, левая распрямилась как-то сама, и он всплыл. Догреб руками до бортика и тридцать восемь минут не спеша вылезал из воды.

Он точно знал время этой процедуры, потому что электронные часы висели прямо над ним. На них, светясь, перещелкивались оранжевые цифры.

Если бы кто-то видел это со стороны, он, возможно, ужаснулся бы. Человек на руках приподнимался над краем бассейна, держа ноги подозрительно прямо, и падал назад в бассейн, с брызгами уходя под воду с головой.

Хотя, возможно, и не ужаснулся бы. Мало ли кто как в бассейне развлекается.

Но никого таким ранним утром в бассейне не было, потому и неясно, ужаснулся бы или нет.

А Андрей Викторович забыл об этом происшествии через четыре дня, потому что бедро и икра правой ноги у него перестали болеть через четыре дня. Поболели и прошли. Всего делов-то.

8

– А вас ведь, я же не ошибаюсь, Андреем зовут?

– Ну конечно, все зовут вас Андреем Викторовичем. Кто бы сомневался. А можно я вас буду просто Андреем называть? Вы же не обидитесь?

– Не знаю зачем. Так удобнее.

– Вы точно не обидитесь? Потому что тогда мне придется называть вас Андреем Викторовичем, как всем приходится…

– А потому что я не хочу как все. Тем более если мне удобней называть вас Андреем, зачем мне, как все, называть вас Андреем Викторовичем? Вы сами-то подумайте!

– А разве вам не все равно, как вас называют?

– Вот видите! И вам все равно, и мне удобней. Вот и решено, да? И «Андрей» звучит как-то по-человечески.

– Нет-нет, я не то имела в виду. Ну просто «Андрей Викторович» – немного металлическое имя. Как будто шестеренки крутятся и лампочки мигают. А Андрей – это как в песне.

– Ну в той. Как ее? Секунду, сосредоточусь. Вот: «Привет, Андрей.»

– Вы же не подумали, что я чокнутая?

– Фух. А вот и ваш кофеек.

9

Андрею Викторовичу принесли его капучино, взамен изъятого и выпитого Дашей. Надо было залить чем-то жидким съеденный на максимальных оборотах стейк. Капучино для этого годился.

Он погрузил губы в сладковатую пену и заподозрил, что теперь Даша следит за усиками над его губой. Заподозрил ненадолго, потому что это уж точно не важно, следит какая-то женщина за его губой или нет. А вот запить стейк надо, на чем он методично и сконцентрировался.

Вот тебе, к слову, еще пример про его апатию в важном. Еда же – важное? Хорошо. Вот тебе про еду.

Есть люди, которые едой наслаждаются. Кто-то даже говорил Андрею Викторовичу, что, когда он ест что-то вкусное, ему кажется, что птички вокруг щебечут. Точнее, кажется не ему, а ей, потому что это говорила женщина. Хоть это и не имеет особенного значения.

В целом Андрей Викторович не обращал на таких людей внимания.

Наслаждаться едой для него было сродни наслаждению походом в туалет. Если вдуматься, это ведь одно и то же. Потому что, если одно получилось, а второе нет, возможно, кто-то даже умрет.

В отличие от этих людей Андрей Викторович еду измерял просто. Количеством.

Если хочется есть, то много еды – хорошо. Если есть не хочется, то хорошо – мало еды. Очень просто.

Поэтому в молодости он ел все, что, как говорится, не приколочено. В молодости хочется есть.

Его первый начальник, проведя с ним как-то обед, даже пришел к мысли, что Андрея Викторовича проще убить, чем прокормить, о чем стал всем рассказывать.

Андрею Викторовичу помогал мощный метаболизм.

В институт он обычно брал с собой баночку сметаны, батон и литровую бутылку кефира. Все это он съедал и выпивал после второй пары. А так как этот ритуал происходил ежедневно, на курсе решили, что все, чем он отличается от собаки в своем отношении к еде, – он еду не прячет, когда бывает сыт. Хотя некоторые предположили, что он не бывает сыт.

На самом деле Андрей Викторович не был голоден, как не был и сыт. Он об этом не думал специально, вот и не знал. Так же как не думал он специально и о походе в туалет.

Поэтому он с самого детства любил одинаковую еду. Над нею не надо думать. Батон – нормально, сметана – полезно, кефир – жидко. Что тут думать?

Парни из его группы как-то поспорили, можно ли его накормить. И решили скинуться всеми деньгами, которые у них нашлись, чтобы купить ему пышек у метро «Василеостровская». Съест ли он их на спор.

Они не учли того, что жили в другой системе координат, отличной от системы Андрея Викторовича. Его систему возглавляла математика, а значит, двадцать семь пышек за бесплатно в шесть вечера после пар у метро «Василеостровская» – это хорошо.

Спор он выиграл, естественно.

В школе его очень уважали. В институте тоже. Даже опасались. Особенно после этого случая. Такой, говорили, может что угодно, не моргнув глазом, сделать.

А один его одногруппник потом возбужденно рассказывал остальным, что он увязался с Андреем Викторовичем до дома, а там бабушка Андрея Викторовича выдала ему ужин: салат из овощей со сметаной, щи, вареное мясо с макаронами и молоко с двумя пряниками. Этого юношу почему-то удивляло, что Андрей Викторович все это съел после эксперимента с пышками.

А все просто. Если ты молод, значит, существует правило «Много еды – хорошо». А если существует правило «Много еды – хорошо», значит, молоко с двумя пряниками тоже нужно съесть.

По этой же логике Андрей Викторович как-то съел собачий корм.

Вообще с семейной собакой возился с детства Андрей Викторович. Видимо, потому что самую первую их собаку, самую любимую родителями, во время прогулки по аллее вдоль Удельного парка на проспекте Испытателей сбил грузовик. И тринадцатилетний Андрей Викторович вместе с водителем грузовика повез ее хоронить.

Андрей Викторович ехал справа от водителя с мертвой собакой на руках и следил, чтобы голова собаки сильно не раскачивалась на кочках. Потому что иначе кровь изо рта могла закапать сиденье из кожзаменителя.

После этого, чтобы как-то прийти в себя от потери, родители тут же завели новую собаку. Но поручили заниматься ею Андрею Викторовичу. Потому что у него нервы покрепче, говорил отец.

Это же повторял всем своим друзьям и водитель грузовика, сбивший их первую собаку и помогавший ее хоронить. Впервые, говорил он коллегам за кружкой пива, перед тем как уйти в рейс, вижу такого мощного пацаненка.

Новую собаку кормили когда чем, потому что были девяностые годы. Специально изготовленный вкусный корм из отходов производства еще не вошел тогда в моду, а покупать собаке что-то вкусное не всегда хватало денег.

Так Андрей Викторович, глядя на собаку, стал есть морскую капусту с сырым яйцом. А что? Собака от этой еды росла как на дрожжах. Значит, полезная еда. И ее можно много съесть почти забесплатно.

А потом наступила эра сухого корма.

С теми же, конечно, последствиями. Он, кстати, в отличие от морской капусты, еще и хрустит. Что вроде бы годится для зубов.

Бабушка только очень уж переживала, что внук, как она выражалась, жрет эти отруби. Но так как внук от этого все не умирал и не умирал и даже не заболел ни разу, бабушка сказала маме, что решила не мешать ребенку жрать что хочет. Не из унитаза же он хлебает, оправдывала она свое решение.

После этого он попробовал и отруби. И тоже стал их есть. Если они не заканчивались.

В результате у Андрея Викторовича к тридцати годам сложилась очень логичная и простая теория еды. Правила звучали примерно так:

1. Еды должно быть много. Потому что из «много еды» сделать «мало еды» можно, а наоборот – не всегда.

2. Еду лучше есть твердую и хрустящую.

3. Жидкую еду лучше есть отдельно от твердой.

4. Если еда сладкая, жидкое с твердым можно смешать. Хорошим примером в этом случае служит торт.

5. Еду лучше есть всегда одинаковую.

Вот, кстати, почему Андрей Викторович не добавлял сопли, которые некоторые повара называют соусом, в мясо. Твердое мясо съедалось им отдельно. Если он считал, что соус тоже не должен пропасть, исходя, к примеру, из его стоимости, он его ел ложкой вприхлебку, как кашу. Либо выпивал, если эта жижа от шеф-повара оказывалась совсем водянистой.