Безопасное место - Роса Исаак

Наконец появился замдиректора и провел меня в кабинет. Я увидел Сегиса в соседней комнате и махнул ему рукой. Вечно забываю, что он нас не видит: то, что для нас окно, для него — зеркало, как в полицейских драмах. Видишь, в какую школу мы отдали Сегиса. Мы — ты тоже.

Ясное дело, он эти штучки знает, потому что не впервые там сидит; так что он тоже помахал и улыбнулся зеркалу, когда, по его оценке, я должен был прийти.

— Поведение вашего сына нас очень беспокоит, — заговорил зам. — Боюсь, в этот раз речь пойдет о более… неприятном предмете. О веществах. Не знаю, понимаете ли вы меня.

— О веществах, — повторил я, глядя на Сегиса. Его взгляд встретился с моим в собственном отражении.

— Мы разбираемся в этом деле осторожно, не хотим тревожить остальных родителей.

То есть они не хотят, чтобы остальные родители поняли: высоких платежей недостаточно, чтобы защитить детей от той дури, которая циркулирует в любой государственной школе. И решили перевести их в другую школу с большими гарантиями.

Значит, заявление в полицию они не напишут, по крайней мере пока. Это хорошо. В любом случае, я удивился, что Сегис промышляет дурью (это не в его стиле), и спросил, что у них есть на него.

— Вот, взгляните, — сказал помощник комиссара. Он положил на стол планшет и включил видео. Запись была сделана в туалете, но не возле раковин, а в кабинке.

— У вас в кабинках есть камеры? — спросил я. Зам неловко поерзал, и я надавил на него сильнее: — А ученики знают, что их записывают в туалете? А другие родители? Или я единственный, кто не читал бюллетень?

— Нет, пока они не знают, — признался он. Такова новая превентивная мера, школа очень заботится о безопасности учеников, ведь именно этого родители и ждут, когда приводят туда своих детей, и потому нельзя допустить слепых зон, пространств безнаказанности. Что действительно серьезно, так это поведение моего сына. Гораздо более серьезно, чем гипотетическое нарушение конфиденциальности, которого ни в коем случае не произошло, потому что за прямой трансляцией никто не следит; записи удаляются через неделю и просматриваются только по важным поводам. Например, из-за насилия над учеником, который боится указать на обидчика, или незаконной деятельности, которой никак не место в этом заведении. Зам тараторил, и я расслабился: теперь в нашу пользу есть кое-что еще, дополнительный козырь для переговоров о том, чтобы нашего успешного ребенка не исключили.

Я начал смотреть видео. Сегис и еще один парень — его лицо на камеру не попало — прижимались друг к другу, стоя по разные стороны унитаза. Сегис сунул руку за пояс, и на мгновение я испугался, что стану свидетелем сцены, к которой не буду готов. К счастью, он достал оттуда что-то похожее на конверт и протянул второму парню, а тот спрятал полученное в такое же место, за ширинку. Они стукнулись кулаками, и мальчик вышел, а Сегис остался — наверное, чтобы потянуть время и не выходить из туалета вдвоем.

— Мы остановили сообщника, как только он вышел в коридор, и нашли у него это.

Зам выложил на стол конверт, из которого торчало несколько купюр по пятьдесят и сто евро. Их не меньше пятидесяти, прикинул я на глаз, оценив толщину конверта. Если купюры одинакового номинала, то это большая сумма. Гораздо больше той, что он обычно держит в руках, проворачивая свои дела.

По словам зама, мальчик сообщил сквозь слезы, что он всего лишь курьер, что Сегис попросил взять конверт и положить его в почтовый ящик по одному адресу; он даже не знал, что внутри. «Он хороший мальчик», — подчеркнул зам. Короче говоря, этот мальчик из действительно хорошей семьи, с доходом выше ста двадцати тысяч евро в год и фамилией с частицей; он не Гарсия, сын банкрота и внук преступника.

— Что вы собираетесь делать с этими деньгами? — только и смог я спросить.

Меня так и подмывало сказать, что Сегис для школы не проблема, а как раз наоборот — лучшее доказательство, что ее метод обучения работает. Он самый продвинутый ученик, образец для подражания всем остальным; его историю можно было бы превратить в рекламу, чтобы больше родителей приводили сюда своих детей. Он воплощение успеха. Раннего успеха. Это тем более впечатляет, что его успех не связан с семейным происхождением.

Ты бы тоже им гордился, если бы все еще был в уме. Твой внук — лучший продолжатель саги, которую ты якобы начал, а я с переменным успехом продолжил. Сегис может ее вывести на новый, недосягаемый для нас уровень. Ему всего семнадцать, но задатки у него весьма многообещающие. Тебе бы понравилось слушать о его приключениях: они точно скопированы с твоего мифического детства, в котором, по собственным словам, ты уже умел стоять на ногах. Не знаю, насколько здесь оказала влияние наследственность, подражание деловому плутовству, с которым он познакомился дома. Думаю, школа тоже не осталась в стороне: педагоги так настаивали, чтобы дети развивались путем творческих стимулов и с начальных классов представляли себя изобретателями и управляющими компаний по производству игрушек. А когда школа наконец получила талантливого ученика, то оказалась недовольна. Хотя он лучше всех уловил ее дух, лучше всех воспользовался теми нелепыми навыками предпринимательства, которые ему преподавали с девяти лет.

— Что ты натворил на этот раз? — спросил я его на выходе из школы, и в моих словах слышалось больше гордости, чем упрека. Я восхищаюсь этим мальчиком, который выжил. Он пробивной, он лучше нас с тобой понял, как дело делается. Стоило ему только научиться ходить, как он уже собирал чаевые с блюдец в барах. Когда он хотел получить подарок, то выпрашивал покупку подороже, выпрашивал настойчиво, а потом начинал торговаться и в итоге получал свое. Он всегда придумает, как заработать денег, и это восхищает. Меня успокаивает мысль, что он переживет наше падение, снова встанет, займет высокое и надежное положение; он не упадет так легко. Где бы мы с тобой были с его талантом.

Ты видел только начало его делового пути, когда в детстве он невероятно проницательно и быстро считывал потребности и желания своих одноклассников, намереваясь что-то у них выторговать. Помнишь, как он ксерил игровые карточки, а потом обменивал их так, как будто они были настоящие? Никто этого так и не узнал, а Сегис собрал из настоящих полную коллекцию. А как он обменивал завтраки на игрушки? Как в шестом классе организовал лотерею? Хотя тогда ты уже был не совсем в себе и вряд ли это помнишь. Так вот, он устроил в школе подпольную лотерею, призом объявил дешевый планшет и убедил сотню с лишним учеников купить билеты по три евро. Даже охрана и повара их приобрели. Причем учителя и родители были ни сном ни духом. Заработал сто сорок чистых евро. В одиннадцать лет. Но знаешь, что он сделал с деньгами? Вложил их в свой следующий бизнес: купил шесть пар кроссовок, которые шли по акции три по цене двух, и толкнул их в школе.

Это мажористые дети сорят деньгами не по возрасту, получают их на карманные расходы и в подарок, и им вечно не хватает кроссовок. Сегис перепродал их по цене значительно ниже себестоимости — как можно было устоять перед таким предложением? — и все же получил прибыль. Затем купил еще шесть, а когда сбыл и их, то хотел было взять еще двенадцать, но владелец магазина заподозрил неладное. И как ты думаешь, что сделал Сегис? Убедил его войти в долю. Он получал кроссовки и другие товары по приятной цене, взамен же гарантировал объем продаж. А ведь ему тогда даже двенадцати еще не было. Ни его мать, ни я, ни учителя ни о чем не подозревали. Он сам рассказал мне об этом, когда через какое-то время вскрылся его бизнес готовых домашних заданий, к которому он привлек нескольких учеников.

Конечно же, я его не наказал. Он не услышал от меня ни малейшего упрека. Разве дома было не то же самое? Разве не для того мы его устроили в такую школу, чтобы он преуспел? Он не мог рассчитывать, как остальные ученики, что рекомендации предков расстелют ему дорожку из школы прямо в совет директоров. Изначально он был в невыгодном положении, но быстро догнал остальных. Потом, уже когда ему исполнилось двенадцать, Сегис задумал более амбициозный проект, и мне пришлось ему помочь с электронными платежами. У себя в школе он обзавелся хорошей клиентурой; другие к нему обращались за любым товаром, который не могли приобрести из-за возраста или родительских запретов; сарафанное радио и соцсети разнесли весть о нем до других подобных школ, так что Сегис решил расширить предложение — разнообразить каталог и лучше его продумать, опираясь на свое знание сверстников и учитывая внезапные капризы моды. Он занялся торговлей через дроп-шиппинг. Нет, я тоже понятия не имел, что это такое, услышал это слово впервые. Видишь, какой операционный директор из меня был в твоей компании — даже сын утер мне нос. Очевидно, это форма коммерческой триангуляции, посредничества между покупателем и продавцом. Она предполагает, что надо отслеживать товары с повышенным спросом, искать их у дешевых поставщиков, особенно китайских, и размещать в каталоге; прибыль выходит очень маленькой, но продажи большими. Причем ни к одному товару ты не притрагиваешься. К покупателям он поступает напрямую от продавца. Никакого тебе склада, никаких запасов, инвестиций, затрат на доставку. Ни малейшего риска.