Истории замка Айюэбао - Вэй Чжан

Старый Сом, разбуженный, высунулся в окошко и спросил:

— Кто там? А? A-а, это вы, начальник! — Он отошёл от окна и через мгновение оказался снаружи, с накинутой на плечи курткой: — Вы, значит, полуночник, начальник!

— Угу. Страсть как захотелось вашего рыбного холодца, вот решил вас позвать. Почему бы нам не опрокинуть по стаканчику как двум холостякам? Только не будите свою приятку!

При слове «приятка» Старый Сом оживился:

— И не говорите, соскучился я по ней. Ну что ж, давайте достанем холодца и выпьем…

Чуньюй Баоцэ и Старый Сом уселись друг напротив друга, поставив на кан столик из необработанной древесины, а на столик — блюдо с холодцом.

— В старом обществе вот так сидеть на кане и закусывать могли себе позволить только крупные помещики да владельцы рыбных промыслов. — Старый Сом, зажав в ладонях стопку, сделал глоток.

Холодец и впрямь был отменный и оставлял глубокое послевкусие. Чуньюй Баоцэ облизал губы и спросил, как его готовят. На обеденном столе в «Лицзинь» обязательно должна быть такая вещь. Они пили виски, Старый Сом сетовал, что это какая-то «травяная настойка» и запивать таким алкоголем рыбный холодец — всё равно что выбросить этот холодец на помойку, поэтому он поднялся и принёс гаоляновой водки. Этой ночью столь обжигающий напиток особенно пришёлся председателю по вкусу, и он выпил несколько стопок подряд. Должно быть, из-за того, что они смешали два разных вида алкоголя, оба очень быстро опьянели. Старый Сом, скосив глаза, уставился на собеседника:

— В прошлый раз ты привозил подарок для приятки, то есть для фольклористки, а ты знаешь, чья она приятка? У Шаюаня!

— Вот незадача, разозлил я деревенского главу.

— Ещё как! Если бы кто другой владел постоялым двором, тебе уже давно снотворный порошок подсыпали бы.

Чуньюй Баоцэ схватил его за нос:

— Все настолько ему преданы? Что даже готовы поднять руку на постояльца?

— А то! Его первую женщину похитил тот парень с острова, а вторую увёл бы постоялец гостиницы. Станет он считаться со мной, владельцем гостиницы!

Старый Сом скорчил свирепую физиономию, но тут же опустил голову и заговорил сам с собой:

— Когда тигр не ест людей, с ним можно поиграть, но нельзя забывать, что это прежде всего тигр…

— А кто здесь тигр?

Старый Сом опустил веки:

— Так вы и есть.

— Неужто я такой жестокий?

— Сейчас нет. — Старый Сом выглянул в окно, за которым стало светать: — Забыл вам сказать: вечером приходил У Шаюань, вы в это время спали.

Чуньюй Баоцэ угукнул и спросил:

— Ты всегда ему докладываешь, когда я приезжаю?

— Обязательно.

Рассвело. У председателя голова раскалывалась от боли. Вскоре после того, как Старый Сом от него ушёл, едва волоча ноги, в дверь постучал У Шаюань.

— Я так и думал, что весной вы точно приедете, и наконец дождался, — сказал У Шаюань и, потянув носом воздух, учуял запах алкоголя.

Чуньюй Баоцэ убрал в сторонку остатки холодца и стаканы и выставил на столик чайник с чаем, а затем пригласил У Шаюаня сесть напротив, и тот уселся, скрестив ноги по-турецки.

— У нас здесь только так и сидят — вы привыкли, господин Чуньюй?

— Привык, это очень удобно.

С того момента, как гость вошёл в комнату, Чуньюй Баоцэ украдкой наблюдал за ним, ожидая увидеть на его лице выражение самодовольства, однако если оно и присутствовало, то было незаметным. Тем не менее ему бросилось в глаза, что «интеллигентишка» обновил причёску, волосы были ещё короче и жёстче и торчали, как щетина, а те два вихра на макушке выглядели до ужаса свежими. Знает ли он о содержании разговора с Оу Толань, пока было неясно, но это лишь вопрос времени. Чуньюй Баоцэ от всей души полагал, что фольклористка была не из тех, кто падок на лесть и кичится поверхностной славой. Но эти мысли не утешали его, а, напротив, ещё глубже погружали в уныние. Волевым усилием он заставил себя оказать У Шаюаню радушный приём, думая при этом: пора расставить все точки над «i», ведь уже весна — это будет решающее время для Цзитаньцзяо и для «Лицзинь».

— Господин председатель, первым делом я хотел бы поблагодарить вас: без вашего вмешательства этой весной наша деревня выглядела бы уже совсем по-другому, — начал У Шаюань, не ходя вокруг да около.

— Не стоит благодарности, я всегда выполняю свои обещания…

— Но все в деревне понимают, что вы вряд ли будете и дальше нам помогать. Пройдёт весна, настанет осень, и случится то, что должно случиться. Деревенские переоценивают мои возможности, они думают, я Сунь Укун^[29], и надеются, что мы между собой все проблемы решим. Но ведь у меня нет таких способностей: я не уберёг даже собственную жену, что уж говорить о целой деревне. Да вы и сами знаете…

В памяти председателя сразу же всплыл птичий питомник на острове: миниатюрная женщина, директор с родимым пятном. Испытывая глубокое сочувствие и жалость, он опустил голову, затем посмотрел на гостя и словно на что-то решился:

— Ты не должен падать духом, приятель, в любом случае у тебя была настоящая любовь, а некоторые за всю жизнь такого не испытали ни разу — вот кто действительно достоин жалости. Оказавшись на смертном одре, такой человек больше всего на свете мечтает хоть раз пережить подобную страсть, но это невозможно. — Взглянув на вихры на макушке собеседника, Чуньюй Баоцэ добавил, делая ударение на каждом слове: — Нет ничего сложнее этого!

У Шаюань не был настроен говорить о любви и сжал губы:

— Сейчас меня больше волнует, как сохранить мирную, спокойную жизнь в Цзитаньцзяо. А наличие и отсутствие любви — это уже судьба.

— Ага! Одной фразой самое главное изложил! Почтенный, не кажется ли тебе, что это и есть самое страшное? Единственное, что никому не подвластно, — это судьба! И лезть из кожи вон бесполезно: как предначертано судьбой, так оно и будет…

— И всё же, — У Шаюань посмотрел на него, — человек должен бороться до последнего вздоха! Нельзя расслабляться, в том числе и сейчас, в случае с Цзитаньцзяо!

— Вы уже достигли своей цели — я не понимаю, чего ещё вы хотите добиться? Деревня осталась нетронутой, и наверняка… нет, обязательно всё будет ещё лучше! Соседние деревни не могли и мечтать о таких выгодных условиях! Я совершенно не понимаю, чего ещё вам нужно?

У Шаюань сел на корточки на кане:

— Я уже много раз говорил, что нам не нужны никакие условия от «Лицзинь». Короче, мы — это мы, и мы не хотим иметь ничего общего с вами.

Чуньюй Баоцэ ощутил покалывание в макушке. Протянув руку, он похлопал себя по этому месту и сам испугался той силе, с которой он это сделал. Прикрыв глаза, он подождал, когда отступит этот жуткий дискомфорт, и медленно открыл глаза:

— Прошу прощения, ночью перебрал… Ох, понимаю, почтенный, ты уже что-то подобное говорил. Однако урбанизация — это общая тенденция, мы лишь можем изменить какие-то мелкие детали, и, говоря начистоту, это слияние будет чисто номинальным. Что вы от этого теряете?

— Очень и очень многое! Мы больше не будем самостоятельной деревней, мы станем куском мяса на разделочной доске! И вы сможете искромсать нас ножом, стоит вам только захотеть…

— Как такое возможно? — Чуньюй Баоцэ почувствовал острую необходимость его перебить. — Вы же будете независимым юридическим лицом! По-твоему, корпоративное право ничего не значит? Ты думаешь, его статьи так легко нарушить? Ты, почтенный, ошибаешься, не стоит вести себя как деревенщина и пороть чушь!

У Шаюань холодно усмехнулся:

— «Право» — понятие растяжимое, смотря кто его будет использовать. И потому, что существует много разных «прав», соседние деревни не удалось сберечь: люди отдали свои земли, где жили многие поколения их предков, а теперь и их самих выгоняют. Через несколько поколений кто вспомнит об этих деревнях! Вы никакими средствами не брезгуете, а они безоружны. Вы отняли у них землю, то есть фактически отобрали всё, что у них было, и в дальнейшем будете поступать так же!