Истории замка Айюэбао - Вэй Чжан

— Почтенный, мы заплатили внушительную сумму, каждый из них обеспечен всем необходимым и…

— Они нищие, и вы воспользовались этим, чтобы уничтожить их одним ударом. Бедность временна, а земли будут всегда! Вы лишили их почвы под ногами!

Пытаясь побороть головную боль, Чуньюй Баоцэ крепко стиснул зубы. Ему приходилось сдерживать проникающие во все поры нетерпение, отвращение и гнев. Он осознал, что в этом разговоре не было нужды. Может, Подтяжкин был прав, и он лишь усложняет, в сущности, простое дело. Конечно, у него было для этого много причин. Это действительно исключение… Он предложил прогуляться по берегу:

— Хочу подышать морским ветром. Ещё немного, и я тут потеряю сознание.

Они вышли из гостиницы. Чтобы ни с кем не пересекаться, пошли безлюдными переулками. Людей на берегу было немного, на море там и тут виднелись лодки. Избегая навеса, Чуньюй Баоцэ пошёл в сторону утёса. Над изумрудно-зелёным обрывом кружили чайки. Чуньюй Баоцэ заметил, что У Шаюань время от времени поглядывает вдаль на остров: его сине-зелёные очертания маячили как раз напротив. Любовь — такая вещь, от которой не избавишься.

Чёрт возьми, у нас у обоих сердца будто кто-то порохом набил! — вдруг вырвалось у него. — Я хочу сказать, мы оба сегодня слишком вспылили. Обо всём ведь можно поговорить тихо и спокойно, разве нет? Мы оба — книголюбы, и даже без жёнушки, с книгой в руках, в состоянии достаточно сносно провести целую зиму и весну!

Чуньюй Баоцэ похлопал спутника по плечу, желая его подбодрить. Но У Шаюань как будто был не в настроении.

— Было бы лучше, если бы ты женился пораньше. Ну а теперь что есть, то есть, просто отпусти ситуацию, — увещевал он У Шаюаня, а затем заглянул ему в лицо, но не увидел никаких изменений: тот выглядел всё так же отрешённо.

Добравшись до края утёса, они присели. Здесь была небольшая полукруглая бухта, которая летом привлекала купальщиков. Чуньюй Баоцэ снова вспомнил ту отсебятину, что понаписали молодцы из секретариата: один голым зарылся в песок, другая на него клюнула…

— Ого, видал? Какие жирные! — Чуньюй Баоцэ указал на двух чаек, приземлившихся неподалёку.

У Шаюань посмотрел в указанном направлении, но ничего не ответил.

— Господин Чуньюй, я уже прочёл значительную часть вашего сочинения, этой зимой часто его листал…

Чуньюй Баоцэ приободрился:

— Не ожидал, что ты станешь тратить на это столько времени… Спасибо.

— Я вижу в вас соперника и потому прочёл, чтобы понять, что вы из себя представляете. Как на войне: перед битвой необходимо изучить противника, на это времени не жалеют. — На лице У Шаюаня заиграла улыбка.

Чуньюй Баоцэ нахмурился и горько усмехнулся.

— В таком объёмном сочинении даже при всём желании ничего не утаишь. Вы слишком много рассказали и выдали себя…

Чуньюй Баоцэ едва дышал.

— Вы далеко не искренний человек и не похожи на отчаянных храбрецов из легенд. Даже напротив — вы человек слабый…

Чуньюй Баоцэ больше не смотрел на него. Повернувшись к нему спиной, он смотрел на море. Туман скрыл расположенный вдали остров, но понемногу рассеивался.

4

Чуньюй Баоцэ проспал всю ночь, и головная боль ослабла. Но тело по-прежнему было тяжёлым, как будто он прошёл пешком тысячу ли. Проснувшись, он первым делом вспомнил диалог у моря. Хотя в тот момент он был утомлён до крайности и голова была словно в тумане, его собеседник неожиданно нанёс ему очень болезненный удар. Он понял, что встретил настоящего противника: тот ведь без обиняков заявил, что это война. Наконец он понял, что доклады Подтяжкина о состоянии дел в Цзитаньцзяо не зря выглядели как отчёты о положении противника. У Шаюань ещё с тех пор и по сей день непрерывно выстраивает оборонительные сооружения, готовясь к суровой битве. Противник осознаёт всю беспощадность карательного похода «Лицзинь», её решимость одерживать победу в каждом бою, и уже приготовился к худшему. У Шаюань и каждый из его окружения пребывают в полной боевой готовности и настроены не уступать ни пяди своей земли. В отличие от соседних деревень, жители Цзитаньцзяо объединены твёрдой решимостью; с таким «Лицзинь» никогда раньше не сталкивалась.

При этих мыслях председателя прошиб холодный пот: «интеллигентишка» насквозь знает противника и самого себя, а вот он, кажется, недостаточно старался. «Ты понял, как противостоять человеку, который окончил „бродячий университет“», — бормотал он, расхаживая по комнате. Не желая с этим мириться, он захотел немедленно разыскать У Шаюаня.

У Шаюаня не было дома. Расспросив людей, Чуньюй Баоцэ выяснил, что он занят вопросами рыболовства и другими делами: сперва у него собрание, затем выход в море. Все вокруг бегали и суетились. Тут Чуньюй Баоцэ осознал, что деревенский глава занят больше, чем он думал. Прошло целых два дня, а дверь У Шаюаня по-прежнему была на замке. На третий день Старый Сом сообщил:

— Глава У плавал на остров, чтобы уладить дело с флотом, только вернулся.

Когда Чуньюй Баоцэ под вечер постучал в его дверь, та оказалась по-прежнему заперта. В девять вечера Старый Сом сказал:

— У Шаюань был на собрании. Если вы пока не ложитесь, он зайдёт к вам.

И действительно — тот вскоре пришёл. Подготовив заранее крепкого чаю, Старый Сом установил на кане столик, и постоялец с гостем уселись рядом по-турецки. За эти несколько дней, что они не виделись, У Шаюань как будто ещё больше похудел, губы его потрескались. Чуньюй Баоцэ сказал:

— Ты так много трудишься, а я тут знай себе книжки читаю. — Он подлил чаю и продолжил: — Если почтенный не возражает, я бы хотел потом снять для себя хижину, как у Оу Толань, и осесть здесь, как книжный червь.

У Шаюань поставил чашку:

— Да вам всю Цзитаньцзяо подавай, что уж там одна хижина!

С тяжёлым выражением лица Чуньюй Баоцэ спросил:

— Ты считаешь, «Лицзинь» на это способна?

— Нет такого, на что «Лицзинь» сейчас не способна. Стоит вам ухватить суть, и вы можете заполучить всё, что пожелаете, это так уже много лет.

— Суть? Какую ещё суть? — Чуньюй Баоцэ непроизвольно вытянул шею.

У Шаюань молчал. Не дождавшись его ответа, Чуньюй Баоцэ уставился в свою чашку, словно надеясь найти ответ там.

— Некоторые называют «Лицзинь» бандой преступников — они-то не видят, что нам всё достаётся кровью и потом! Я хотел бы услышать из твоих уст справедливое суждение… — Он говорил негромко, голос слегка дрожал.

— Кровь — это да. Сколько людей пострадали за эти двадцать лет, стоит только подсчитать. Есть одно старинное выражение — «обирать хитростью и силой». Сегодня оно уже устарело, потому что это уж больно хлопотно, проще же «обирать только силой». Гигантское состояние, которое сколотила «Лицзинь», по большей части добыто нечестным путём! Вы загрязняете воду, воздух, пахотные земли, да ещё переводите свои богатства за границу! Но ваше самое большое преступление вовсе не в этом, нет…

У Шаюань положил руки на стол, дыхание стало тяжёлым.

Чуньюй Баоцэ смотрел на него во все глаза, готовый жадно внимать каждому последующему слову. Но продолжения не последовало, и всё, чему он внимал, — это были безмолвные сумерки. Не выдержав, он спросил:

— Так в чём же?

— В том, что с появлением «Лицзинь» нигде больше не верят в справедливость и честность, в существование истины и честного труда. Теперь, напротив, считается, что пословица «добро добром и обернётся» — полный вздор…

За окном зачирикала птичка. Чуньюй Баоцэ встал, как будто собрался уйти, хлопнув дверью, но затем снова сел. Он почувствовал жжение в глазах и с силой потёр их: ему хотелось яснее разглядеть человека, сидящего совсем близко от него. Глаза этого человека за линзами очков в упор смотрели на него. Он отвёл взгляд и протянул руку, чтобы взять чашку, но вместо этого опрокинул её.

— Кажется, мы заговорились. Если так и проговорим до рассвета, то и поссориться недолго. Скоро выйдут мои мемуары, и если ты их прочтёшь… — Чуньюй Баоцэ понизил голос: — Я искренне надеюсь, что ты их почитаешь и, может быть, тогда изменишь своё мнение. Конечно, ты скажешь, что у злодея вполне может быть прошлое, полное горя и унижений, я с этим согласен. Однако ты в отношении меня слишком пессимистичен…