Не сбудется - Каштанова Елена

– Почему он вмешивается? – подозрительно спросил Андрей, когда Максим ушел в кабинет директора.

– У него обостренное чувство справедливости, – предположила Маша.

– Откуда ты знаешь?

– Ну… мы вообще-то довольно много с ним общаемся на репетициях, а я и без того людей насквозь вижу, ты же знаешь, – улыбнулась она.

– Что вы много общаетесь – не знаю.

– Ты что, ревнуешь? – с интересом спросила Маша.

– А что, нельзя? – Андрей улыбнулся и притянул ее к себе. – Я вообще-то тебя люблю, ты не забыла?

– Если будешь об этом так редко говорить – забуду, – пообещала Маша.

Марина почти сразу поняла, что от Максима ничего интересного узнать не удастся. Он не хотел говорить о Маше, считал неэтичным ее обсуждать. Но при этом не стеснялся обсуждать поведение Александры Ивановны.

– На чьей вы стороне? – спросил он, когда Марина указала ему на нелогичность такого поведения. – Можно не выучить урок и при этом оставаться человеком, а можно быть семи пядей во лбу и вести себя как подонок. Разве количество знаний в какой-нибудь области важнее человеческих качеств? И разве ум или социальный статус могут извинить хамство и унижение другого человека?

– В чем хамство и унижение? Ты не объяснил.

– Я не собираюсь повторять этот бред и тем самым уподобляться ей, – уперся Максим.

– Вы сорвали урок, и либо я должна знать, по какой причине, либо вы должны понести наказание.

– Такой урок не грех и сорвать, – с вызовом сказал Максим. – Почему вы позволяете своим учителям такое отношение к ученикам? Александра Ивановна позорит весь лицей, ведь по ее поведению люди могут судить о других учителях, а они ничем не заслужили этих суждений.

Странно, но Марина вдруг почувствовала какую-то детскую обиду за свое детище, ей захотелось немедленно начать оправдываться и доказать этому наглецу, что все не так просто, и кто он такой, в конце концов, чтобы ее упрекать? Пусть побегает и поищет по всему городу хороших математиков, обладающих безупречными личностными качествами, и при этом талантливых педагогов! Знать предмет – это одно, уметь передавать знания – совсем другое, еще неизвестно, что важнее в школьном обучении. Быть приятным во всех отношениях – третье. Чем-то из этих составляющих, как правило, приходилось жертвовать. "Не собираюсь все это объяснять мальчишке", – сердито подумала она и распорядилась:

– Зови Шевцова!

Но от Андрея толку было не больше.

– Марина Игоревна, вам совершенно не о чем беспокоиться, у меня все под контролем. Этот конфликт продолжается уже второй год, и до появления Стрельцова мы прекрасно справлялись. Зачем-то он вмешался и втянул весь класс. На самом деле это никого не касается, я не хочу, чтобы в этом участвовали посторонние люди.

Еще один идиот. У него, видите ли, уже второй год конфликт под контролем. Интересно, сколько лет должно пройти, чтобы он понял, что никакого контроля нет и в помине? Марина была уязвлена, это она всегда считала, что в ее классе все под контролем, что она знает каждого ученика лучше, чем он сам. А оказалось, что под самым ее носом расцвела буйным цветом какая-то ерунда, а ей никто не доложил, и сама она не заметила. Они с Шевцовым сейчас облажались оба. Правда, он в этом не сознается даже под угрозой расстрела, признание собственных ошибок – не самая сильная его сторона. Вздохнув, она прогнала из кабинета этого упрямца и попросила позвать Вербицкую.

Максим некоторое время молчал, выйдя из кабинета, и что-то обдумывал. На Машин вопрос, что от него хотела Марина, не ответил. Наконец, он твердо сказал:

– Ты должна научиться отвечать Альгебре.

– Зачем еще? – нахмурилась Маша.

– Пригодится в жизни. Будут ведь и другие неадекваты, и не всегда Шевцов будет рядом. Ты должна научиться сама себя защищать.

– Чтобы самой выглядеть таким же неадекватом? Вот уж спасибо.

– Не для этого… – он запнулся и взъерошил волосы обеими руками, не зная, как начать.

– Ну? – поторопила Маша.

– Понимаешь… ей доставляет удовольствие тебя унижать. Ей нравится именно твоя беззащитность. Мне кажется, у нее какие-то садистские наклонности, других она ведь не трогает. Выбрала себе жертву и издевается. Тебе нравится быть жертвой?

– Что за чушь ты несешь? – возмутилась Маша.

– А жертва является жертвой, только пока ведет себя соответствующим образом, – продолжил Максим, не обращая внимания на ее возмущение. – Как только ты изменишь свое поведение и отношение, ей сразу станет неинтересно. Знаешь, я читал, когда насильник… ну… занимается своим делом, ему необходимо, чтобы девушка была в ужасе и кричала. Если она вдруг начинает получать удовольствие, он сразу теряет к ней интерес.

– Ты предлагаешь мне начать получать удовольствие от Альгебры? – заинтересовалась Маша.

– Нет, у меня другая идея. Я предлагаю насиловать ее саму, – улыбнулся Максим.

– Ты в самом деле хочешь, чтобы я стала такой, как она?

– Ты никогда не станешь такой, как она. Ты умная, добрая, отзывчивая, у тебя прекрасное чувство юмора, тебя все любят. Почему ты боишься проявить все эти качества, когда Альгебра… тебя насилует? Дай ей отпор!

– Как? Что я могу ей ответить, если она во всем права? Да, я дура, но зато у вас большая задница?

– Она права по сути, но не по форме. Ты не дура, просто не учишь уроки, и это действительно глупо… учитывая ваши высокие отношения. Но все равно – нельзя так разговаривать друг с другом. Иначе получится, что "большая задница" тоже может являться аргументом. Если уж окончательно переходить на хамство.

– Конкретно сейчас – что ты предлагаешь?

– Скажи Марине.

– Наябедничать?

– Нет. Попросить помощи. Ты не хочешь этого признавать, но проблема есть. И Шевцов не может ее решить. А ты поддаешься его влиянию и тоже пытаешься замалчивать и делать вид, что все в порядке. Но все не в порядке. Посмотри уже правде в глаза, признай это.

Маша, немного смущенная его теорией, перестала возражать и задумалась.

– Тебе-то это зачем? – наконец спросила она. – Почему это тебя так волнует?

Несколько секунд он пристально смотрел на нее, так, что она ощущала этот взгляд каждой клеточкой своего тела. Не выдержав, она опустила глаза.

– Разве не понятно?

– Нет , – сорвавшимся от чего-то голосом прошептала она.

– Потому что я тебя люблю, – наконец тихо сказал он. – И мне неприятно, когда тебя пытаются обидеть.

– Макс… – Маша даже задохнулась от неожиданности. – Но… у меня уже есть… защитник, ты же знаешь.

– А я и не набиваюсь к тебе в защитники. Я хочу, чтобы ты сама научилась себя защищать. У тебя получится, я уверен. Обещай мне, что попробуешь!

– Хорошо, – растерянно кивнула она.

Максим кивнул, круто повернулся и пошел прочь.

– Макс! – остановила его Маша.

Он вопросительно обернулся.

– Скажи это еще раз, – смущенно попросила она.

Он улыбнулся уголком рта. И не стал ничего переспрашивать. Просто повторил:

– Я тебя люблю.

И ушел, оставив ее наедине с ворохом чувств, которые вызвал своим неожиданным признанием.

Марина, задавая свои стандартные вопросы, присматривалась к необычно тихой и задумчивой Маше, пытаясь понять, что происходит. В противовес зануде Шевцову Маша была веселая, смешливая и остроумная. Образ виноватой скромницы совсем ей не подходил. Что бы там ни сотворила математичка, это должно было быть очень серьезно, если ей удалось настолько изменить поведение ученицы. Так рассуждала Марина, не зная истинной причины Машиных переживаний. Ее пугала эта перемена, и настораживала покорность, с которой Маша отвечала на вопросы, не пытаясь что-то скрыть, смягчить выражения или кого-то выгородить. Маша всегда любила болтать, но сейчас разговор явно не доставлял ей удовольствия, однако она говорила и говорила, вспоминая все новые подробности их стычек с математичкой и с каким-то злым удовольствием перечисляя эпитеты, которыми та ее награждала.