Не сбудется - Каштанова Елена

Маша замолчала.

– И что дальше?

– Дальше… Я уже говорила, что у мамы дурной характер? Она даже слушать ничего не стала, выгнала его сразу и все. Она не умеет прощать. И не умеет просить прощения. У нее вообще эта часть психики отключена. Сначала она сильно злится, кричит и ругается, потом что-то перещелкивается, и она больше не злится. При этом ей не требуются извинения или раскаяние, этот щелчок происходит независимо, просто время должно пройти. Мы это еще в детстве поняли, что ее лучше не трогать, когда она сердится, нужно просто не попадаться ей на глаза. Пройдет полчаса, и она придет, как ни в чем не бывало, даже если мы были страшно виноваты. – Маша замолчала, видимо, задумавшись о маме с ее жутким характером.

– А потом выяснилось, что она тоже беременна? – продолжил за нее Максим.

– Да, – не удивившись его догадливости, ответила Маша.

Максим хмыкнул.

– Что? – подозрительно спросила она.

– А презервативы тогда еще не придумали? – пошутил Максим.

– Эээ… Я никогда не обсуждала такие проблемы с родителями. Возможно, папа их не любит. Или мама… – Маша вдруг смутилась, до нее дошло, что она обсуждает с полузнакомым парнем очень деликатную проблему. Но быстро расслабилась под насмешливым взглядом его серых глаз, поняв, что он шутит, а не осуждает ее безалаберного родителя.

– И слава Богу, что не придумали, – утешил ее Максим, – ведь тогда ты бы не родилась.

– Да ну тебя…

– Не сердись. Рассказывай дальше.

– Дальше папе пришлось выбирать, и он не выбрал маму… что неудивительно, ее сложно выбрать, можно только смириться с ее неизбежностью. У мамы была лучшая подруга Ира, они дружили с детства, жили в соседних квартирах и вместе работали в одном салоне – подруга была парикмахер, а мама делала маникюр. Ира недавно родила ребенка и растила его одна, парень бросил ее, когда узнал, что она беременна, и потом никогда больше не появлялся в ее жизни.

– Он тоже не знал о презервативах? У вас тут какая-то аномалия просто…

Маша строго на него взглянула, и он знаками показал, что заткнулся.

– Это был мальчик по имени Андрей. Вероятно, если бы не он, я бы никогда не появилась на свет. Они тогда по очереди сидели с ребенком, и маме, видимо, очень захотелось своего такого же. А тут как раз подвернулся папа, у которого было одно неоспоримое достоинство, – он не знал о существовании презервативов. – Они оба захохотали от удачно продолженной шутки. – В общем, маму ничего не пугало, потому что перед глазами был пример Иры. Раз им удалось растить вдвоем одного ребенка, значит, справятся и с двумя.

– Получается, что он старше тебя почти на год?

– Чуть больше. Год и три месяца у нас разница.

– А как получилось, что вы в одном классе?

– А что тебя смущает? В школы принимают и в шесть лет, и в семь, и в восемь. Ты знаешь, что у Белки есть брат в одиннадцатом классе?

– Нет. При чем тут он?

– Брат-близнец, – объяснила Маша. – Родители посчитали, что Белла не готова к школе в шесть с половиной лет, а Марк готов. А у нас получилось наоборот.

– Ты была готова?

– Да нет, не в этом смысле. Я была полная дура.

Максим поморщился.

– Не говори так о себе. Мне неприятно.

– Я с тех пор поумнела, – утешила его Маша. И рассмешила.

– Так все-таки – зачем? Если ты была… ну ты понимаешь… – Максим чуть прикусил нижнюю губу, пытаясь не смеяться.

Маша тоже улыбнулась.

– Он отказался без меня в школу идти.

– Как – отказался?

– Ну… как-то. Я уже плохо помню. Он очень упертый. Если что-то решил, то скорее мир кончится совсем, чем он изменит решение. Ира говорит, что их спасало только то, что обычно он принимал правильные решения, которые особо никому не мешали. Не всегда, конечно. Есть история о том, как нас хотели отдать в садик. Идти в разные со мной группы он категорически отказался, и мамам каких-то героических усилий и кучи денег стоило устроить нас в одну группу. Но тут возникла непреодолимая преграда – он отказался днем спать. Категорически. Типа дома он не привык, не будет и в садике начинать. Уложить его силой не могли, он орал и мешал спать другим детям. Оставлять в группе было нельзя, так как надо было проветривать и вообще отдыхать воспитателям, это их законные два часа, и им не нужен посторонний ребенок. В общем, он с неделю посидел на стуле в группе, после чего уже никакие деньги не помогли договориться с садиком, его оттуда вежливо попросили. Или не вежливо, я не помню. Пришлось нам сидеть дома. Правда, недолго. Кому-то пришла в голову светлая мысль отдать нас на фигурное катание. Вернее, мне пришла. Я увидела его по телевизору и очень-очень захотела так кататься. И тут началась совсем другая жизнь…

Маша вдруг замолчала, задумавшись о чем-то, видимо, приятном, так как глаза ее светились, а на лице блуждала джокондовская полуулыбка. Максим некоторое время любовался этой улыбкой, но, когда пауза слишком затянулась, потребовал продолжения.

– Мне было три года. Ему, соответственно, четыре. Но мы уже умели кататься, потому что мой папа с нами занимался, он нас научил стоять на коньках, поэтому мы в своей группе считались самыми продвинутыми, остальные умели только ползать по льду.

– Так твой папа… он вас все-таки не бросил?

– Ну… он не бросил меня. Он всегда был где-то рядом, помогал деньгами и вообще… Он дал мамам денег на открытие своего салона, покупал нам коньки, костюмы для выступлений, оплачивал поездки на соревнования. И вообще мы много времени проводим вместе, у них очень хорошая семья, у меня есть сводный брат и две сестры, и я никогда не чувствовала себя там чужой.

– Брат – это… тот самый? Из-за которого расстались твои родители?

– Да. Его зовут Олег. И он… очень классный. Мне с ним повезло.

– Вы с ним почти ровесники, ведь так?

– Полгода разницы. Ровно. Он родился пятого февраля, а я – пятого августа.

– Тогда почему он не учится в лицее?

– Он учится, только в другом, в физико-математическом. Потому что сильно умный, – засмеялась она. – Меня окружают сплошные математики, деваться от них некуда. А если честно, тетя Наташа просто не хотела лишний раз встречаться с моей мамой, у них не очень дружеские отношения.

– А как у отца получается содержать две семьи? Кем он работает?

– Он занимается недвижимостью. Что-то строит, продает, покупает, я никогда особо не вникала. Вот, например, пристрой к лицею – это его работа. Правда, по заказу городской администрации, это уже Маринин муж постарался. – Маша засмеялась. – Видишь, у нас тут мафия, все друг с другом повязаны.

– Зачем администрации пристрой к лицею?

– Они используют это здание для своих мероприятий – конференций каких-нибудь, праздников, выборы там проводятся, соревнования городские. У нас очень хороший большой зал. И столовая удобно расположена. Ну то есть этот пристрой делался и для лицея, и для нужд города одновременно.

– Здорово вы устроились, – одобрил Максим. – Только ты отвлеклась от темы.

– Я не отвлеклась, просто тема кончилась. Дальше в моей биографии идет сплошное фигурное катание. С небольшими перерывами на учебу, сон и еду. И оно продолжалось до этой весны.

– А что случилось этой весной?

– Бросила, – коротко ответила Маша и нахмурилась.

Максим почувствовал, что продолжать эту тему она не хочет, но все-таки осторожно спросил:

– Почему?

– Так сложилось…

Глава 4. На грани фола

Маша очень скоро поняла, что с нетерпением ждет новой встречи, хотя говорила, в основном, она, а Максим на все вопросы о себе отшучивался и быстро менял тему. Она и не заметила, как вдруг эти два часа в четверг стали чем-то настолько важным, что растянулись на всю неделю – сначала ожидание и предвкушение, а потом послевкусие и осмысливание. Она думала об этом больше, чем хотела бы, но предпочитала этого не замечать за собой. Маше было весело с ним, ей нравился его смех, по-детски звонкий и заразительный, нравилась полуулыбка, уголком рта, когда он шутил, нравились смеющиеся глаза, когда он хотел скрыть улыбку, а она, непослушная, пробивалась в них задорными искорками. Маша быстро выучила его типичные движения, и по ним легко угадывала настроение и мысли. Когда он не знал, что ответить на каверзный вопрос, взъерошивал волосы обеими руками; когда был не согласен или злился, чуть прищуривал глаза; когда на языке вертелось что-нибудь непристойное, немного отводил взгляд и криво улыбался. Маша часто ловила его на таких мелочах, а он не в силах понять, каким образом у нее получается прочесть мысли, обзывал ее ведьмой. Она смеялась и не возражала.