Общество самоубийц - Хэн Рэйчел

Глава восьмая

Иногда тишина так громко давила на Анью, что ей казалось, будто она оглохла. Поэтому она начала снова играть на скрипке — гаммы, упражнения, обрывки разученных давным-давно концертов. Только бы отгородиться от сплошной тишины, которую нарушало только механическое пощелкивание и жужжание тела матери. Теперь Анья играла для себя.

Она откопала старый поцарапанный метроном, весь в пыли. Он до сих пор работал. Метроном помогал ей отсчитывать время, когда она играла, и забывать о нем, когда она, усталая, засыпала.

Однажды утром она проснулась от сквозившего из окна холода. Серые улицы присыпало свежим снежком, нарядно блестевшим на солнце. Тем утром она впервые сыграла без метронома. Ноты беспорядочно вырывались из-под смычка, словно безумные акробаты, неспособные крутить сальто как следует, соскальзывая, размазываясь и сбиваясь. Казалось, струны, звуки, пальцы — все обрело свою волю и восстало друг против друга.

На какой-то момент Анья перестала осознавать происходящее, а когда опомнилась, обнаружила, что играет пьесу, к которой зареклась прикасаться и была уверена, что больше никогда за нее не возьмется.

Жесткое платье, которое они с матерью купили за день до прослушивания, царапало шею. Серьезный мужчина в свитере с высоким воротом спросил ее, готова ли она, и его голос эхом раскатился по залу. Анью мутило. Перед ней ряд за рядом плыли одинаково пустые кресла, обитые красно-коричневым бархатом. Матери не было. В горле стоял ком. Анья с трудом заставила себя кивнуть — да, она готова. Новые туфли предательски заскрипели, когда она переступила с ноги на ногу, а потом подняла смычок. Знакомая боль в левом плече и привычное усилие, чтобы заставить себя расслабиться.

Никогда в жизни, ни до ни после, так хорошо Анья не играла. Она закрыла глаза, сначала чтобы представить, что мать сидит в зале, но через минуту забыла об этом, вообще забыла о матери — и обо всем, кроме музыки. Только выжав из скрипки последнюю дрожащую ноту, она поняла, что все это время едва дышала.

Когда счастливая Анья ворвалась в квартиру — ей так не терпелось поделиться радостной новостью, что она напрочь забыла про все волнения и тревоги, — она забыла спросить себя, почему мать так и не пришла на прослушивание. И только в тот момент, когда она уже готова была закричать, что у нее все получилось, что она сделала это — пробилась в Джульярд, совсем как мать до нее, Анья вспомнила.

И нашла мать, лежащую на полу, празднично одетую и накрашенную, не хватало только одной сережки. Именно в тот день все и случилось — мышцы отказали, мать больше не могла держаться на ногах. С тех пор она уже не вставала, так что, когда приходили письма из Джульярда, Анье не составляло труда их прятать.

Теперь она вспомнила все. Музыка лилась из-под смычка, заполняя холодную комнату, но постепенно руки, а потом и все тело стали так сильно дрожать, что ей пришлось остановиться. Неоконченная нота повисла в пустом неподвижном воздухе. И тут зазвонил телефон, будто ждал, когда она закончит. Анья набросила одеяло на плечи и подождала, пока дрожь в руках немного успокоилась. Потом сняла трубку.

— Привет, Анья.

Сердце матери пощелкивало и жужжало под укрывавшим ее одеялом в цветочек.

— Она придет через десять минут, — сказал голос по телефону.

Скулы матери, белая-белая кость под слоем прозрачной плоти.

— Анья? Ты тут?

У Аньи пересохло во рту.

— Я тут.

— Ты все еще готова за это взяться? Ты же знаешь, это необязательно.

Трахея матери, упрочненная углеродным волокном, прочнее стали.

— Да, — сказала Анья. — Идея была моя, и я хочу это сделать.

Она повесила трубку, положила скрипку и взяла камеру.

Анья настояла на том, что второе видео снимет сама. Но когда в дверь постучали, когда вошел настоящий живой человек, женщина с волосами пшеничного цвета, почти как у самой Аньи, настроение у нее изменилось. У женщины оказалось круглое мягкое лицо и свежие щеки, налитые и пушистые, как персики. Кольца радужки вокруг зрачков, если приглядеться, были серые, как дождевые тучи. Еле заметная складка на правой половине лба доходила ровно до его середины. Что заставляло эту женщину так часто приподнимать бровь? Что вообще привело ее сюда, заставило прийти к Анье?

— Привет, — сказала женщина. — Ты, должно быть, Анья. Мне сказали, что ты меня ждешь. — Она разрушила тишину, мир снова обрел звучание, и вдруг всё вокруг заполнил стук сердца Аньиной матери. Тук, тук, тук.

— Да, — сказала Анья, выходя из квартиры с камерой в руке. — Пойдемте.

На крыше женщина любовалась видом, пока Анья устанавливала камеру. Ножки у штатива были тяжелые, и ей не сразу удалось сбалансировать аппарат. Она сосредоточилась на своей задаче, игнорируя попытки женщины вести светский разговор. Наконец та замолчала. Только объясняя женщине, где встать, чтобы попасть в центр кадра, Анья поняла, что не знает, как ее зовут.

Встав на нужную точку, женщина заправила волосы за уши, и от этого девчачьего жеста у Аньи заныло сердце. Она заставила себя думать о матери, которая лежала в постели двадцатью этажами ниже и «Умная кровь» деловито перекачивалась сквозь ее вены.

«Но тут же совсем другое дело, — твердил ее внутренний голос. — Вон какие у этой женщины блестящие волосы, которые никак не держатся за ушами, какая прямая спина, сильные ноги, яркие подвижные глаза. Эта женщина жива. У этой женщины нет ничего общего с матерью. Этой женщине не нужно умирать».

— Готова? — теперь голос женщины звучал по-другому. Когда она посмотрела на Анью, глаза у нее тоже стали другими.

Анья кивнула и включила камеру.

Женщина заговорила. Вероятно, многие не знают, сказала она, что Общество не всегда являлось группой политических активистов. Когда-то это была просто компания разочарованных долгоживущих, которым надоело регулярно ходить на сеансы ухода, состязаться, у кого меньше холестерина, ограничивать себя во всем. Они устраивали запрещенные концерты живой музыки, обеды из самых вредных суперкалорийных традиционных блюд, легкомысленные оргии. Тогда они называли себя Обществом самоубийц в шутку.

Однако Министерство забеспокоилось. Несмотря на всё новые меры, численность населения продолжала падать. Нельзя было допустить, чтобы люди вдруг решили, будто не хотят жить вечно. Это была бы катастрофа, конец эпохи американского мирового владычества. Тогда началась кампания клеветы против Общества.

— Но как быть с нами? — продолжила женщина. Ветер раздувал ее волосы, а за спиной раскинулся город — с крыши восьмидесятиэтажного здания на него открывался прекрасный вид. — Как быть с теми, кого нельзя наказать обычным способом — сократить нам сроки, лишить процедур по продлению жизни?

Она наклонилась за бутылкой, стоявшей у ее ног, и начала пить. Когда она снова заговорила, бутылка была уже пуста.

— Медицинские эксперименты — вот ответ. Нас принудительно включили в Третью волну, сделали подопытными кроликами для отработки бессмертия. Особые импланты, еще более устойчивые, чем прежняя версия. Вы знали, что последняя версия «Умной крови» сворачивается меньше, чем за миллисекунду? А новая «Алмазная кожа» выдержит не только попадание под машину, как ваша версия, но и падение с восьмидесятого этажа?

За спиной у женщины пылало солнце, и глаза ее казались темными омутами на затененном лице. Она махнула рукой куда-то назад.

— Я могла бы сейчас спрыгнуть с этой крыши — и меня собрали бы заново.

Женщина зажгла спичку.

— Нам не оставляют выбора.

Она поднесла спичку к лицу и вдохнула, и теперь пылало не только солнце.

Глава девятая

Первый прием ей назначили утром в воскресенье во Внешних округах. В этой части города Лия раньше никогда не была. Низкие кирпичные дома заросли грязью. Мутные окна напоминали широко открытые пасти каких-то зверей.

Проходя мимо старинных домов из коричневого песчаника, она видела за окнами заставленные мебелью комнаты и их хозяев. Лия знала о таком жилье, но никогда не видела его в реальности. Она только слышала, что комнаты тут делят на несколько частей и люди ютятся в темных углах, отделенных занавесками. Так проводило свои недолгие дни большинство недосотенных. Так жил бы Сэмюэл, если бы родился у других родителей. Лия прогнала эту мысль.