Общество самоубийц - Хэн Рэйчел

— Смотри куда идешь! — в грудь ей врезался чей-то локоть.

Он уходил все дальше. Лии удавалось не упускать его из виду только потому, что он шел так медленно: словно камешек в ручье, он образовывал рябь в окружавшем его потоке. Теперь она видела только макушку его седой головы, покачивавшуюся среди водоворотов людских течений.

Переход был слишком далеко. Лия вытянула шею, продолжая проталкиваться вперед, но он уже поворачивал за угол и скоро должен был совсем исчезнуть из виду. Она резко свернула направо.

Извините. Разрешите. Извините, извините. Простите. Извините.

Лия добралась до края тротуара. Мимо мчались машины, за их затемненными стеклами скрывались люди, достаточно влиятельные, чтобы пользоваться служебными автомобилями в часы пик. А на другой стороне улицы ее отец собирался повернуть за угол, чтобы опять исчезнуть. Она вот-вот потеряет его второй раз за восемьдесят восемь лет.

В потоке движения возникла пауза. Лия шагнула на дорогу.

Придя в себя, она почувствовала знакомый холодок от крошечных электродов, закрепленных на голой коже.

— Лия Кирино, сто лет.

Голос принадлежал стоявшей у кровати женщине в коричневой униформе оператора. Она читала написанное на планшете. Когда она оторвала взгляд от экрана, Лия увидела, что глаза у нее темные и влажные, цвета мха.

— С прошедшим днем рождения. Можете сказать, что случилось? — спросила оператор.

— Я шла на работу. Я опаздывала… — Лия замолчала. Работа. Презентация для Масков. Она напряглась и попыталась сесть, но в голове была вата, казалось, мозг распух. — Который сейчас час?

Оператор положила руку на плечо Лии. Ее прикосновение было мягким, но на удивление тяжелым. Лия опустила голову обратно на подушку.

— Что случилось? — продолжала допрашивать оператор. — Почему вы вышли на дорогу?

Лицо ее отца в толпе. Обвисшие щеки, худая шея. Лия подумала о белых конвертах, которые подсовывали ей под дверь каждые несколько месяцев, о том, как ей регулярно приходилось официально подтверждать, что ей неизвестно, где он находится. Его все еще искали, даже много десятилетий спустя. Что он делал в городе?

— Я опаздывала на работу, — повторила Лия, лихорадочно соображая. — Я пыталась срезать дорогу. Машины… они не остановились.

Оператор смотрела на нее, сведя брови так, что между ними образовались две глубокие морщины. Лии хотелось ей сказать, чтобы она перестала хмуриться, напомнить, как важно нейтральное выражение лица для сохранения эластичности кожи. Но та у оператора явно была хорошо увлажнена и показатель pH соответствующий.

— Насколько все плохо? Мне надо что-то заменить? — в ужасе спросила Лия. Пока что она сумела сохранить органические конечности — немалое достижение, когда тебе исполнилось сто. И только когда оператор не ответила, Лия заметила белые полоски на ее коричневых рукавах.

— Что это за подразделение?

Оператор молча что-то отметила в планшете. Красная лампочка записи моргнула.

— Вы сказали, что опаздывали на работу.

— Да. Это так важно? — Лия занервничала. Директива 109A: неосторожное поведение пешехода в неположенном месте. — Слушайте, я знаю, что там было не положено переходить. Но вы проверьте, у меня безупречное личное дело. Всего одно мелкое нарушение, неужели это так важно?

Теперь оператор слушала внимательно, склонив голову чуть набок.

— Так где, вы говорите, вы собрались перейти дорогу? — она не отводила от Лии невозмутимого взгляда.

— Где-то на Бродвее. На пересечении с Тридцать второй улицей. Может, с Тридцать четвертой.

Оператор аккуратно постукивала ногтями по стеклу своего планшета.

— А где вы работаете?

— Первый округ, западная часть. А при чем тут это? Вы мне не ответили — насколько все плохо? Я в порядке? — Лия раскинула руки под простынями, почувствовала, как растягиваются перепонки кожи между пальцами. Она пошевелила ими и согнула колени. Проводки электродов вокруг нее шелестели, как трава на лужайке. Все как обычно, насколько она могла судить. Но она слышала, что с заменами теперь тоже кажется, что все как обычно.

Стена была увешана плакатами в тонких металлических рамках, успокаивающими своей привычностью. Заросшая жиром артерия, вытянутая, словно старый носок («Мясо убивает»); порванная связка — по изображению понятно, как это больно («Переходите на низкий уровень ударной нагрузки прямо сейчас»); вечно висящий в таких местах сверкающий красный глаз («Фрукты — причина № 1 диабетической слепоты»). Утопленные потолочные светильники заливали комнату теплым всепроникающим сиянием, так что ни один ее уголок не оставался неосвещенным. Музыку из невидимых колонок Лия узнала — это была мелодия из сборника «Море и мандолина», признанного одним из самых успокаивающих саундов десятилетия. Тем не менее она почувствовала, как уровень кортизола у нее ползет вверх. Чем занимается эта оператор? Уж точно не своей работой. Лия оглядела комнату в поисках ящика для отзывов, но, кроме кровати, никакой мебели или оборудования не было.

— Первый округ, западная часть, — повторила оператор. — Тогда зачем вы пытались перейти там, где вы переходили?

— Простите, что? — откликнулась Лия. «Потому что я увидела его, — подумала она. — Потому что я не могла опять его потерять». Но она не могла этого сказать.

— Там, где вы переходили. Вы бы таким образом двинулись в обратную сторону, на восток.

— Это просто смешно. Мне надо на работу, — Лия села.

Оператор посмотрела на нее, но ничего не сказала. Через несколько секунд она еще что-то отметила в планшете, и из него беззвучно выполз листок бумаги.

— Вот ваш план лечения, — сказала она. — У вас нет травм, только синяки от того, что вы упали в обморок. Машина едва вас задела, ее датчики сработали превосходно.

Лист бумаги, протянутый Лии, был тонким и прозрачным, как папиросная бумага, казалось, стоит лишь прикоснуться к нему, как он растает. Мелкий темно-красный курсив элегантно завивался на таких словах, как «показатель кривизны затылочной кости» и «вентромедиальная префронтальная кора головного мозга».

— Вам придется явиться на несколько дополнительных контрольных встреч.

Лия снова уставилась на текст. Она перескакивала с фразы на фразу, возвращалась и перечитывала, но все равно ничего не могла понять. Такого плана лечения она еще не видела. Еженедельные контрольные встречи в незнакомой клинике, не в ее обычной, и добавок ей никаких не выписали. И никаких упражнений на восстановление.

— Что это? — спросила Лия, оторвавшись от листка.

Однако женщина в униформе уже ушла.

Лия перевернула страницу — и в животе у нее заныло от ужаса. Ее поставили под Наблюдение. Ерунда какая-то: таких, как она, не вносили в Список наблюдения. Это предназначалось для совсем других людей — и у нее самой подобных знакомых, конечно, не было, — наверное, для тех, кто все время разводится, или не может удержаться на работе, или имеет проблемы с обучением. Для кого-то, кто не любит жизнь, для кого-то антисанкционного. Лия образцовая долгоживущая. Она работает в «ХелсФин». Она жизнелюб, каких еще поискать, ведь должно же Министерство об этом знать!

Потом она сообразила: они решили, что она нарочно шагнула под машину.

Лия возмущенно фыркнула, встряхнула головой и начала снимать с тела электроды. Они отходили довольно легко, и ей нравился звук, с которым белые кружки присосок отделялись от ее темной кожи. Она аккуратно сложила их на постели, выровняв проводки так, чтобы маленькие клейкие головки собрались вместе, будто букет увядших белых роз.

Ее одежда лежала возле кровати. Одеваясь, Лия заметила свое отражение в непрозрачном покрытии гладких стен. Она инстинктивно выпрямилась, втянула живот и напрягла ягодичные мышцы. Настоящий образец долгоживущего. Под Наблюдением, ну надо же! Она с этим быстро разберется.

Легкие расширились при изменении наклона позвоночника, дыхание пришло в норму. Она поговорит с Джесси. В субботу сеанс запланированного ухода, не придется даже договариваться об отдельной встрече. Тогда она обо всем Джесси и расскажет. Джесси им сообщит, что это ошибка, распишет им, какая у Лии безупречная медицинская история и какие высочайшие показатели мотивации. Лию немедленно вычеркнут из Списка наблюдения. Может, она даже потребует официальных извинений.