Общество самоубийц - Хэн Рэйчел

Глава двадцать первая

После окончания смены, как повелось с недавних пор, Бранко подвозил Анью к паромному причалу. Все шло своим чередом до того момента, когда Анья неожиданно взяла его за руку.

Этим вечером она не в силах была ехать домой к матери. Всю неделю ее преследовал образ Доминики. Доминика на фотографиях в спальне. Доминика в стеклянном ящике. Доминика, которая превратилась в туман.

Анья никогда ее не встречала. Когда Анья вступила в Общество, Доминика им руководила, но старалась не привлекать к себе внимания. Она надеялась, что, если отстранится от деятельности Общества, Министерство не исполнит своей угрозы загнать ее на экспериментальные процедуры Третьей волны. Но Министерство не отступилось. Советы и указания Анье давала чаще всего миссис Джекман, которая в свои сто семьдесят уже никого и ничего не боялась. И все равно это не помогло.

Анья знала Доминику понаслышке, в основном по чужим историям. И еще немного по письмам: после каждого придуманного Аньей видео — первого, а потом второго — Доминика присылала ей по почте бутылку дорогого аргентинского вина и небольшую рукописную благодарность. У нее был старомодный девчачий почерк со множеством петелек — продукт эпохи, когда детей в школе учили писать настоящими чернильными ручками по прописям. Подписывалась Доминика большой буквой Д, а потом еще добавляла «чмоки-чмоки», как школьница, которая пишет подружке в чат, а не антисанкционная активистка, руководитель преступной организации. Анье всегда хотелось знать, какая Доминика на самом деле. Она думала, что рано или поздно с ней познакомится, но теперь этого уже никогда не случится.

Анья почувствовала, как Бранко напрягся от ее прикосновения — на тыльной стороне его руки выступили вены, — заметила, что он поглядывает на нее искоса, делая при этом вид, что смотрит только на дорогу. Анья провела кончиками пальцев вдоль его предплечья. Оно было теплое и твердое, и это очень успокаивало. Потом Анья просунула ладонь ему под бицепс и коснулась предплечья с внутренней стороны, там, где кожа гладкая и мягкая, как у младенца. Она легонько сжала руку Бранко, почувствовала, как он чуть-чуть поиграл мышцами — такое милое тщеславие.

Бранко не произнес ни слова. Анья чувствовала, как замедлилось его дыхание. И активных действий он тоже не стал предпринимать, просто аккуратно свернув к обочине, остановил машину, сложил руки на коленях и посмотрел на нее.

Анья поцеловала его, и выяснила, что губы у него грубые и потрескавшиеся, но потом он их раздвинул, и она нащупала его теплый язык. Бранко продолжал сидеть спокойно и позволял ей себя целовать. Анья вдруг поняла, что, несмотря на редеющие волосы и морщины, Бранко как минимум лет на тридцать младше ее. В том, как он мягко положил руку ей на колено, как прятал язык за зубами, позволяя ей исследовать его рот, не было ничего напускного. В его поведении чувствовалась обыкновенная мужская сдержанность.

Не только она много лет не прикасалась к другому живому человеку. От этой мысли Анью охватила нежность к шумному грубому Бранко, который рассказывал в столовой пошлые анекдоты, но при этом тайно скучал по давно умершему брату и целыми днями работал, чтобы прокормить осиротевшую племянницу.

Квартира у Бранко оказалась немногим больше, чем у нее, но дышалось в ней легко — воздух был свежий и прохладный. Ясно было, что днем тут много солнца. Анья представила себе, как просыпается на неприбранном футоне у окна, как ветерок ласкает ее обнаженную кожу, а в комнате светло и тихо. Она решила, что обязательно останется ночевать. И снова повернулась к мужчине, который стоял рядом с ней, вертя в руке ключи. Анья положила руку ему на поясницу, и он оставил ключи в покое. Они снова принялись целоваться, сплетая языки, и Анья вдруг представила, как это могло бы быть — уйти к мужчине, оставить тесную казенную каморку, работу в столовой, Общество. Отправить тело матери на какую-нибудь ферму. Она бы поселилась с мужчиной в квартирке вроде этой, чтобы была отдельная от спальни гостиная, небольшой собственный туалет и душ. Давала бы уроки скрипки местной ребятне, испорченной так, как портят детей только в семьях на грани нищеты, когда родители, чувствуя себя виноватыми во всем, исполняют любую детскую просьбу.

Бранко отодвинулся от нее, потом положил большие пальцы в ямки ее ключиц.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

В темноте Анья не видела его лица, но знала, что он на нее смотрит.

— Как узнать… — она умолкла.

— Узнать что?

— Как узнать… да что угодно. Правильно ли поступаешь.

Бранко молчал. Его теплые тяжелые руки лежали у нее на плечах. Он был такой плотный и надежный, с непрозрачной кожей, с жарким и чуть кисловатым дыханием. Он казался Анье грузом, якорем, привязывающим ее к земле.

— Неважно, — поспешно добавила она. — Я просто думала вслух.

Она снова притянула его поближе, прижимаясь к нему бедрами, легонько поставив одну ступню на пальцы его ног, словно целиком присваивая его себе.

Он повел ее к футону, поднял и положил на него, словно она ничего не весила. Потом опустился в темноте на колени и склонился над ней, гладя ее волосы, трогая пальцем щеку. Анья ждала, что Бранко вскарабкается на нее, снова прижмется губами к ее губам. Но он просто лег рядом с ней и укрыл их обоих тонкой простыней.

Они лежали рядом в темноте и долго молча смотрели в потолок. Дышал Бранко глубоко и ровно. Ее радовал этот звук — мощные протяжные вдохи и выдохи, воздух идет в легкие, а потом выходит наружу. Никакого хрипа, дребезжания, отрывистых неровных вздохов. Анья думала, что он уснул, но тут Бранко заговорил.

— Мне кажется, — сказал он неспешно, и она слышала доброту в его голосе, — что бы ты ни решила, твоя мать поймет.

Потом он повернулся, ласково поцеловал ее поверх одежды в плечо и сказал:

— Спокойной ночи, Анья.

— Спокойной ночи, — ответила она, закрывая глаза.

Глава двадцать вторая

В течение нескольких недель после вечеринки Общества Лия не получала никаких известий от отца и сама связаться с ним не пыталась. Тодд уехал, и она жила одна. На вечеринке ее охватили гнев и смятение, но потом у нее словно кончились все эмоции. Стоявшая перед ней проблема оказалась такой большой и вызывала такую печаль, что Лия поступала, как в детстве, когда Кайто исчез: старалась об этом не думать. Она игнорировала проблему, делала вид, что ничего не произошло. Словно нажав на некие выключатели в своем сердце и в голове, она заблокировала все чувства и мысли, связанные с отцом, Обществом и Аньей, и погрузилась в работу — приходила в офис до рассвета и оставалась до тех пор, пока не звучал сигнал Максимума рабочего времени.

Однажды утром она пришла раньше обычного. В этот час вестибюль казался огромной пустой сценой, по которой кружили, жужжа, роботы-уборщики. Сквозь стеклянные стены виднелось тускло-пепельное небо. Дождя еще не было, только яростный ветер шумел и стонал за стеклом.

Наверху Лия ввела личный код безопасности в панель на двери, и в офисе включил ось освещение. Она постояла и послушала тишину, вспоминая то время, когда Цзян только нанял ее на должность младшего аналитика. Это были долгие дни и ночи, когда она читала отчеты, разрабатывала программы, писала рекомендации. Тогда у нее не было ни своих клиентов, ни личного кабинета. Она сидела посреди открытого офиса вместе с другими аналитиками — четыре стола сдвинули так, что они образовали островок. Их всех наняли примерно в одно время, все они беспрекословно слушались начальства, все мечтали заслужить его одобрение, все восхищались стильным офисом и серьезными старшими сотрудниками, которые имели право на собственные кабинеты за стеклянными дверьми, поскольку весь город лежал у их ног.

Из тех четырех аналитиков осталась только Лия. Так уж велись дела в ЛТКП — «Наверх или прочь», как частенько говаривал Цзян, будто он сам придумал эту фразочку, а не взял очередной заезженный корпоративный слоган. Работать здесь было нелегко, особенно поначалу, когда на индикаторы выработки кортизола никто не обращал внимания, а темные круги под глазами и складки между бровей считались чем-то вроде знака почета, признаком, что ты стремишься достигнуть многого. Тогда еще не было директив по Максимуму рабочего времени, и отношение к переработкам изменилось только годы спустя, после Второй волны. Когда Лия только пришла в ЛТКП, специалисты по медицинскому финансированию тратили свои силы так же безрассудно, как и прочие финансисты. Лия работала по ночам, летала долгими рейсами в Азию и обратно, непрерывно пила кофе и энергетики. Она часами занималась логотипами и цветокодированием для презентаций, долго и тщательно проверяла данные в громоздких, вечно дававших сбои таблицах, которыми приходилось пользоваться до появления нынешних умных программ.