Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич

Сам Мырзекен о случившемся предпочитает не откровенничать, видимо потому, что его так унизили в тот раз. По словам же Лексея, среди негодяев, расправившихся с лесничим, был, кажется, и жирный Канапия.

— Боже правый, почему этих подонков не осудили? — услышав рассказ Лексея, возмущенно спросил старик Амир.

— Фактов ведь нет, фактов, — ответил Лексей. — Какие доказательства может предъявить человек, если ему завязали глаза и заткнули рот?

Как бы там ни было, но преступление, совершенное в горах, так и осталось нераскрытым.

* * *

Жизнь, как говорится, учит. После того случая Мырзекен стал осторожен как сорока. Оставил неуемную храбрость, а когда замечал браконьеров, следил за ними издали и к ответу призывал очень аккуратно. Благодаря этому до самого выхода на пенсию ему больше ни разу не довелось испытать насилия и оскорблений со стороны вероломных воришек.

— В работе лесничего не избежать происшествий, — говорят сегодня земляки, вспоминая прошлое Мырзах-мета. — Такой уж порядок, дни и ночи напролет приходится без передышки объезжать верхом на коне безлюдные горы и скалы. Разве застрахован человек от внезапных событий, если находится в такой глухомани, а тем более, в густом лесу?..

Площадь участка, закрепленного за Мырзекеном, доходила до двадцати тысяч гектаров. За долгие годы егерской работы Мырзекен вдоль и поперек исходил этот громадный район. Прекрасно изучил каждый хребет, каждый лесок, каждое ущелье вверенной ему территории. Да разве под силу порой человеку побороть в себе любопытство?..

Как-то, объезжая в очередной раз окрестные леса, он неожиданно попал во власть бесовской мысли: «А что, интересно, находится за этой горой? Может, поехать да посмотреть?» В то же мгновение он повернул коня и направил его в сторону противоположного склона высокой горы, где никогда в жизни не был.

В незнакомой местности полным-полно неизвестных ям, бугров да оврагов, пусть все это и осложняет путь, но тем он и интересен, и каждый встречный куст кажется в диковинку.

Пробираясь по склону и любуясь красотами невиданной земли, Мырзекен наткнулся на вырубленную из сосны низенькую избушку. И тут его снова охватил зуд любопытства... Что это за домишко в девственном лесу, где нога человека не ступала? Может, кто-то припрятал в нем свое богатство? С этой мыслью он слез с коня и, нагнувшись, заглянул внутрь избушки. Глядь, а в глубине краснеет приличный кусок свежего мяса. Откуда и зачем оно здесь, подумал Мырзекен, и на карачках протиснулся в домик.

Только залез, как тут же за ним упало с грохотом тяжеленное сосновое бревно и напрочь закрыло вход, через который он влез. Еще не понимая, что же с ним на самом деле произошло, Мырзекен долго возился, пытаясь на ощупь отыскать дверь, поскольку в тесноте избушки воцарилась непроглядная темень. Но ее не оказалось. Только теперь к Мырзахмету вернулся разум, и он сообразил, что попал в ловушку из толстенной древесины.

Четыре стены, пол и крыша «домика» были сложены из прочно подогнанных сосновых бревен. «Дверь», куда он влез почти ползком, на деле оказалась отверстием; по-видимому, протискиваясь, Мырзекен нечаянно задел доску, на которой лежало мясо, и механизм сработал, заблокировав выход.

И тут вконец отрезвевший Мырзахмет догадался: никакое это не хранилище клада, а западня, устроенная специально для поимки медведя. Принялся пинать во все четыре стены, пробовал оттолкнуть грудью бревно, закрывшее выход, однако «избушка» даже не дрогнула. Разве под силу человеку расшатать крепкую западню, которую построили в расчете на медведя? Орал, звал на помощь, только кто его услышит в безлюдных горах? В конце концов, окончательно выбившись из сил, смирился и стал молча ждать.

В ту пору семья Мырзекена проживала в ближнем от аула лесу в доме егеря, на крыше которого красовалась цифра «5». Когда наутро мырзахметовская жена Злиха, подоив корову, возвращалась из хлева с полным ведром молока, она увидела взнузданного и оседланного коня Мырзекена, в одиночестве пасшегося на лужке поодаль от дома. Перепугавшись, бедняжка выронила из рук ведро, то опрокинулось, и только что надоенное молоко вытекло наземь.

— Ойбай, убили! — в ужасе закричала Злиха. — Нашего Мырзаша жулики убили... Напали, как в прошлый раз, и погубили в горах! Эй, сородичи, где вы, берите в руки оружие, найдите и накажите злодеев!..

Когда звучит клич выступить против врага, разве не откликнутся те, кому дорога честь? Немного спустя большинство мужчин аула, вооружившись дубинами и призвав в помощь духов предков, со всех сторон кинулись вскачь в горы.

— Отомстите за моего Мырзаша! Отомстите!.. — горько вопила им вслед Злиха.

Аулчане искали лесничего день, искали ночь. Но Мырзекен бесследно пропал, словно сквозь землю провалился. Об исчезновении человека сообщили в райцентр, и к поискам присоединилась милиция. Тем не менее, отыскать пропавшего не удавалось. Поэтому Злиха, потеряв последнюю надежду, оповестила всех без исключения друзей, родичей и сватов, живущих вблизи и вдали, а сама стала готовиться к поминкам по Мырзекену.

У собиравшихся на тризну сердце сжималось от жалости, едва только Злиха, горько рыдая, принималась оплакивать мужа: «О мой любимый супруг, ты ушел в расцвете лет! О мой бедный муж, даже тело твое не нашли!..»

К чести охотников, они вскоре пришли проверить медвежью ловушку, обнаружили полуживого-полумер-твого лесничего, погрузили его на носилки и на четвертые сутки после исчезновения доставили домой.

— Мы сначала решили, что медведя поймали, но, когда приоткрыли ловушку, увидели, что внутри в обнимку с куском протухшего мяса сидит незнакомец с запавшими глазами, — до сих пор посмеиваются над Мырзекеном длиннобородые охотники из Катона...

На теле Мырзекена никогда не было лишнего жирка, человек он сухощавый, аскетичного сложения. Во всем его внешнем облике, в манере одеваться и походке, в том, как он ведет себя в тех или иных жизненных ситуациях, ощущается какое-то аристократическое достоинство.

— Мырзеке, вы, наверно, потомок благородного рода, видать, из торе? — поинтересовался как-то Канапия.

Мырзекен, плохо разбирающийся в родовых хитросплетениях, равнодушно ответил:

— Возможно...

Однако Нургали, приняв его слова за утвердительный ответ, тут же возразил:

— Не-ет, Мырзеке, вы происходите из рода Каргалдак. В нашем районе из каргалдаков много начальников вышло. Я слышал даже, что один каргалдак по имени Байназар вообще стал крупным руководителем в самой Алма-Ате.

Как говорится, сивый конь к старости лишь светлеет. Выйдя на пенсию, Мырзекен приобрел себе редкую для аула голубую «олимпийку» с белыми полосками, как бы демонстрируя свою «голубую кровь». Благодаря этой обновке, он и спортом занялся. Такая красивая, модная и абсолютно невесомая вещь аульной молодежи даже во сне не снилась. Поговаривали, будто за свою «олимпийку» Мырзекен переплатил втридорога, поручив кому-то купить ее на барахолке в Усть-Каменогорске.

Облачившись в спортивный костюм, Мырзекен теперь каждое утро с самого ранья бегает трусцой вокруг аула. Побегав с полчасика, идет на берег Мукура и приступает к утренней зарядке: размахивает руками то вправо, то влево, как в тот раз, когда отчитывал в своем кабинете «первого секретаря», наклоняется, приседает, делает круговые движения корпусом.

Ежедневные занятия бегом и гимнастикой, верно, пошли Мырзекену на пользу: хотя ему скоро семьдесят, по сравнению со своими сверстниками он крепок и бодр, подтянут, без грамма лишнего веса и стремителен, как хорошо натренированный конь.

Однако... по словам его байбише Злихи, распахнутая одежда всегда притягивает ветер: похоже, все беды и несчастья так и вились вокруг Мырзекена. В первый же год, как купил эту «олимпийку», Мырзахмет был порядочно ею «наказан».

Он всегда неравнодушно относился к спорту и активному отдыху. Поэтому, когда у соседского пацана появился велосипед, Мырзекен как-то выпросил его, чтобы прокатиться с ветерком. Мчаться на велике по улицам Мукура наподобие озорного мальчишки пожилому человеку показалось неудобным. Вот он и выехал за аул, взяв направление в сторону просторной долины.