Бесконечное землетрясение - Дара Эван

Но я неустойчив. Я не владею ногодрожью, стоять значит дрожать, и подбородок болит, и когда мимо влечется человек без туники, словно борясь со штормовым ветром, он | он задевает меня и разворачивает, и вот я на земле, я снова на земле. Я падаю жестко, неловко, на верхнюю, незащищенную часть бедра, и адская боль буравит кость. Я быстро сажусь, и смотрю, и вижу, как беловолосый мужчина, которого я тащил, уменьшается вдали, хрупкая хворостинка, обреченная блуждать в неумолимой дали, не слыша моих криков, сливаясь с остальной сварливой протоплазмой, сутуло устремившейся к распределителю. Я остаюсь сидеть и тру бедро, и тру лодыжку, и сдвигаю наколенник туда, где болит больше, и я не потеряю сознание | я не потеряю снова сознание, обещаю себе это. И я пронзительно кричу | я кричу вслед человеку, которого тащил | я кричу и кричу, и никто не замечает, и никто не отвечает, и я обращаюсь к себе, и я говорю себе: я не заплачу снова, — пока по щекам не катятся слезы.

Во время ночных корч почва отвердевает. Температура мало отличается от дневной, но некий молчаливый порог пройден. Есть еще пятьдесят, шестьдесят минут света. Темнота в этих широтах опускается молниеносно, как гильотина. У него достаточно времени, чтобы добыть несколько необходимых ему вещей.

Лодыжка скулит, подбородок, заживая, чешется, распределитель уже в пределах видимости. Периметр обнесен тянущимися по земле мертвыми электрическими проводами. Жандарм в своей облегающей синей униформе и синей кепке стоит у поручня. Единственный пропускной пункт. Он останавливается, вынимает из нагрудной сумки тюрбан и пристраивает его на голову. Опускает ткань так, чтобы она закрывала лицо по сторонам наподобие куфии. Трогается в путь, ступая проворно, насколько позволяет кренящаяся земля.

Распределитель открыт только во время Q1. Он не знает, почему его закрывают при Q2. Для купли-продажи это не помеха. Вероятно, сильная тряска облегчает воровство. Внимание рассеяно. Никто ни на чем не сосредоточен. Проходя мимо жандарма, он копается в нагрудной сумке. Прекращает, когда благополучно попадает на территорию. Его не увидели.

Перед ним лежит небольшой загон с товарами. Около двух десятков людей шаркают и останавливаются в узких длинных проходах. Глаза неотрывно смотрят вниз, в руках мешки. Ползут только двое. Он идет по центральному проходу. Кругом него кучами свалены на низких ротанговых платформах молотки, пилы, шпингалеты, многие из них ржавые. Широкие листья миндального дерева, медиаторы из обсидиана для разведения огня. За поворотом — веревки, диковинная проволока, импровизированные башмаки из мешковины с подошвой, которые какая-то артель шьет только в двух размерах. Наполовину заполненный мешок пожилой женщины больно задевает его голень, когда он топает мимо. Он вздрагивает, трет ногу. Идет дальше. Видит одеяла, все без исключения цвета морской волны, водоконусы, полотнища коричневатого брезента. Тряпье, бинты, жгуты; многое, он видит, сделано из кусков парашютного шелка.

Потом пирамиды защитных накладок вперемешку, изогнутые и цилиндрической формы. Наколенники, запястники, налокотники, накладки для щиколоток, другое снаряжение, которое он не может себе позволить. Рядом с ними в широком тазу с дренажным отверстием — каппы. На краю прямоугольного пространства с валены холмиком кассетные проигрыватели, дисковые телефоны, видеомагнитофоны, бумбоксы, картриджи. Он не представляет, зачем они здесь.

Унылое море вещей. Все покоричневело от пыли, сырости, землекрупиц. В поле зрения ни проблеска. Но все вокруг, каждый предмет в распределителе, вибрирует. Движение это какое-то двойственное, оно порождает переливы света, придающие рынку привлекательность. Наделяет стремлением схватить товары, побаюкать их в руках, прежде чем они канут. Он думает, что, раз он это понимает, значит, невосприимчив. Что он отдает себе отчет: побуждение приобретать и владеть — чистая иллюзия, последствие Q1. Он говорит себе, что его рассудок может нейтрализовать тряску. Но ему все равно нужно закупиться.

Он подходит к лоткам со съестными припасами. Набирает бананы, морковь, хлебные сухарики, сметанные яблоки, сладкий перец. Поворачивает обратно, хватает веер полевой зелени. Затем бросает его назад в кучу. В глицерине островной влажности зелень сохраняется всего один день. Бросив взгляд на свою руку, он вспоминает, что ему не мешает заменить запястник. Он заворачивает за угол, перебирает шаткую груду плетеных защитных повязок. Берет запястник почти самого маленького размера.

По пути к пункту оплаты чувствует на шее щекотку дождя. Затем слышит тонкий звон металла. Самые высокие люди в распределителе быстро собираются в центральном проходе. Те, кто пониже, рассеиваются по периметру. За считаные секунды все выстраиваются по росту, и жандарм с двумя помощниками начинают разматывать брезент с катушки, длинного бревна, которое лежит прямо за краем распределителя. Разматываемый брезент превращает звяканье и дребезг дождя в скороговорку. Вскоре уже накрыт весь загон. Теперь товар останется сухим.

Мгновенное усиление жары. Теперь слышны вдохи, выдохи. Люди, сидящие в концах распределителя, поднимают края брезента, чтобы внутрь проникал воздух. Когда вода течет по их рукам, они меняют руки, вытираются, меняют руки, вытираются.

Брезент плотный, но свет пропускает. Под скатом новой крыши он стоит не в полной темноте. Остается только ждать. Запах пыли. Контуры сложенных в кучи товаров, человеческих колонн. Никому и ничему не свойственна полная неподвижность. Колючая перкуссия дождя подчеркивает периодическое кряхтение. Выдыхаемый воздух становится томительно душным, но он не снимает запястников или налокотников, чтобы защитить их от пота. Оставаясь на ногах, убаюканный жарой, он сползает в сон, землетолчки будят его. Брезент елозит, временами скользит по его темени.

ДВЕНАДЦАТЬ.

На пункте оплаты он протягивает монеты человеку в плаще с капюшоном. Тот небрежно бросает их в глубокую плетеную чашу, и они вливаются в ералаш других монет. Он не встречался ни с кем глазами. Не будет и сейчас.

Он выходит из распределителя, рюкзак и нагрудная сумка как следует уравновешены. Он изучает от ступающие тучи, молочно-оранжевый небесный свет, видит белый треугольный флаг официального источника, трепещущий в воздухе на верху изогнутого ме таллического шеста. Обычно около распределителей есть один или два построенных правительством фонтана, узнал он. Большинство из них действуют всего пару недель, а затем прорываются, но новые судороги земли создают новые родники. Разрушенные фонтаны запечатывают или позволяют воде просочиться обратно в водоносный горизонт, пока землесдвиги выше по течению не обрубают потоки.

Люди ждут очереди наполнить емкости, хлопают на ветру мешки и куски брезента. Никто не обращает внимания на корки или сочащуюся кровь под носом, в ушах. Очереди у источников движутся быстро даже без надзора, как он заметил. Расторопность проистекает из страха, что вода иссякнет. Он раскладывает свой водоконус, чувствует плеск на дне. Это местное изобретение из брезента и толстой ткани снаружи. Круглый наверху и с молнией, водоконус сужается книзу до предела. Когда он держит его на уровне бедра, кончик царапает подъем ступней.

Две минуты на ожидание, двадцать секунд, чтобы наполнить конус. Потом мысль выключить кран. Сократить потерю. Он никогда не подходил к фонтану без текущей воды. Дрожащий стремится скорее прийти, а еще скорее уйти. Он решает изменить обыкновение. Быстро поворачивает ручку крана. Видит, как поток ослабевает до капели. Удаляясь, слышит ворчание. Оно эхом отдается в нем, как в стук в пустой бочке. Он чуть не спотыкается, он смотрит вниз. Он застегивает молнию водоконуса, вешает его на правое плечо и уходит.

Он движется от воды к воде. Примерно через двадцать минут карамболей и спотыканий он прибывает на мыс у бывшего Старого порта, внешними уголками глаз ощущает легкий ветерок. Видит катящиеся пенные волны, скачки моря. Он выскальзывает из своих рюкзаков, прислоняет их к высокой кочке. Может быть две минуты они постоят ровно. Он садится на ненадежный холмик сухой земли, кладет водоконус на колени. Снимает с ног опорки, добытые в мусоре на бывшей строительной площадке, добротные, но разного размера. Один мал, другой хлябает.