Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич

— Не переживай, Бибиш! Будет твой старик здоров — деньги заработает, — успокоил старуху Нурекен. — Давай сначала подобру-поздорову избавимся от этого мерзавца!

Но, как бы громогласно ни оповещал Нургали народ о своем намерении продать осла, избавиться от него с легкостью не получилось. Люди, прослышав о небывалой распущенности Тайкары, даже за жалкую десятку не желали его покупать.

— Лексей, у тебя ведь язык хорошо подвешен, помоги продать паршивца, исхитрись и всучи кому-нибудь, а я уж в долгу не останусь, водочкой тебя задарма напою! — обратился он с мольбой к соседу.

Жалея измученного приятеля, Лексей обошел несколько домов в ауле. Но хозяева всюду, только заслышав о Тайкаре, страдальчески хватались за головы и наотрез отказывались. «Даром не возьмем, даже если приплатит сверху, брать не станем. Пусть отвезет его обратно туда, откуда взял», — отмахивались аулчане.

А привез-то ишака Нурекен издалека, спору нет, если б он снова отвез его в Семипалатинск, худо-бедно, да как-нибудь сбыл бы там. Однако когда теперь, как в прошлый раз, подвернется попутный транспорт, чтобы добраться в такую даль?..

— Пристрелю! — заявил Нургали, когда понял, что от осла ему не избавиться. — Отведу на край обрыва, с которого свалился Мырзахмет, и застрелю!

— Зря ты так, не бери грех на душу! — всполошился Лексей. — В чем повинна скотина? За что ее стрелять?

— Еще спрашиваешь! Будто не знаешь, каким блудливым негодяем он оказался!

— Ты его сам блудливым сделал... Надо было сразу в придачу к нему ослицу покупать. Что ж ему, бедняге, делать-то, он ведь, как-никак, тоже мужского роду-племени...

— Ай, и ты хорош! К чему мозги мне паришь?

— Ты, Нургали, потерпи чуть-чуть... Съезжу-ка я к Степану Колмогорову в Ботапское ущелье... Помнишь этого пасечника?.. Попробую переговорить с ним. Вполне возможно, если не станем требовать плату, а предложим даром, он согласится взять твоего осла.

— Какая плата?! Наоборот, если он вдруг заартачится, я готов ему сверху целых сто рублей приплатить. Уговори, придумай что-нибудь и уломай...

— Откуда ты собираешься взять деньги, бедолага, чтобы сверху приплачивать? — зароптала тут же Бибиш.

— Ради такого дела найду! По людям пойду, но обязательно найду! — уперся рассерженный Нургали.

К счастью, Лексей все-таки уговорил Колмогорова взять ишака даром. Надев на него новехонький недоуздок, навьючив на спину седло, Нурекен вручил повод Лексею и, попросив его передать пасечнику огромное спасибо, отправил Тайкару к новому хозяину.

Проводил и облегченно выдохнул «ух», словно гора с плеч свалилась. А на следующий день дрых без задних ног до самого полудня.

Да будь он проклят, этот осел, с того самого дня он его больше ни разу не видел...

Вот, и такую историю довелось пережить Нурекену за его долгую жизнь. Кому-то она, может быть, покажется комичной, ему же тогда было совсем не до смеха.

Лексей все связанное с этим происшествием знает наизусть. А раз так, разве не придет ему в голову поделиться с библиотекарем? Наверняка уже проболтался, поди, напел как легенду! Да еще приукрасил для пущего впечатления: добавил солененького, чтоб посочнее было, и враньем несусветным приправил! В этом он мастер — развесишь уши, не заметишь, как хромая нога Нурекена окажется здоровой. По части вранья и трёпа Лексей никому в Мукуре первенства не уступит...

А что если Даулетхан уже попался на удочку Лексея, что если он аккуратно, словно нанизывая на нить, запечатлел болтовню соседа письменно, и теперь эти россказни попадут в небезысвестную родословную? Да это же позорное клеймо на памяти о нем в последующих поколениях!

Не-ет, пока жив Нургали, он не позволит свершиться подобной несправедливости...

* * *

Начиная с той самой поры жизнь Нургали превратилась в непрерывную череду однообразных дней сплошного треволненья...

Как-то в вечерние сумерки к соседу Лексею прикатился жирный пустомеля Канапия. Они устроились во дворе и о чем-то задушевно беседовали.

Нургали, прихрамывая, подошел к ним, перекинулся парой фраз и посреди разговора как бы невзначай спросил:

— А что это за вещь, которую пишет парнишка-библиотекарь, не слыхали?

— Ты о Даулетхане говоришь?

— Да, о нем.

— Я слышал, что он энциклопедию пишет, — ответил на вопрос Лексей.

— А о чем она, интересно? — снова робко спросил Нургали.

— Да пес его знает... о чем этот мальчишка пишет...

— Все это трёп, — вмешался в разговор Канапия. — Вряд ли такой лгунишка что-нибудь и в самом деле сотворит, он ведь ничего, кроме как молоть языком воздух, не умеет. Он и мне в прошлом году заявлял, будто пишет историю нашего аула.

— Ну, а дальше?

— А что дальше...

— Что он от тебя-то хотел?

— Расскажите, говорит, о своем жизненном пути, чем, мол, занимались, чего добились... Прицепился, как какой-то дотошный зануда-прокурор! Потом он и про вас спросил...

— Про нас? — сразу забеспокоился Нургали.

— Да, про вас двоих... А еще про Мырзахмета с Кай-саром, про Амира... Ну, я и рассказал о том, что мне известно.

— А что ты про нас сказал? — спросил, нервно моргая, Нургали.

— Я сначала подумал, он статью в районную газету пишет. А он, оказывается...

— Что, он?

— А чего это ты пристал ко мне?

— Да просто так спрашиваю, любопытно...

— После нашего разговора прошел месяц, вот я и пошел к библиотекарю, чтобы он показал мне свою статью. А мальчишка на мою просьбу развел руками да говорит, что не статью он пишет, а родословную книгу.

— Наверно, он сказал, «энциклопедию», — поправил Канапию Лексей. — Задумка, вообще-то, хорошая...

— Да что там хорошего? Болтовня одна, сплошь пустопорожние слова! В честь чего писать родословную... или как там ее...

— Энциклопедию, — подсказал Лексей.

— Да, «енциклопет»... Кого это перещеголял Мукур, чтобы о нем писать «енциклопет»? Да наш аул плетется, точно полуживая овца, в самом хвосте районных хозяйств! И вообще, таких, как наш Мукур, аулов в Казахстане тьма-тьмущая. Ежели о каждом из них писать «енцикломет», то земля, заместо травы, сплошь книгами покроется.

— Кажется, писанина Даулетхана в одну книгу и не поместится. Он вроде бы собирается сделать три тома, — вставил Нургали.

— Вот видишь, целых три книги!.. Есть такая поговорка: глянет старик в зеркало и в себе разочаруется. Чтобы понять, что вы в действительности собой представляете, на худой конец, сравните себя с соседним Аршаты и хорошенько вникните... Копошитесь в самом низу и ничего выше собственной головы не видите!

— Это ты правильно сказал, мне твои слова по душе, — согласился с Канапией и Лексей.

— Так что все труды Даулетхана — попросту пустая трата времени. Какая там родословная — неровен час, и сам Мукур исчезнет, повторив судьбу верхнего аула.

— Типун тебе на язык, Канапия!

— А что, я не прав? Молодежь массово бежит в город. Рабочих рук не хватает. Если так пойдет и дальше, не уверен, что у Мукура есть будущее.

— Говорят, некто, восхитившись дворцом падишаха па чужбине, вернулся в родные края и спалил собственный дом... Ты, Канапия, не хули так Мукур! — сказал с укором Нургали.

— А я и не хулил, я толковые выводы сделал! — выставив вверх указательный палец, возразил Канапия.

Мнение Канапии как будто слегка рассеяло тревогу, поселившуюся в душе Нургали. Однако в то же время в сердце закралось и сомнение: когда это слова жирного болтуна оказывались истиной, что будет делать Нурекен, если Канапия заблуждается в пустословии библиотекаря? Говорят, в осторожности нет позора: прислушиваться к людям, вероятно, надо, только нельзя забывать, что у тебя и своя голова на плечах есть.

С этими мыслями Нургали, привычно отогнав поутру свою серую корову в стадо, возвращался домой. Со стороны картофельного поля кто-то громко окликнул его:

— Эй, Нуреке, повернись-ка сюда!

Оказалось, опять Канапия. Похоже, справлял нужду прямо на поле, не добежав до уборной, что на дальнем краю. Подняв штаны и натягивая их на свой белый трясущийся толстый живот, он беззастенчиво застегивал ширинку.