Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич

— Заблудился я! — не моргнув глазом, заявил Кайсекен. — Бог свидетель, Иисжан, заплутал в лесу и спустился к Жуантобе.

Да будь он проклят, врал, конечно! Бедняжка Иис позднее узнала всю правду. Шубарагаш — аул, в котором Кайсар давненько не был, кто-то здесь ему родственник, кто-то друг, вот ее ветреный муж-недотепа и пошел кочевать гостем из дома в дом, чтобы угодить всем сородичам.

Надо сказать, Кайсекен по молодости был вольной птицей, любил погулять, развлечься, тем более, что овцы и так находились больше на попечении Иис. Хотя он не обладал ни мастерством заядлого охотника, ни меткостью мергена**, но занятие это любил, поскольку жил на природе. Навесит на себя важно ружье и бродит по горам, гоняя лягушек да развлекаясь стрельбой по суркам.

Еще большую страсть он питал к натуральному обмену. На этой почве переменял множество коней, на которых сам ездил верхом, кучу ружей и изрядное количество плеток. Одна связанная с этим история произошла, кажется, в конце пятидесятых годов, как раз накануне переезда с весеннего стойбища на джайляу.

Как-то Кайсекен опять обзавелся новеньким ружьем.

— Эй, Каким, я его в скальной расщелине нашел, — сказал он братишке, работавшему его помощником.

Удивленный Каким принялся разглядывать ружье со всех сторон.

— Видать, давным-давно, еще в те времена, когда белые бежали от красных, кто-то из них и припрятал его в расщелине, — предположил Кайсар.

— Ага, да это ружье только в прошлом году на заводе сделали, — вглядевшись в надпись, объявил братишка. — Смотри, здесь так и написано: «1958 год».

— Ну вот, ты мне не веришь... Я же говорю тебе, что нашел его в расщелине.

— В какой еще расщелине?

— Чего в горах полно — скал... Вот в расщелине одной из них я и обнаружил ружье.

— Агатай, ты что-то не договариваешь, я ведь чувствую это.

— Ну и чувствуй себе, а сейчас, когда придем в кос, подтвердишь мои слова как свидетель, если Иис вдруг спросит. Скажешь, что я и вправду нашел ружье в скальной расщелине. Хорошо?

— Ладно, — согласился братишка. — Но мне-то скажи правду, откуда ты его взял?

— Знаешь ведь Кабидоллу, что живет в Жулдузе? Я это ружье выменял у него на овцу, — признался Кайсекен.

Сияя как красноармеец, с гордым видом и новеньким ружьем за плечом, Кайсар к вечеру вместе с Какимом пришел на стоянку.

Перед входом в кос Иис собирала щепу и кипятила самовар. Она действительно первым делом спросила про ружье. Кайсекен, не моргнув глазом, сообщил, что нашел его в скальной расщелине. Однако Иис, знавшая мужа как пять своих пальцев, с сомнением покачала головой. И тогда слова старшего брата засвидетельствовал Каким, которому Иис поверила. На этом история происхождения ружья на какое-то время забылась.

Однажды Иис по одному делу отправилась в дом чабана Жангали. Приехав, сразу заметила в его отаре одну из собственных овец. Иис безошибочно узнала матку, которая ежегодно приносила по двойне.

— Эй, Жаке, так ведь это наша овца, — заявила она.

— С какой это стати ваша?

— Да ты что... думаешь, я из ума выжила, не могу признать собственную овцу?! — рассердилась Иис.

— Эту овцу привел в отару Кабидолла, когда заночевал у нас, — открыл ей правду тихоня Жангали.

— Какой еще Кабидолла?

— Да табунщик из Жулдуза.

— Ну надо же, он ведь, вроде бы, человек застенчивый и скромный, никогда бы не подумала, что окажется вором! — поразилась Иис, а следом, топнув ногой, возмущенно раскричалась: — Я этого так не оставлю! Я привлеку его к ответственности! Я покажу ему, как воровать чужих овец!

Разве тихоня Жангали устоит под натиском обвинений Иис? Он тут же вернул ей овцу, да еще парочку ягнят дал в придачу, лишь бы она успокоилась и не навлекла на них большей беды.

Посреди ночи к Иис во весь опор примчался Кабидолла.

— Эй, Иис, ты что творишь? Это же нечестно! — с ходу раскипятился он.

— Выходит, по-твоему, воровать овец честно? Не быть мне Иис, если я теперь не привлеку тебя к суду! — в тон ему ответила Иис, тоже налегая на крик.

— Это кто это овец ворует?!

— Ты, светик мой! Ты не просто овцу украл, а выбрал лучшую овцематку, которая каждый год котится двойней, ясно тебе?!

— Это нечестно, Иис, нечестно!

— Сам во всем виноват!

— А я говорю, это нечестно, и я не могу с этим мириться, Иис!

— Не можешь, так иди к черту! Понял?

— Все равно я этого так не оставлю... Вы нечестно поступаете!

— Чего ты разорался посреди ночи? Иди вон отсюда! — крикнула разгневанная Иис. — Я завтра с тобой разговаривать буду — в суде, понятно тебе?

— Боже мой, Иис, какой еще суд, какое воровство?! — испуганно завопил Кабидолла. — Мы ведь с Кайсаром по-человечески договорились. Произвели по обоюдному согласию обмен. Так что же вы теперь творите?!

— Какой такой обмен?

— Обмен как обмен.

— И на что же ты выменял нашу овцу? — сразу забеспокоилась, почувствовав неладное, Иис.

— На ружье... Я отдал ему новехонькое ружье. А он отобрал для меня из отары одну овцу. Мы ударили по рукам, договорились... Так где же наш уговор?

Услышав это, Иис обессиленно села как подкошенная...

Вот видите, Кайсар тоже в свое время был далеко не паинька. А в родословную Мукура он наверняка войдет как знатный чабан. Потому как до самого выхода на пенсию пас овец, и даже после выхода на заслуженный отдых несколько лет продолжал чабанить.

На самом же деле намного справедливее было бы все чабанские заслуги приписывать не Кайсару, а покойнице Иис. И орден с двумя медалями, полученные за сорокалетнюю работу пастухом, следовало цеплять не на грудь Кайсекена, а на грудь его покойной жены. Ведь сам Кайсар, в общем-то, всегда был невероятно легкомысленным и бестолковым. Жил по указке жены, еле справлялся с обязанностями чабана, всегда безропотно соглашался с тем, что скажет Иис, и шел туда, куда она пошлет его.

Что с ним поделаешь, гораздо больше, чем заниматься овцами, Кайсар любил шляться по гостям да бродяжничать в поисках праздных развлечений. Если до полудня он, выслеживая сурков, шатался на лысой вершине окрестной горы, то после обеда, волоча за собой курук, шел с удочкой к берегу какого-нибудь водоема и наслаждался рыбалкой. В крайнем случае, садился с важным видом на коня, объезжал соседние стойбища чабанов, встречавшие гостя отменным свежим мясом, и станы табунщиков, где рекой лился кумыс.

Кстати, о рыбалке. Как-то Нурекен сам стал свидетелем одной забавной истории, связанной с излюбленным занятием Кайсекена.

Однажды Нургали примкнул к группе косарей, отправлявшихся на джайляу, и приехал на летовку Кайса-ра в Салкыншокы. Когда они прибыли на стойбище, хозяина, как обычно, в окрестностях юрты не оказалось — ушел на речку ловить рыбу.

Расположившись за гостеприимным дастарханом Иис, косари напились вдоволь чаю, вкусили предложенного угощенья и уже собирались встать со своих мест, когда снизу, со стороны речки, появился Кайсекен. Сидя согнувшись на гнедом коне, с непонятным, белеющим за спиной тюком, он, распевая какую-то мелодичную песню, не спеша подъехал к косу.

— Сегодня был чудесный клев! — объявил Кайсекен, слезая с коня.

Настроение у него, чувствуется, на подъеме. С гордым видом сбросил на землю полную торбу рыбы. Потом, сняв с седла притороченный тюк, тоже скинул его наземь.

— Ой, дурень проклятый! — воскликнула Иис, едва завидев тюк. — Надо же, додумался!..

Джигиты один за другим устремились к ней, мол, что случилось-то, а спустя мгновение хором зашлись от неудержимого хохота.

Дело в том, что рыба в тот день действительно клевала отменно. Очень скоро заплечная торба, которую Кайсар захватил с собой, была полна-полнехонька. Тем не менее, он продолжал рыбачить. Стоило только закинуть удочку в воду, как рыба моментально хватала приманку. Как же не войти в азарт?! Да разве в такой ситуации он уйдет с берега только из-за того, что торба наполнилась? И Кайсекена неожиданно осенило: присел, стянул с себя кальсоны, накрепко завязал узлом каждую штанину и стал складывать пойманную рыбу туда.