Общество самоубийц - Хэн Рэйчел

— Из-за них мы потеряли контракт с Масками. Это может притормозить мою карьеру на много лет.

— Вы его не потеряли, — возразил Тодд. — Они сказали, что контракт временно приостановлен. Зачем предполагать самое худшее? Может, если ты просто…

— Что просто?

Тодд отвел взгляд и принялся расправлять складку на простыне.

Лия опустилась на колени у ног мужчины и провела ладонями по его бедрам. Под мягкой, усыпанной светлыми волосками кожей, словно поверхность чужой планеты, ощущалась твердость, которая всегда завораживала Лию. «Когда-нибудь останется только это, — внезапно подумала она с грустью. — „Умная кровь“, „Алмазная кожа“ и „Твердые мышцы“, живущие вечно». Лия прогнала воспоминание о лице отца, потемневшем от пигментации и изрезанном морщинами.

Тодд накрыл ее руку своей:

— Все утрясется, я уверен. Ты самая лучшая и ревностная долгоживущая, какую я только знаю, вот и все, что я хочу сказать.

— А вдруг не утрясется? Что, если…

— Тогда я сам пойду в Министерство и все им расскажу. Про то, как ты первая из долгоживущих бросила бегать, даже до того, как опубликовали рекомендации и рассказали о вреде относительно высокого ударного воздействия. Про то, как ты делишь свои «Нутрипаки» на получасовые порции, чтобы обеспечить оптимальную подачу питательных веществ в течение дня. Про то, как ты каждый вечер два часа медитируешь и ни разу в жизни не пропустила утреннюю растяжку, про…

— Ладно-ладно, я поняла.

Она улыбнулась, но внутреннее напряжение никуда не делось. Выражение на лице Тодца в этот момент… В нем-то и была загвоздка. Именно из-за подобных вещей они были помолвлены уже почти восемь лет и все еще не назначили дату свадьбы. Тодц и его безупречные гены, его доверие к жизни и твердая убежденность в том, что Министерство действует всегда справедливо и разумно. Тодд и его семейство — несколько поколений акционеров «ХелсФин» — и его наследственный капитал, благодаря которому он может себе позволить заниматься исключительно неспешным уходом за собой. Тодд никогда не встречал никого недосотенного, его мир заполняют только победители генетической лотереи.

Но разве не поэтому Лия встречается именно с ним? Разве она не использует Тодда как лекарство, как защиту от своего сумбурного прошлого? Он стал ее высшим достижением, последним недостающим элементом, позволившим сложить такую картину жизни, какую она хотела, какую хотела для нее Уджу. Их дети почти наверняка станут долгоживущими, может, даже первыми прорвут барьер. Станут бессмертными. С генами Тодда и Лии у них будут на то все шансы.

Лия резко поднялась на ноги.

— Пойдем со мной, — сказала она.

Она взяла Тодда за руку и отвела в самую маленькую комнату в квартире, изначально спроектированную как гардеробная. Теперь же она была практически с полу до потолка завалена картинами. Высокое зеркало, тянувшееся вдоль одной из стен, было испещрено потеками и пятнами краски.

В одиночку Тодд сюда никогда не заходил. Он всегда уважал странное увлечение Лии, и ей это казалось очень милым. Сейчас он с вежливой озадаченностью смотрел на холсты, хмуря лоб, словно пытался решить математическую задачу.

— Как тебе? — Лия заставила Тодда повернуться к большому мольберту, установленному посреди комнаты. — Это город, — она указала на сетку улиц, небоскребы, темное небо.

— Понятно, — Тодд медленно кивнул.

Лия видела, что ничего ему не понятно, но все равно взяла холст и решительно протянула:

— Вот, возьми. Хочу тебе подарить.

— Я не могу это принять! — воскликнул Тодд.

Но Лия не шевельнулась, и он осторожно взял у нее картину, стараясь не касаться влажно поблескивающей поверхности.

— Очень красиво, — сказал он, собравшись с духом. — Спасибо.

Лия поцеловала его, раздвинув губы, будто собираясь пить через соломинку, и игриво подведя язык к краю зубов. Она всегда так целовала Тодда, поглаживая руками мускулистую сильную шею и напоминая себе, что вот он, успех. Здоровый дух, здоровое тело.

Они занялись сексом на полу, посреди холстов и баночек с красками, источающими резкий химический запах. Бедра Лии скользили по холодному мрамору. Снаружи небо было затянуто тучами.

Глава пятая

Какой срок жизни отведен человеку, становилось ясно в первые минуты после его рождения. Тесты проводили сразу — медики просто брали мазок из горла ревущего младенца. Родители, ожидая, как решится судьба их ребенка, ужасно нервничали. Иногда результаты приходили, когда мать впервые держала новорожденного на руках, глядя в его подернутые влагой, еще не совсем человеческие глаза.

Лии рассказывали, что с ней вышло именно так. Она сто раз слышала историю про то, как ее тестировали — как мать попросила врачей повторить проверку, результат вышел тот же, и она стала настаиватъ. чтобы повторили еще раз. Как ей резко ответили, что у них ошибок не бывает, а врач так обиделся, что его черные усы еще долго подергивались. Как мать все равно никак не могла поверить в результат. а в итоге разрыдалась, и ее слезы стекали по подбородку на безупречные круглые шечки новорожденной Лии. Как Лия приоткрыла крошечные розовые губки и впервые в жизни попробовала соль.

С Сэмюэлом, конечно, все было по другому. За сорок лет до рождения Лии. Тогда мать никак не от реагировала, приняла новости так. будто именно этого она и ожидала.

Сначала Сэмюэл, потом Лия. Уджу и Кайто дали детям настоящие, как им казалось, американские имена — имена, которые знаменовали начало новой эпохи в их жизни.

По мнению медиков, их семья оказалась уникальной. Один шанс на миллион. Время жизни, отведенное природой детям одних родителей, обычно почти совпадало и чаще всего имело ограничение в пределах века. Или побольше. Но каждый лишний десяток лет разницы между братьями или сестрами воспринимался как удар по всесильной теории вероятности. А чтобы один ребенок оказался долгоживущим, а другой нет — это выходило за рамки понимания ученых.

Иногда Лия думала, что человеческий генофонд не так уж велик, и если один ребенок в семье получает больше правильных генов, другому достается меньше. Может, она что-то украла у Сэмюэла? Но всерьез вдумываться о таких вещах Лия себе не позволяла.

— Доброе утро! — жизнерадостно пропела администратор, пока двери клиники плавно закрывались у нее за спиной. — Я скажу Джесси, что ты пришла. Подожди минуточку.

Другие клиенты, в основном женщины в узких юбках, деловито печатавшие что-то на планшетах, сидели в стильной приемной. Некоторые держали в руках бокалы с буровато-зеленым налитком холодного отжима, который продавался в овощном баре клиники. Массивные прилавки бара, сделанные из соснового бруса, белые картины в стиле дзен и бумажные фонари — все помогало со ставать у посетителей ощущение покоя.

Лия заказала у симпатичного бариста имбирный чай и, пока он нарезал тонюсенькими полосками стебель свежего имбиря, смотрела на выступающую на его предплечье вену. Возможно, бариста учился на хирурга. На вид он был не старше пятидесяти, так что, скорее всего, заканчивал третье десятилетие учебы в медицинской школе. Говорят, теперь студенты так рвутся набраться медицинского опыта, что на любую вакансию в клинике большой конкурс, даже если требуется просто смешивать смузи или мыть туалеты.

«Сэмюэл хотел стать педиатром», — внезапно вспомнила она. Он всегда хорошо ладил с детьми — практиковался на собственной сестре. Лия вдруг увидела его очень отчетливо: длинноногий и длиннорукий, с узловатыми коленями, он учил ее делать стойку на голове, прислоняясь к кухонному столу, и волосы его касались пола, а очки соскальзывали на лоб. Лия смеялась и вскидывала ноги, пока мать не остановила ее.

Конечно, шансов у брата не было. Недолгоживущие слишком быстро сходили со сцены, и потратить сорок лет на обучение, которое требовалось даже для первичной врачебной квалификации, не могли. Да им никто и не позволил бы.

— Лия.

У нее потеплело внутри от одного звука голоса Джесси. Так уж он действовал, этот голос, казавшийся золотистым и обволакивающим, как мед, — как и у большинства операторов, занимавшихся регулярным обслуживанием людей. Джесси для Лии была почти что членом семьи. Прежде она присматривала за Сэмюэлом и за матерью, пока та была жива. И за отцом до того, как тот исчез.