Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич

В кино о самураях всегда бывают схватки с приемами дзюдо и каратэ, поединки на мечах, на худой конец, рукопашные бои. А такие кинофильмы, где показывают беспощадные кровавые драки с проломленными головами да выбитыми глазами, Рахман любит больше всего на свете. Так что сегодня мотор должен работать бесперебойно, и ради этого он посчитал совсем нелишним еще раз проверить его, почистить и отладить отдельные узлы.

Для начала Рахман отправился выяснить причину замыкания на том берегу речки. Долго искать не пришлось, неполадку он обнаружил фактически сразу: в самом начале улицы, на стоящем рядом с домом Казтая столбе провисли провода, похоже, тут и был нарушен контакт.

Напялив на ноги монтерские «кошки», Рахман рассовал по карманам робы необходимые инструменты и вскарабкался на вершину столба. Только занялся восстановлением электроцепи, как столб вдруг затрещал и стал угрожающе крениться набок.

«Падаю! — подумал Рахман. — Давным-давно надо было заменить этот гнилой столб — погибели моей дожидался!» Не успел пожалеть об этом, как вместе с рухнувшим столбом, сломав вдребезги окно, влетел внутрь дома Казтая. Причем упал не на пол, а прямо в мягкую постель.

Раздался чей-то истошный крик, словно кобыла ожеребилась. Не понимая, что же произошло, он выдернул застрявшую в «кошке» ногу и, обернувшись, увидел, что рядом с ним на постели лежит какая-то женщина. Она вытаращила на него выпученные от ужаса глаза, а ее крупное, рыхлое тело тряслось от дрожи. Еле узнал — лежавшей навзничь женщиной оказалась женушка Казтая, «шифоньер» Нурлытай.

— Столб, проклятый, свалился, видно, трухлявый! — объяснил он и с трудом поднялся с постели. — Кажется, я ногу повредил...

Нурлытай не издала ни звука.

— А ты почему не на сенокосе, почему дома лежишь посреди рабочего дня?

Женушка-«шифоньер» молчала, словно язык проглотила, лишь часто-часто заморгала мокрыми от слез глазами.

— Испугалась, наверно? Я тут провода чинил и упал со столба. Вернее, вместе со столбом. Не бойся, я не бандит, посмотри, ведь это я... моторист Рахман. До сих пор, что ли, не признала?

Нурлытай наконец ожила, встала с постели.

Рахман провел ладонью по лицу, испачкав руку кровью. Видно, порезался, когда падал, об оконное стекло. Прихрамывая, вышел в переднюю и умылся под рукомойником. Глядя в зеркало, привел себя в порядок и опять вернулся к Нурлытай.

— Ты не бойся... Стекло мы тебе вставим. Я ведь не виноват в том, что столб рухнул. Сгнил он, проклятый...

Обычно немногословная, Нурлытай и на этот раз промолчала, только кивнула головой, дав понять, что ей все ясно.

Рахман вытолкнул через окно воткнувшуюся в дом верхушку столба, собрал рассыпанные на полу инструменты, подхватил «кошки» и вышел на улицу. С обеих сторон столба болтались скрученные на концах обрывки проводов.

— Так ты почему дома валяешься? На сенокос не выходила, что ли? —обернувшись на выходе, снова спросил Рахман.

— Ногу занозила, она воспалилась, и я не могу на нее наступать, — ответила на этот раз Нурлытай, оправдываясь.

— В таком случае мы оба теперь хромые! — громко расхохотался Рахман.

Нурлытай, видимо только сейчас оправившаяся от шока, тоже звонко рассмеялась.

Вкопать новый столб взамен упавшего и заново натянуть на нем провода — задача не из легких. Одному Рахману с этим не справиться, необходима помощь, как минимум, двух или трех человек. Ну а все, кто способен помочь, косят сейчас сено. Возможности подсобить ему в такое горячее время у них попросту нет, даже если весь Мукур останется без света. Поэтому Рахман до окончания сенокосной кампании вообще отключил от электричества окраинную улицу.

Вечером, когда стемнело, в клубе показали отличный японский фильм, в котором было полно потрясающих поединков, жестоких драк и интригующих событий. Выйдя из клуба, возбужденный впечатлениями Рахман пригласил к себе в гости пятерых ребят помладше, которыми верховодил и которых самолично воспитывал. Накрыл в передней комнате дастархан и шумно отпраздновал с друзьями свой день рождения.

Глубокой ночью, покинув душный дом, все вместе вышли на свежий воздух прогуляться. Разгоряченные, с затуманенными от выпитого глазами, парни бесцельно бороздили улицу за улицей.

Когда джигиты, шумно переговариваясь, обходили чью-то изгородь, краем уха услышали блеяние овцы. Правда, никто, кроме Рахмана, не обратил на это особого внимания — подумаешь, невидаль, что они, не слышали меканье овцы, уж чего в ауле навалом, так это баранов.

Рахман же, шедший впереди всех, услышав блеющую овцу, резко развернулся, зашагал назад и, вытянув шею поверх изгороди, стал пристально вглядываться в засаженный картофелем огород. Его мутные глаза зацепились за светлое пятно, белеющее в дальнем конце огорода.

Оказалось, это овца, привязанная арканом на заросшей травой площадке. Мукурцы забирают овцу из общей отары на пастбище лишь перед забоем и вот так держат несколько дней на короткой привязи, чтобы она нагуляла жирок.

— Эй, парни, айда сюда! — шепотом позвал вмиг отрезвевший Рахман. —Есть замечательная идея!

Весело оравшие джигиты, почуяв запах приключения, моментально умолкли.

— Вы наверняка проголодались, ведь так? — спросил он, прикрыв ладонью рот, как бы давая понять, чтобы друзья вели себя тихо. — Разве жалкая тушка гуся, которого мы съели за ужином в нашем доме, может считаться настоящей закуской?.. Давайте-ка утащим эту овечку в лес, зарежем и досыта наедимся!

— А что будет, если хозяин узнает?

— Ни черта он не узнает!.. Вся ночь до утра — наша. Пока станет светло, мы не только с мясом управимся, но и жирок из костей высосем. Ну, вперед, парни!

— Мы готовы!..

— Говорят, даже маленький верблюжонок хотя бы раз взбрыкивает и вырывается на свободу. Так что и мы сегодня, братишки, хотя бы разок, но как следует попируем! Пускай эта ночь навсегда останется в нашей памяти...

Парни и так на взводе, им только скажи — лихо перемахнув через изгородь, бегом бросились к привязанной овце и, не дав ей даже дернуться, схватили. Один из джигитов, взяв добычу за передние ноги, взвалил ее себе на спину.

Поскольку похищенная овца начала отчаянно блеять посреди ночной тишины, Рахман стянул сапог и прочно заткнул ей пасть портянкой. Овца затихла. Кто-то из ребят бросился домой за казаном и треногой. Остальные же вместе с добычей спешно покинули пределы аула и направились в сторону рощи на берегу речки.

Охваченные возбуждением, как только добрались до безопасного места, в мгновение ока зарезали овцу и разделали тушу. Все внутренности бросили в реку, чтобы унесло течением, оставили лишь печенку, которую решили поджарить на костре. Чтобы не осталось никаких следов, шкуру и бесполезные голяшки, где практически не было мяса, отделили и закопали в сторонке.

Тут подоспел и товарищ с казаном. Разожгли костер и поставили мясо вариться. А разве праздничный обед у казахов обходится без бараньей головы? Поэтому голову джигиты хорошенько опалили и тоже бросили в казан.

Пока варилось мясо, дружно взялись за дело: разбрелись по ночной роще, и каждый принес по охапке хвороста. Затем, оставив дежурного возле казана, пошли к реке и с удовольствием искупались. Все пребывали в очень приподнятом настроении, словно в этой роще происходило продолжение недавнего захватывающего японского фильма, полного опасных и увлекательных приключений.

— Жизнь дается человеку только один раз. И надо стараться ее не прошляпить! — подзадоривая дружков, менторским тоном изрек Рахман. — Если будете мне верными друзьями, ваша жизнь станет яркой и праздничной, как ярмарка. Я сделаю из вас, братцы, достойных парней, настоящих мужиков!..

Ждать, пока мясо потомится на огне сколько положено и как следует сварится, было невтерпеж. Поэтому, как только содержимое казана вскипело, джигиты вытащили баранину и сели кружком пировать. Каждый, взяв но мослу, жадно накинулся на еду, с силой откусывая от костей жесткое, не поддающееся мясо, струившееся жиром пополам с кровью. Один из парней с бульканьем разлил в граненые стаканы водку.