Истории замка Айюэбао - Вэй Чжан

Подтяжкин поджал губы и обернулся к своей помощнице.

Когда до той наконец дошёл смысл слов председателя, она захныкала:

— Сколько бы ни было людей в семье, а хозяин один! С нас-то что взять! По важным делам всегда требуется ваш совет, а вы на нас всё перекладываете. Как бы там ни было, так нельзя… Конечно, вы нуждаетесь в хорошем отдыхе и приятном досуге, а мы, боже мой, а мы-то как же! — Казалось, она и впрямь вот-вот расплачется.

Чуньюй Баоцэ собрался уходить. Подтяжкин, присев на корточки, собрал с пола карту. Председатель удалился не оглядываясь. Подтяжкин тщательно складывал карту. Замдиректора тёрла уголки глаз:

— Что-то я совсем расклеилась от расстройства, что это со мной?

— Опростоволосилась ты.

— Разве я что-то не так сказала?

— Всё так, мать твою, и даже слишком.

Она хотела поддержать Подтяжкина под руку, но тот отмахнулся.

Платина получил через Куколку приказ от председателя совета директоров: немедля отправить кого-нибудь в Цзитаньцзяо с двумя собраниями сочинений, одно из которых презентовать У Шаюаню, а другое — фольклористке. «Тщательно упаковать, передать им лично в руки». Платина, не откладывая дело в долгий ящик, раздобыл две большие картонные коробки, выстелил изнутри слоем флисовой ткани и, удивлённо охая, аккуратно сложил в них книги в кожаных переплётах. Сочинений у хозяина замка оказалось очень много, но у него каждый день столько хлопот, что не было времени стать профессиональным писателем! Конечно, в его распоряжении была целая издательская команда во главе с Колодкиным, однако они лишь записывали за председателем, только и всего, а за малейший промах получали взбучку. За один короткий миг перед его глазами пронеслись все горести и радости, сопровождавшие его на протяжении более чем десяти лет работы на Чуньюй Баоцэ, и он в очередной раз ощутил прилив гордости: рядом с этим уникальным человеком не требовалось что-либо доказывать или сомневаться, достаточно лишь беспрекословно подчиняться. После окончания университета, когда он пришёл в эту корпорацию на должность секретаря, многие его однокашники выражали сожаление по поводу того, что он не пошёл работать по специальности. Но с течением времени он всё больше убеждался, что сделал правильный выбор и что ему несказанно повезло.

2

Близился рассвет, а Куколке всё не спалось. Она больше всего боялась оказаться в плену бессонницы. Председатель совета директоров теперь, бывало, бодрствовал ночи напролёт, зато раньше, как он сам утверждал, всегда спал как убитый: «В молодости нет времени маяться бессонницей, а потом я женился на Комиссаре, вот уж у кого стоило поучиться сну».

— До чего же разные бывают люди, — говорил он ей. — Комиссар как была в своих высоких сапогах, прямо так валилась на кровать и тут же начинала храпеть. Даже если бы на следующий день её ждал расстрел, она всё равно спала бы ночью богатырским сном, — в голосе Чуньюй Баоцэ звучало восхищение. — Я никогда не встречал другой такой женщины. Невероятно! Она курила, пила, а на волне энтузиазма, бывало, как обнимет за шею и ну целовать. Пистолет, стреляющий картечью, она клала под подушку и была всегда готова открыть огонь при первом появлении врага.

— И как, открывала?

— Не было случая. Мы ездили на целину охотиться на зайцев, они очень быстро убегали, и часто выстрелы оказывались холостыми. Однажды по возвращении с охоты я даже написал стихотворение, в котором была такая строчка: «По траве промчался дикий заяц». Комиссар, промахиваясь, потом долго пребывала не в духе и говорила, что в мирное время, чёрт возьми, совсем житья не стало. Она расхаживала по дому голышом, сверкая своим рельефным мускулистым телом. Иногда мне вспоминаются её непонятные отношения с тем начальником, но, когда я её об этом расспрашивал, она отделывалась одной и той же фразой: «Думаешь, у него такие аппетиты?» Вот так и жили, — заключил Чуньюй Баоцэ, вглядываясь в ночную тьму. — Как же я по ней скучаю!

Стоило ему заговорить о Комиссаре, как он напрочь забывал про сон, но ответственность за свою бессонницу предпочитал перекладывать на чужие плечи:

— С тех пор как ты появилась, у меня началась бессонница, видать, ночному бодрствованию у тебя научился.

Чуньюй Баоцэ выпил стакан лимонного сока и снова лёг. Куколка кое-что вспомнила:

— Я начала мучиться бессонницей с тех пор, как переселилась в свой книжный магазин. Это не из-за страха, просто я постоянно о чём-то думала: то вспоминала, как Хромой что-то жужжал мне на ухо, то снова ощущала на себе пристальный взгляд Тощего. Они никак не шли у меня из головы, и это при том, что оба были конченными мерзавцами. Это были звери с на редкость вспыльчивым нравом.

Он сразу же подхватил:

— Совершенно верно. Я и говорю, у меня давно уже на уме лишь одно желание — собрать вместе этих удивительных людей и выпить с ними; может, у нас найдётся что обсудить. Помимо этих двоих, я бы пригласил ещё того, из птичьего питомника на острове. Правда, тот уже староват, и его может не заинтересовать участие в банкете…

Куколка сжала в кулак свисавшую с кровати руку:

— О чём же вы, интересно, будете говорить, окажись вы за одним столом?

— О, да много о чём! О достижениях на любовном фронте, к примеру. Пропустив три чарки вина, мужчина обыкновенно начинает говорить о женщинах и обязательно изливает душу. Но даже если они будут держать языки за зубами, я смогу увидеть их души насквозь. У этих разбойников-похитителей есть кое-какая секретная способность — то, что в книгах называется «выдающийся талант». Его действие ты испытала на себе.

Куколка ущипнула его:

— Неправда.

— Не хочешь говорить — не надо. Такое тщательное наблюдение и есть «исследование любви», этой наукой я увлекаюсь уже несколько лет. Многие думают, я только и умею, что деньги лопатой грести, — как же они заблуждаются. Деньги для меня давно уже утратили приоритет, вот любовь — другое дело. Для любого мужчины, имеющего великие стремления, вопрос любви всю жизнь имеет значение.

Куколка долго молчала. По прошествии десяти с лишним минут она спросила:

— А вы говорили о таких вещах с Комиссаром Синмэй?

— Комиссар понимает всё на свете, — ответил он, пряча улыбку, — кроме этого.

— Почему?

— Потому что она материалист, в её глазах все мы — материя, и только. Два материальных предмета, слившихся в один, сжимающих друг друга мёртвой хваткой и охваченных жаждой обладания, пока не наступает рассвет…

Поспали они лишь три часа под утро, но после пробуждения не чувствовали ни капли сонливости. Чуньюй Баоцэ пребывал в добром расположении духа. Окинув Куколку внимательным взглядом, он заметил:

— Давно мы с тобой вот так вдвоём не встречали рассвет. Ты ещё совсем юное дитя, личико твоё всегда свежее как весна! Заполучив тебя, жаловаться на жизнь может только самый ненасытный жадина!

Куколка похлопала его по руке:

— Скорее умывайтесь и пойдёмте завтракать! Мы же позавтракаем вместе?

— Конечно. А после завтрака вместо библиотеки посетим кое-какое приятное место. Нельзя же всё время держать своё «я» взаперти во внутренних покоях, это глубоко безнравственно.

Куколка подумала, что они снова отправятся на прогулку на его стареньком джипе, и начала собирать вещи, которые могут понадобиться в дороге, но он остановил её. Выйдя из замка, они встали в ожидании на повороте. Подъехал электробус-шаттл, и Чуньюй Баоцэ, окликнув водителя, помог Куколке забраться в машину. Следуя его указаниям, машина проехала несколько остановок и, описав большую дугу позади замка, въехала в очередной зелёный массив. Это был ещё один небольшой холм в километре от замка, который Куколка раньше видела лишь издали, но к которому никогда не подходила близко. Метрах в десяти от холма виднелись два теннисных корта, вблизи которых машина остановилась. Женщина-водитель с извиняющейся улыбкой уехала. Чуньюй Баоцэ шёл впереди. Не обращая внимания на корты, он пошёл дальше на запад. Взору открылись широкие просторы: впереди лежало искусственное озеро, отливающее бирюзой; по берегам росли ивы, а с запада его обрамляли чёрные гималайские кедры; между соснами и склоном широко разрослась смешанная роща, посреди которой виднелась тёмно-красная крыша. То тут, то там звучало сдержанное пение птиц, создававшее умиротворяющую атмосферу. Куколка обратила внимание, что по мере приближения к склону холма выражение лица её спутника становилось всё более сосредоточенным. В нос бил крепкий запах сосновой смолы, отчего лес вокруг казался тяжёлым и давящим. Неширокая асфальтированная дорожка вилась среди деревьев гинкго и китайского ясеня, укрывавших её сверху своими густыми кронами, как колпаком. Дорожка привела путников к пологому склону. Пройдя более пятидесяти метров, они повернули налево, в обход густых зарослей бамбука. Взору предстал небольшой дворик.