Бабушка слегка помрачнела.
– Да, ты тогда знатно расстроилась. Но зато запомнила, что если уж лезешь высоко – держись покрепче, – сказала Джинни с легкой улыбкой.
– Справедливо. Но… не то чтобы мне потом этот урок сильно пригодился, – откликнулась Эшли и хлопнула по колесам своего кресла.
В комнате повисла неловкая тишина. Робин опустила взгляд на больничные приборы по краям кровати, сглотнула слезы и тихо сказала:
– Прости, что не приехала раньше.
Джинни протянула руку и неожиданно крепко сжала ладонь внучки.
– Прости меня, Робин, что не могу остаться с тобой подольше. Но знаешь, я прожила полную, насыщенную жизнь.
– Замечательную жизнь, бабуль.
– Ну, по большей части – да. Но не всегда.
– Слушай, ну не закроют же перед тобой врата рая из-за пары сомнительных квестов, – попыталась улыбнуться Робин.
Но Джинни покачала головой. Лицо ее посерьезнело.
– Дело не только в этом. В молодости я была… сумасбродной. Самоуверенной дурочкой. А на войне…
– Бабуль, ну война была давно. Ты же…
– Робин, – перебила она мягко, но твердо, – пожалуйста, позволь мне договорить. Вы ведь знаете, что я летала на самолетах?
– Конечно, – ответили обе внучки почти хором.
Они всегда гордились тем, что их бабушка была одной из первых американок, которых допустили к военным самолетам: она перегоняла их с заводов на фронт, чтобы освободить мужчин для боевых заданий. Один раз она даже прилетала в Британию – перегонять «Спитфайры» в составе женской эскадрильи вспомогательного воздушного транспорта. В конце концов это и стало причиной ее переезда за океан.
– Ты была изумительным пилотом, – сказала Робин.
– Была. Иногда даже чересчур. Или, по крайней мере, мне тогда казалось, что я слишком хороша.
– В каком смысле?
Робин стало не по себе. Одно дело – видеть свою бабушку, некогда неуемную и живую, теперь прикованной к кровати. Но слышать, как та называет себя самоуверенной дурочкой… это било куда больнее. Бабушка Джинни всегда была настоящей американкой: уверенной в себе, упрямой, полной энергии. Она воспитывала своих внучек такими же. Благодаря ей у них был несгибаемый оптимизм, жажда побед и дух соперничества, который толкал их к целям. Так Эшли получила спортивную стипендию в Университет штата Индиана, где занималась велоспортом, а Робин поступила в Мичиганский университет по программе для легкоатлетов. Бабушка научила их мечтать масштабно, стремиться к звездам, хотеть объять мир – как и подобает настоящей американке. И пусть жизнь внесла свои коррективы, этот внутренний огонь в них не погас.
Даже когда Эшли после аварии оказалась прикована к кровати, Джинни не позволила ей сдаться. «Ну ты же умеешь колесным транспортом пользоваться», – говорила она снова и снова.
Кто-то счел бы это чересчур резким, даже жестоким, но внучки знали: в семье Харрис женщины не сдаются. Никогда.
Так что же бабушка сейчас пытается им сказать?
Старушка прикрыла глаза, Робин посмотрела на ее бледное лицо – и на одну кошмарную секунду ей показалось, что бабушки больше нет. Но Джинни резко распахнула глаза – и посмотрела на них тем самым решительным, несгибаемым взглядом, знакомым с самого детства.
– Я тут для вас приключение придумала.
– Что?! – в один голос воскликнули Эшли и Робин.
Робин ожидала услышать что угодно – только не это. Она растерянно выглянула в окно, пытаясь понять, что происходит, но Джинни усмехнулась:
– Да не здесь же, радость моя.
Робин бросила взгляд на Эшли, сидевшую так близко к кровати, как только позволяла мебель.
– А где тогда? – спросила она.
Джинни улыбнулась, глаза ее лукаво блеснули:
– На Гавайях!
– Что?! – воскликнули внучки хором.
– К… То есть? – попыталась уточнить Эшли.
– Было бы желание, – подмигнула бабушка. – Если уж я, лежа тут одной ногой в могиле, сумела соорудить вам квест, то вы, здоровые девицы, точно сможете его пройти.
– Мы? Вместе? – переспросила Эшли. – Ты всерьез отправляешь меня на Гавайи?
– Именно так.
– И как ты это себе представляешь? Я туда прикачу, что ли? – Она хлопнула ладонями по подлокотникам кресла.
– Можешь и долететь. Если, конечно, крылья отрастишь.
– Ба-а-абушка!
– А что? – пожала плечами Джинни. – Другие же как-то справляются, Эшли. Люди и совсем без ног летают.
Эшли вздрогнула, и Робин тут же почувствовала, как ей стало больно. Эшли всегда наотрез отказывалась от костылей, электроколясок и прочих приспособлений, которые могли бы хоть чуть-чуть облегчить ей жизнь. Так что слова бабушки были, пожалуй, чересчур. Даже для нее.
Робин ощутила всплеск вины – и, как всегда, стремление сделать что-то, чтобы облегчить жизнь сестре. Но Гавайи?! Она представила себе свою тесную квартирку в деловом районе Гонолулу: шкаф впритык к дивану, стол буквально вдавлен в угол. А еще – пятый этаж и лифт, которым пользоваться можно было только на свой страх и риск.
Она взяла бабушку за руку.
– Бабуль, а может… ты просто расскажешь нам, что у тебя на уме? Что бы это ни было, лучше мы услышим все прямо от тебя. Правда, Эш?
Эшли сразу закивала. По ее виду было ясно: ей тоже не светила радость от идеи срочно лететь на острова.
Но Джинни покачала головой:
– Не могу.
– Почему?
– Пока сами не увидите – не поймете.
На глаза Джинни опустилась легкая пелена, и она слабо улыбнулась:
– А знаете, мне понравилось устраивать вам это приключение – придумывать, планировать. Заодно перебрала в голове старые воспоминания… И знаете что, довелось же мне жизнь пожить! Чего мы только не пережили в те годы! Пёрл-Харбор был в центре событий, а мы – в самом сердце Пёрл-Харбора.
– …мы? – переспросила Робин.
– Я, Джек, мой брат… Пенни, Эдди, Дагни, Джо, Лилиноэ…
Она называла одно имя за другим, пока внезапный приступ кашля не сложил ее пополам. Робин бросилась к кровати, но Эшли действовала быстрее: подхватила кислородную маску и уверенно закрепила ее на лице бабушки. Аппарат щелкнул, и воздух с тихим шипением наполнил легкие Джинни, смягчив хрип в ее груди.
Бабушка, бледнее обычного, лежала на подушках, и Робин вцепилась в руку сестры, дрожащую так же, как ее собственная. И наконец слезы, которые сдерживались с той самой минуты, как она ступила на подъездную дорожку дома ее детства, вырвались наружу.
– Господи… бабушка… – прошептала она, глядя на сестру.
– Пока нет, – так же тихо ответила Эшли. – Не сегодня. Но скоро. Очень скоро.
И вдруг голос Джинни прохрипел из-под маски – и обе внучки вздрогнули, точно в детстве, когда бабушка неожиданно их подслушивала. Ее глаза, хоть и с видимым трудом, открылись.
– Милые мои… Я так не хочу, чтобы вы запомнили меня вот такой. Запомните Королеву кладоискателей, – прошептала она слабеющим голосом. – Запомните меня молодой, безбашенной, влюбленной в жизнь. Проживите ее на всю катушку. Только постарайтесь не наступать на мои грабли.
– Бабуль… – У Робин в груди что-то треснуло, почти физически. – Что бы ни случилось, мы тебя всегда будем любить.
Джинни слабо кивнула.
– Если это так… тогда прошу вас: поезжайте на Гавайи. Выпейте за меня май-тай. И обязательно сходите на мою охоту за сокровищами. Очень вас прошу. Ради меня.
Им оставалось только согласиться. В конце концов, эта женщина, эта безбрежная стихия жизни, всегда была для них родной гаванью, их вдохновением, их опорой. Она отдала им столько… и почти ничего не просила взамен.
– Май-тай так май-тай, – вздохнула Эшли.
– И клад обязательно найдем, – добавила Робби.
– Все-все сделаете? – прошептала Джинни – и сразу же провалилась в сон.
Робин со слезами на глазах прошептала:
– Все-все, бабуль. Обещаем.
Глава 2
Воскресенье, 3 марта
Первое, что увидела Робин, когда наконец добралась до своей квартиры в Гонолулу спустя две недели, – это письмо, лежащее на коврике у двери. Адрес был написан небрежным, узнаваемым почерком бабушки. Значит, бабуля не шутила. Охоте за сокровищами быть.
