Краткосрочный курс для попаданок. Гарантия. Дорого
Жанна Володина
Глава 1. Прорывы
Жизнь и сновидения — страницы одной и той же книги.
Артур Шопенгауэр
— Да кто ты такая?! — резкий, грубый крик острой болью прошивает набухшие виски, заставив поморщиться.
Но я удерживаю улыбку. Хотелось бы дерзко насмешливую, но, боюсь, выходит она постно оскорбительной. Его ответный надменный оскал (ну, не улыбкой же называть эти страдальчески растянутые полные губы), похоже, предвещает утробный рык загнанного гордого зверя, который погибнет, но не сдастся, не будет скулить и молить о пощаде, а предупреждает о том, что так просто его не взять.
— Видите ли… — вежливо-предупредительно объясняю я, решив начать издалека, с самой первой нашей встречи. — Я даже не знаю, как это называется, но я здесь совершенно не при чем! В четвертый раз не при чем!
— Я! — прогремело под сводами удивительного храма, красотой архитектуры и внутреннего убранства которого я любовалась всего несколько минут назад. — Я! Знаю! Как! Это! Называется!
— А! Тогда всё в порядке! — рассерженно и устало фыркаю я, удобнее устраиваясь на его сильных руках, и почти доверчиво и точно очень деликатно спрашиваю. — Не могли бы вы и мне рассказать, что именно вы поняли из опыта наших с вами встреч?
Оскал меняется на изысканно-желчную ухмылку. Оглянувшись на застывших гостей с пустыми взглядами и собственную невесту, призрачно прекрасную в этом жемчужно-сером свадебном платье, белокурой куклой с таким же пустым взглядом, как и у всех, замершую у алтаря (это вообще алтарь?), герой моих странных снов действительно рычит, вернее, кричит, откинув голову назад. Крик этот, оглушительно громкий и насыщенный самыми разнообразными чувствами, просто сотрясает своды храма, но ничего не меняет в окружающей нас инсталляции.
Все пришедшие на свадьбу моего любвеобильного визави, в том числе и его суженая, аккуратно стоят в тех позах, в которых застало их его заклинание. Единственное, что отличает людской фон от реальности пятиминутной давности — это бесцветные глаза людей с одинаково пустыми, отрешенными взглядами.
На психологическом тренинге, куда когда-то затащила меня моя беспокойная подруга Полина, нас учили кричать, чтобы высвободить избыточные негативные или позитивные эмоции, отправив их во Вселенную. Еще тогда меня начал занимать серьезный вопрос: если всё не возникает ниоткуда и не исчезает никуда, то кому-то же прилетит наш истошный крик. И хорошо еще, если напитанный положительными эмоциями…
Мой визави (буду называть так, пока не соображу, как всё-таки его зовут) вложил в свой крик яростную злость и сумасшедшее раздражение. Тренер-психолог был бы в полном восторге! Мы, участники семинара, двадцать восемь женщин разных возрастов, кричали вяло, стеснительно, украсив крик нервной мимикой и скованными позами.
— Вы не расстраивайтесь! — искренне прошу я, приторно-любезно сложив губы в подобие новой улыбки, и подбадривающе обещаю. — Это длится всегда не более десяти минут. Приблизительно.
Опускаю глаза вниз: ядовито-зеленый туман, стелющийся по мозаичному яркому полу храма, окутав ноги людей до самых колен, к длинным ногам моего визави даже не приближается. Изредка клочки его с тихим шипением кидаются к голенищам начищенных сапог жениха, по-прежнему держащего меня на руках, но натыкаются на невидимую защиту и со звериным повизгиванием униженно отползают прочь. Я не знаю, опасен ли туман для меня, но проверять не хочу. Боюсь. Кроме того, стал бы мой безымянный герой (вернее, многоименный) так быстро и так резко хватать меня на руки, если бы эта странная ползающая и шипящая зелень была безвредна?
— Если ты сейчас же не скажешь, кто ты, — надменно угрожает почти успокоившийся мужчина, — то я поставлю тебя на ноги, а еще лучше — просто брошу на пол!
— Я предпочла бы обращение на «вы», — состряпав приязненное выражение лица, гордо говорю я, но, не встретив понимания, вздыхаю и напоминаю. — Вы же сказали, что сами всё знаете!
— Я знаю, что ты, скорее всего, запустила дурь запрещенным заклинанием! — еле сдерживаясь, почти кричит он.
Бедный! Нервный какой! Предыдущий крик не помог ему избавиться от злости и напряжения. В таких случаях наш тренер предлагал нам громко петь, вкладывая в песню душу. Выражение строго очерченного лица моего визави, черными глазами смотрящего прямо в мои зеленые, подсказывает мне, что петь он не будет. Наверное… Вот зря! Ему бы пошли пафосные революционные песни, а еще романсы про любовь и страдание.
— Что, тьма тебя возьми, происходит?! Что с твоим лицом? — трясет он меня, прижимая к себе крепче.
— То же, что и с твоим! — хочется ответить мне, глядя на расплывающиеся черты его благородного лица.
Но я не отвечаю. Нет смысла. Мое время вышло. А я его предупреждала!
ДВЕ НЕДЕЛИ НАЗАД
— Я замуж хочу! — пьяно стонет Полинка. — За доброго и ласкового.
— Да выйдешь! Какие твои годы! — икая, успокаиваю я подругу, разливая последние капли четвертой бутылки игристого.
— За верного и умного! — отхлебнув шампанского, не успокаивается Полинка.
— Да-да! — обещаю и это.
— Богатого и… — Полина замолкает, закусывая оливкой.
— Знаменитого! — услужливо подсказываю я.
Полина смотрит на меня осоловелым взглядом и растерянно говорит:
— Не обязательно. Просто богатого!
— То есть, добрый, ласковый, верный, умный и просто богатый? — уточняю я, будто записываю за ней ее немногословную сбивчивую речь.
Полина хмурит брови и кивком соглашается.
— Найдешь! Встретишь! — пророчу я. — Обязательно!
— Где? — подозрительно щурится подруга, охотясь за последней оливкой, ускользающей от ее вилки.
— Да где угодно! — широко развожу руки. — В кафешке, в метро, в парке на пробежке.
— Я не бегаю! — напоминает Полинка, сдавшись, отложив вилку и взяв оливку руками.
— Значит, надо бегать! — убеждаю я, вспоминая, есть ли у меня в холодильнике еще что-нибудь, подходящее для закуски.
— Зачем? — тупит подруга.
— Такие типы заботятся о своем здоровье! — стучу кулаком по ее сморщенному в раздумьях лбу. — Значит, бегают по утрам или вечерам!
— Резонно! — соглашается Полина. — Ты, Любка, молодец! Не зря тебя даже Мымра Борисовна хвалила!
Милена Борисовна, наш школьный математик, получила прозвище Мымра за бескомпромиссный педагогический подход: она учила математике всех, а не только способных к ней, учила насильно, не жалея сил и времени. Вопреки расхожим представлениям о злобных бессемейных и бездетных учительницах, отыгрывающихся на невинных детях, у Милены Борисовны была вполне себе достойная семья: муж — большой начальник и двое детей. Но, по справедливому рассуждению школьного сообщества, она была Мымрой по складу характера и привычке отправлять на пересдачу каждого, получившего двойку. Получить двойку у Мымры было легко. Пересдать — практически невозможно. Я училась хорошо, двоек не получала и была в официальных любимцах у Милены Борисовны.
— Но этого мало! — настаивает Полина. — Есть способ вернее, чем пробежки!
— Любопытно — какой? — живо интересуюсь я.
Нет. Мне бы замуж тоже неплохо. Но я считаю, что не горит еще. Вот совсем не горит в девятнадцать-то лет! Я бы подождала до двадцати пяти или шести.
А Полинке нужно, и как можно быстрее, чтобы съехать от матери и отчима. Нет. Они ее не обижают. Отчим вообще хороший мужик, добрый. Мать Полинки замуж взял с тремя детьми, да еще тройняшки родились. Много их. И все девчонки! Просто женское общежитие, хоть и квартира четырехкомнатная. И живут скромно.
На мой свободолюбивый взгляд, замуж — не выход. Но Полина вбила себе в голову именно этот вариант.
— С завтрашнего дня пойдем с тобой на курсы! — шепотом сообщает мне подруга.
