Элиас Норберт
«Мы» и «Я». Общество индивидов
© Элиас Н., 2025
© Круглова А., пер. с нем., 2025
© ООО «Издательство Родина», 2025
* * *
Введение
Отношение множества к отдельному человеку, которого мы называем «индивидом», и отдельного человека к множеству, которое мы называем «обществом», в настоящее время лишено какой-либо ясности. Но люди часто не осознают этого факта и уж тем более не задаются вопросом о том, почему это так.
Существуют расхожие понятия «индивид» и «общество», из которых первое относится к отдельному человеку, словно он представляет собой существо, живущее исключительно для одного себя, в то время как второе обычно колеблется между двумя противоположными, но в равной степени ошибочными представлениями: общество понимается либо просто как толпа, как однородная и тем самым лишенная структуры сумма многих отдельных людей, либо как некий объект, который необъяснимым образом существует вне какой-либо связи с отдельным человеком.
Эти слова, смысл которых дан заранее всякому, кто их произносит, эти понятия, решающим образом определяющие образ мысли и поведение людей, выросших в сфере их влияния, проявляют себя в конечном счете таким образом, словно отдельный человек с наклеенным на него ярлыком «индивида» и множество людей, представленное как «общество», суть нечто онтологически различное.
Парадоксальным образом этому сопутствует понятийное восхождение к синтезу более высокого порядка, находящему свое основное выражение в понятии баланса между Я и Мы. Данное понятие указывает на то, что соотношение Я-идентичности и Мы-идентичности у отдельного человека не задано раз и навсегда, а подвержено совершенно специфическим превращениям. Тем самым для рассмотрения и исследования открываются проблемы соотношения отдельного человека и общества, остающиеся недоступными, покуда человека и даже самого себя представляют неким Я, совершенно утратившим всякое Мы.
Мы и Я
Индивид. Возникновение понятия
Кажущийся нам естественным сейчас баланс между Я и Мы, с подавляющим перевесом в пользу Я-идентичности, отнюдь не является чем-то само собой разумеющимся. На более ранних стадиях развития человечества Мы-идентичность часто брала верх над Я-идентичностью. Самоочевидность, с которой понятие «индивид» в наиболее развитых обществах наших дней употребляется в разговоре как выражение примата Я-идентичности, легко склоняет к выводу, что подобная расстановка акцентов была характерна для обществ всех стадий развития, и что эквивалентные понятия существовали и существуют во все времена и во всех языках. Но это далеко не так.
Обратимся к классическим языкам греков и римлян. В развитии обществ афинского и римского государств, нашедшем свое отражение в этих языках, в отличие от новейшей истории Европы, не существовало никаких движений, формирующих язык общественных слоев, которые были бы направлены против государства как такового. Подобного рода социальные движения внесли существенный вклад в развитие того значения, в котором сегодня употребляют и слово «индивид», и слово «общество».
Римское государство эпохи античности представляет собой классический пример той стадии развития, на которой принадлежность к семье, племени или государству, то есть Мы-идентичность, имела в балансе между Я и Мы значительно больший вес, чем сейчас. Представление об индивиде, лишенном своей группы, о человеке, существующем сам по себе, лишенным всех Мы-отношений, когда индивиду, отдельно взятой личности, придается настолько большая ценность, что все Мы-отношения, то есть клановая, племенная государственная принадлежность человека, выглядят относительно малозначащими, – выходило далеко за пределы социальной практики античного мира.
Поэтому в древних языках не существовало и эквивалента понятия «индивид». На стадии афинской и римской республик в образе человека ведущую роль играли принадлежность к клану, племени или государству. В римской республике особенно часто можно было наблюдать интенсивную конкуренцию представителей разных кланов за доступ к государственным должностям или их замещение. В настоящее время индивидом является любой человек, независимо от его положения в государстве. Что думали греки классической эпохи о всяком, кто воздерживался от участия в делах государства, дают представление негативные оттенки понятия idiotes, в спектре которого обнаруживаются как значения, приблизительно соответствующие нашим понятиям «частное лицо» или «мирянин», так и значения «чудак», «неуч», «дурак».
Слово individuum в классической латыни тоже неизвестно. Конечно, древние римляне, как, вероятно, и все остальные люди, хорошо знали, что у каждой персоны есть свои особенности. Они знали, что Брут отличался от Цезаря, а Октавиан – от Антония, и, конечно же, они знали, чем именно он отличается. Но в их обществе у формирующих язык слоев, прежде всего у носителей письменного языка, очевидно, не было потребности во всеохватывающем универсальном понятии, которое означало бы, что каждый человек, независимо от того, к какой группе он принадлежит, представляет собой самостоятельную, своеобразную, отличную от всех других людей личность, и которое в то же время отражало бы высокую ценность такого своеобразия.
Групповая идентичность отдельного человека, его Мы-, Вы-, Они-идентичности, играли в общественной практике античного мира в сравнении с Я-идентичностью еще слишком важную роль, чтобы назрела потребность в появлении универсального понятия для обозначения отдельного человека как квазинегруппового существа.
* * *
Многие языковые средства, которыми мы в настоящее время располагаем, в том числе и семья понятий, которая группируется вокруг главного слова «индивид», появились сравнительно недавно. В средневековой латыни слово individuus в значительной степени еще обладало значением низкого уровня синтеза. Их использовали, когда речь шла о чем-то неделимом, неразъединяемом. Еще в XVII веке можно было, например, говорить о «святой индивидуальной Троице». С употреблением слова individuus как символа неделимого единства связано дальнейшее, осуществлявшееся в коммуникации средневековых церковных ученых, развитие данного понятия, от которого уже можно перекинуть мост к более современному понятию «индивид».
Именно слово individuum стало использоваться в связи с проблемами формальной логики как выражение единичного случая некоторого вида, не только человеческого, но вообще всякого вида. Из отдельных высказываний, как казалось, ничего не может быть заключено. Поэтому эти «индивиды» (individua) имели неотчетливое, неопределенное значение. Соответственно, в области логики individua не имели высокого ранга. Но для развития понятия очень важным оказалось само схоластическое словообразование.
Стоит сказать, что в этом, как и во многих других случаях, по причинам, на которых я здесь не могу останавливаться, схоластическая философия внесла существенный вклад в развитие понятий в направлении более высокого уровня синтеза. Средневековое понятие individuum, как было сказано, вовсе не относилось преимущественно к человеку. Ласточка, вьющая свое гнездо под крышей моего дома, единственна в своем роде. Здесь и теперь это делает именно она, а не другая ласточка. Каждая горная сосна, согнутая ветром, имеет свой собственный облик. Муха, бьющаяся о стекло, – индивид, ведь бьется именно она, а не другая муха. Уникален Монблан; другой такой горы не существует.
Каждое отдельное существо имеет свою индивидуальную историю и свои уникальные особенности. Схоласты осознали уникальность отдельного случая каждого вида и назвали это новым словом, что оказалось плодотворным для дальнейшего весьма непредсказуемого развития.
