«Мы» и «Я». Общество индивидов - Элиас Норберт

Норберт Элиас родился 22 июня 1897 года в городе Бреслау (ныне Вроцлав) в еврейской семье. Отец его был предпринимателем в текстильной промышленности.

Окончив гимназию, Элиас учился в университетах Гейдельберга (где посещал лекции Карла Ясперса и курс Генриха Риккерта) и Фрайбурга (где посещал курс Эдмунда Гуссерля). Защитил диссертацию «Идея и индивид» под руководством Рихарда Хёнигсвальда, представителя неокантианства. Разочаровавшись в отсутствии социального аспекта в неокантианстве, Элиас решил заняться социологией, однако признание приходит к нему поздно, когда он стал первым одновременным лауреатом премии Теодора Адорно (1977) и Европейской премии Амальфи за социологию и социальные науки (1987).

Поскольку всю свою жизнь ученый посвятил науке, он так и не завел семью. Умер Элиас у себя дома в Амстердаме 1 августа 1990 года.

Проблема, в которую вводит нас понятие индивида, станет, возможно, более понятной, если иметь перед глазами все этапы его развития в рамках схоластики. Но как случилось, что признание своеобразия всех особых случаев, заключенное в схоластическом понятие индивида, стало вновь сужаться и в конце концов понятие «индивид» замкнулось на одного лишь человека? Очевидно, это произошло, когда общественное развитие достигло такого уровня, что у людей, а сначала, возможно, у представителей определенных групп, усилилось понимание особенностей их существования по сравнению со всеми остальными людьми. Эту эпоху мы называем Ренессансом, когда в значительно большей мере, чем прежде, появилась возможность выхода за определенные социальные линии. А в XVII веке, возможно, в первую очередь у английских пуритан, мы уже встречаем различение между тем, что совершается индивидуально, и тем, что совершается коллективно.

Это была одна из предварительных ступеней последующего развития понятия, которое в XIX столетии, в связи с растущей социальной потребностью в языковых средствах для двух противоположных социально-политических движений и идеалов, привело наконец к таким словообразованиям как «индивидуализм» с одной и «социализм» и «коллективизм» – с другой стороны. Именно они во многом способствовали тому, что позднее понятия «индивид» и «общество», «индивидуальное» и «социальное» стали употреблять таким образом, словно речь идет о парах противоположностей.

Если кто-то, как, например, я, уже полстолетия занимается проблемой отношения индивида и общества, то ему становится особенно ясно, что это отношение не стоит на месте. В течение долгой жизни исследователя оно определенным образом менялось и, видимо, будет изменяться и дальше.

Глобализация и индивид

Оставим пока в стороне вопрос, насколько трансформация восприятия способна следовать за социальными трансформациями. Но социолог сегодня уже более не имеет права игнорировать тот факт, что в наши дни рамки многих процессов развития и структурных изменений вместо отдельных государств все более задаются расколотым на государства человечеством как единым общественным целым.

Если не принимать в расчет эти глобальные рамки отношений, то происходящие сейчас процессы и структурные изменения невозможно будет достаточно ясно диагностировать или объяснить. Начинающийся прорыв на новый уровень интеграции, наблюдаемый ныне повсеместно, требует от социологии прорыва на новый уровень синтеза. Во всем мире роды теряют свою функцию автономных, саморегулирующихся единиц выживания. По мере роста интеграции человечества многие государства претерпевают значительные ограничения своего суверенитета.

Как и все другие социальные процессы, данный процесс глобальной интеграции может, конечно, перейти в регресс, и в данном случае это может произойти весьма внезапно. Но если этого не случится, мы приблизимся к эпохе, в которой моделью для того, что мы понимаем под обществом, – а значит, рамками отношений для многих исследований социальных наук – будут служить не отдельные государства, но союз государств всего человечества как авторитетное общественное единство.

В настоящий момент люди участвуют в гигантском процессе интеграции, которому не просто сопутствуют многочисленные подчиненные дезинтеграционные сдвиги, но который сам в любой момент может уступить место доминантному дезинтеграционному процессу. Но в настоящее время в основном преобладает движение в направлении более всеобъемлющей и прочной совокупной интеграции человечества. Для социологической исследовательской работы, как теоретической, так и эмпирической, и для ее применения в социальной практике большое значение имеет понимание того или иного доминирующего в подобном процессе направления.

Впрочем, это важно не только для социологов. Процесс научения человечества тому, что в незапланированной форме развивается вместе с ним, – это длительный процесс, который, ковыляя, едва поспевает вслед социальному движению того или иного общества…

Можно радостно приветствовать растущую интеграцию человечества или выступать против нее. Но совершенно определенно, что она прежде всего ослабляет влияние отдельного человека на властные верхи человечества.

Традиционная философская дискуссия о свободе и детерминированности индивида ограничивается полным идеализма толкованием отношения свободы человека и его человеческой природы, но даже и это обычно происходит чисто спекулятивно, без каких бы то ни было попыток привлечь внимание к состоянию биологического знания о своеобразии самой этой природы человека.

Узость такого подхода со всей остротой проявляется в том, что проблема ограничений в принятии решений, накладываемых совместной жизнью людей, то есть социологические аспекты рассматриваемой проблемы, играют по сравнению с природными аспектами, в их традиционном толковании философами и теологами, самую минимальную роль. Поэтому дискуссия о свободе снова и снова предстает как нечто на все времена неизменно данное, данное именно так, и никак иначе. Но с социологической проблемой пространства индивидуального решения все обстоит совершенно по-другому.

При всяком переходе от одной слабо дифференцированной, менее комплексной и охватывающей небольшое количество людей доминирующей формы организации выживания к другой, более комплексной и всеобъемлющей, характерным образом меняется также и положение отдельного человека по отношению к тому социальному единству, которое люди образуют совместно друг с другом, или, выражаясь более кратко, характерным образом меняется отношение индивида и общества.

Если пытаться схематично представить направление этого изменения и, таким образом, сделать его доступным для более точной проверки, то, вероятно, можно было бы сказать, что прорыв к доминированию нового, более всеобъемлющего и комплексного типа человеческой организации сопровождается дальнейшими сдвигами и появлением нового образца индивидуализации. Канон поведения и в особенности полнота и богатство идентификации отношений между людьми специфическим образом меняются.

Пещерный человек

Возможно, более ясную картину связи между развитием задействующих все большее количество людей и дифференцированных типов социальных единиц и возрастанием шансов индивидуализации можно получить лишь в том случае, если сравнить самый поздний этап развития человечества – раскол целостного человечества на примерно сто пятьдесят государств и их усиливающуюся интеграцию в некотором всеохватывающем переплетении взаимозависимостей – с более ранней ступенью, скажем, с периодом, когда все человечество состояло из огромного числа гораздо более мелких единиц.

Это сопоставление сравнительно поздней конфигурации совокупного человечества и ранней ступени его развития требует известного напряжения способности представления, тем более, что свидетельства весьма скудны. Но подобное мысленное сопоставление тем не менее необходимо.

Чтобы найти ключ к данной проблеме, не остается ничего другого, как попытаться реконструировать общежитие первобытных людей, которые в биологическом смысле ничем от нас не отличались, но были гораздо менее защищены, не знали домов, постоянных сделанных ими самими поселений, жили в постоянной борьбе за существование с другими животными, которые были их добычей, либо, наоборот, сами люди становились добычей этих животных.