Ворожея: Лёд и Пламень (СИ) - Шмидт Тося

Разбудил Прошку стук топора. Выглянув в небольшое оконце, увидел, как пришлый, скинув рубаху, дрова колет. Пришлось выходить да заставить надеться. В избе загремела горшками Вила, погрозив кулаком, Проша отправился на подмогу, а то опять все пироги без него сожрут. После обеда норман развалился на лавке и снова начал сказки баять. Расхваливать свой Тронхейм и звать девушку с собой. Та только глазами в домового сверкнула, дескать, видишь, а ты: «Сбежит, сбежит». Решила и она ему что-то рассказать. И начала про бабку да Светозара.

— …А потом он к ней с поклоном приехал, стал упрашивать, чтобы она на хранение приняла от него… — Прошка наступил ей на ногу, не дав закончить. А когда ведьма возмутилась, схватил за подол и вытащил во двор.

— Ты чего это болтаешь? — накинулся на неё домовой. — Чуть про меч не выболтала.

— Так, может, он и есть мой суженый, — начала было спорить Вильфрида. — Вот и приехал.

— И зачем это интересно варягу Русь спасать? Они, знаешь ли, больше набегами промышляют да ищут, где земельки себе оттяпать, — домовой знал о варяжских воинах немного, но поболе ведьмы. — У них её мало. И всем сынам надел дать не выходит, вот и таскаются, ищут, где осесть.

— Он сказал, что он конунг, князь по-нашему, — возразила та.

— А я скажу, что я князь всей Руси, и что — верить сразу? — не сдавался Проша. — Не болтай лишнего, сказано тебе. Что вы за народ такой, бабы, лишь бы языками чесать.

Ведьма фыркнула, но тему разговора перевела. Решила ещё присмотреться к гостю. Но ей, никогда тесно не общавшейся с мужчинами, он казался идеальным кандидатом в мужья. Рукастый, сильный и говорит красиво. Эгиль же, по мнению домового, вёл себя как кочет перед квочкой: ходил, распушив хвост, и всё сманивал Вильфриду куда-то. Та от сладких речей таяла и готова была хоть прямо сейчас рвануть на драккар и плыть к чёрту на кулички. Что задумал этот северянин, Прошка не знал, но догадывался, что хорошего в этом для ведьмы немного. Что-то заставляло его быть настороже и постоянно одёргивать девушку, которая словно разума лишилась. Он даже было подумал, что это колдун какой, который лишь притворяется варягом, но волшбы гость не творил, и домовой решил, что он просто хочет себе силу ведьмовскую заиметь. С хорошей ведьмой завсегда в бою проще — это все знают, и варяги тоже. Не зря же они своих вёльв с собой в набеги таскают. И порешил, что хозяйку избы ему не отдаст.

Из разговоров он уже успел понять, что там ему места не будет. У северян свои домовые имеются, те самые гутгины, — он наконец смог разобрать странное слово, которым его прозвал варяг в самом начале. А значит, бросят его тут, и появится аль нет новая ведьма — кто знает. А помирать домовому совсем не хотелось. Как и отпускать воспитанницу неизвестно куда и с кем.

Кикимора же пеняла ему, что он лишь из своих замыслов мешает девке жизнь строить да замуж выйти.

Вечером северянин уходил в сарай, а утром начинал колоть дрова, таскать воду и, кажется, убираться с их болота совсем не собирался, чем немало злил Прошу. Тишка и тот под обаяние гостя попал. Он помог вырезать тому дудочку, ту самую, что строгал при их первой встрече упырь. И теперь, весело насвистывая, нечисть сидела на завалинке и слушала россказни про богов северных. Вот и теперь баял этот рыжий очередную, как он их называл, сагу про каких-то ётунов. Но говорил складно. Даже Прошка сел послушать.

Далеко на Севере, в стране, именуемой Ётунхейм, обитали могущественные великаны, известные под именем Хримтурсов — инеистые великаны, — начал Эгиль. — Вечный враг их, бог Тор, бесконечно с ними сражался, истребляя их своим могучим молотом, но один великан всё же уцелел.

Его перебила Вила, попросила рассказать о Торе. Тот отказывать не стал.

— Тор — могучий бог грома и молний, сын великого Одина и Земли Грунн. С его могучим молотом Мьëльниром, что сокрушает врагов, он защищает Асгард и людей от проклятых гигантов. Его сила не знает равных, а храбрость — легендарна! Тор всегда в битве, и ни один противник не способен его остановить. С рыжей бородой, в доспехах, он словно молния на небе! Каждый раз, когда гремит гром, знайте — это Тор на своей колеснице мчит по небесам, в упряжку запряжены два козла — Тангниостр и Тангриснир, что продолжают звать нас к доблести и чести!

Рассказав про своего Бога продолжил и о великане.

— Он укрылся в снежной горе, и продолжал жить там. Никто не ведал, сколько лет ему было; говорили, что три или четыре тысячи, ибо ни в одной саге его имя не значилось. Этот Великан был высок — его рост достигал почти ста пакенов, а глупость его оценить и вовсе не могли. Может, это всего лишь оскорбительное выражение, но и половины такой высоты и глупости, было бы предостаточно.

Инеистый Великан стойко переносил холод, хотя страшился оттепели, когда ему угрожала опасность растаять. В своей норе он большей частью пребывал в дремоте, но раз в сто лет пробуждался, окидывая взором мир вокруг, чтобы узнать, что происходит в этом новом времени. Это пробуждение дарило ему силы, ведь он, вероятно, надеялся продержаться еще тысячу лет. Во дни минувшие, на службе у инеистых великанов находились мелкие, ловкие карлики, кои именовались черными альвами. Они умели видеть сквозь горы и обладали всеми знаниями мира, но лишь одного не могли сделать — создать солнечный свет.

Он бы, наверное, и далее рассказывал, но тут пришла Гранька, сбила его с мысли. Оказывается, к избе прикатил на своей коряге Водяной и уже час ждал Вилу, нужно ему было что-то той сказать.

Девушка поднялась и отправилась вызнать, с чем пожаловал хозяин рек и озёр.

Надутый боле обычного, тот нервно теребил свои усы, что так похожи на налимьи, и нервно озирался. Завидев Вильфриду, подплыл поближе. От Водяного несло тиной и застоялой водой.

— Здравствуй, девица, — раздался булькающий, чем-то похожий на кваканье лягушки голос. — Слышала, что бабку твою князь древлянский ищет?

Вила покачала головой, ничего подобного она не знала, да и откуда бы, почитай, ни с кем, кроме варяга, то и не знается. Водяной продолжил:

— Слыхал я от щуки, что приплыла с самого Ужа, а может, и не она, а кто сказал, что беда приключилась в землях древлян. Осерчал на них сам Чернобог. И теперь молодой князь помощь колдовскую ищет.

Вила почесала кончик носа: ну ищет и ищет, ей с того какая печаль? Да и отыскать болото, не зная, сложно, морок вокруг наведен, и она лично его поправляет. Но любопытство взяло. Зачем это Ясиня опять древлянам нужна стала или же за мечом князь едет? Но этого ей бы не хотелось. Помнила она, как его прадед её бабку обидел. И ежели он её суженый, то такого ей не надо. Но и помогать Маре она не шибко хотела. Может, всё ж чего напутала та щука, что вести принесла? Иль вовсе князь про меч не знает, ежели и явится, то можно самой о мече промолчать. Она бы хотела с варягом жить. Добрый он, ласковый. Сказки бает складно. А что с Прошкой недружен, так то привыкнут. И уезжать не обязательно, можно и тут же жить. Но Водяному всё же наказала, если явится князь вблизи, ей тут же сказать. На болото не пущать, но и в реках не топить. Сможет добраться, несмотря на преграды чинимые, тогда и поговорит она с ним, а коль нет, то всё равно ему с Чернобогом не тягаться. На том и порешили.

Лиходеи

В Вороньем князю сказали, что ведьма, живущая на болоте, и правда пришлая, но как давно появилась — никто и не помнил уже. Говорила, что пришла от радимичей, не ужилась с тамошним воеводой. Звала она себя Улитой, деревенские — бабкой Улой. Но прозваться-то можно как угодно, кто проверит?

Потому князь сам решил съездить и проверить. У избы встретил сгорбленную старуху с крючковатым носом, в рваных лохмотьях, от которой дурно пахло смесью жира и давно немытого тела. Когда-то именно так описывал ягинь воевода, дядька Видбор.

Светозар спешился, поздоровался учтиво. На что бабка злобно сверкнула почти белесыми глазами. Он передал ей привет от Светозара. Та и ухом не повела — то ли правда не знала такого, то ли прикидывалась. Как-то вызнать бы? Решил князь схитрить. Вызвался помочь бабке. А та и рада. Нагрузила работой, как челядинца какого. Дров ей нарубил, воды натаскал, баню истопил. Бабка намылась, сидит довольная, кашу из грязной миски уминает, да так, что ещё за ушами треск стоит.