Пленница Кощея (СИ) - Змееяд Полина

— Молодец какой! — решила я подбодрить, чтобы он на меня не злился. — А теперь ноги вытяни так далеко, как получится.

Жердик кивнул, да вдруг вырос до самого потолка, и макушкой о каменный свод ударился. Я засмеялась, тварь лесная потянулась, чтобы макушку почесать, да задела стол Кошеев.

Успела я заметить, как полетели с него бумаги, и блюдечко фарфоровое.

— Лови! — закричала и сама через комнату бросилась. У самой земли успела посудину подхватить, и сама бы на пол свалилась, кабы Жердик меня не удержал.

Разлетелись во все стороны бумаги и книги, я глянула на беспорядок этот и перепугалась. А ну как зайдет сейчас царь, а я тут и не убираюсь вовсе, а только вреду.

— Уменьшайся скорее, тут для таких высоких не место, — только сказала я, как Жердик снова прежним стал, маленьким и юрким. — Так-то лучше.

Поставила я блюдце на место, да принялась книги- бумаги по полу собирать. Не знала я, как они раньше лежали, и стала названия читать, чтобы не кучей все сваливать, а по темам.

Много книг разных на столе лежало, и черный том среди них, деревом пахнущий. Положила я его аккуратно в середину стола и принялась другие книги по стопкам раскладывать: греческие — к греческим, варяжские письмена к варяжским, берестяные грамотки с записями простенькими тоже вместе собрала.

Когда все уже перебрала, попался мне в руки свиток любопытный: длинный, мелкими письменами покрытый. Был он разделен на два равных столбца, слева знаки начертаны те же, что в книге законов лесных, мне непонятные, а справа — привычные аз да буки.

Показала я свиток Жердику и в буквы пальцем ткнула.

— Знаешь ли ты, что тут написано? Об одном и том же, аль о разном?

Он затылок почесал, поводил зрачками черными и пальцем ткнул в слова первые — «Се еть». Потом палец перевел на знаки непонятные, которые, видать тоже самое и означали. Одно и тоже значит, да только кому понадобилось такой свиток создавать?

— Ну и умен же ты! — похвалила я Держикк. Он снова грудь впалую выпятил, и совсем не страшным уже казался. — Коли такой головатый, то вот тебе мое задание: вытаскивай из полок книги иноземные, да складывай в четыре разные стороны: чтобы греческие к греческим, варяжские к варяжским, наши — к нашим, ваши, лесные — к вашим.

Жердик губы тонкие в улыбке растянул, клыками сверкнул и кивнул понятливо. Отошел в середину комнаты и принялся, с места не сходя, руками длинными орудовать.

Я полюбовалась, как ловко он дело делает, проверила, что все четко выполнял, как я сказала, и, убедившись, что по силам ему мое задание выполнить, к свитку диковинному вернулась. Страсть мне как любопытно стало, зачем такое диво написано.

Глава 17

Прочитала я сперва те слова, что мне понятны были, и узнала, что договор передо мной. Мудрено он написан, да я все ж поняла, о чем речь: сто лет назад, когда не было еще запрета тварям из Нави людям показываться, случилась большая война, кровавая.

Много жизней она унесла, много нежити в землю легло, да уже не поднялось. Не прекращалось кровопролитие, и дабы закончить расправы ужасные, собрались царь Кощей да наместники его, и вызвали князей русь, варяжских, германских и греческих, чтобы миром сговориться.

Долго спорили, бранились, едва снова не передрались, да заключили договор: поставил царь Кощей вдоль леса границу, которую и охранял. Кто ее пересечет, тот будет казнен. На том и порешили, что люди по свою сторону останутся, а Нави — по свою.

Дальше я читать хотела, чтобы узнать, как же так вышло, что Гамаюн к людям полетел, да отчего та война страшная случилась, но свиток-то и закончился.

С досады хлопнула я по нему рукой и встала. Жердик ко мне повернулся, на стопки с книгами указал и нос задрал к потолку — похвастался, значит. Я его похвалила, по длинной руке погладила, и принялись мы книги мудреные по порядку расставлять: все одного языка — на одну полку, да по алфавиту, чтобы сыскать проще было, коли знаешь, чего найти надобно. Я книги на полу перебирала да протирала, Жердик их по порядку составлял.

Не успела и с двумя полками первыми, как отворилась дверь

Вошел в кабинет Кощей, а я его не сразу-то разглядела. Только когда он к столу приблизился и договор на нем увидел развернутый, вскочила, подол сарафана от пыли отряхнула и поклонилась. Он только рукой махнул.

— Спину не гни, ты тут не служанка, — свиток поднял, в пальцах сжал, да так сильно, что пальцы, и без того бледные, побелели как первый снег.

Смотрел Кощей на письмена долго, и такая тоска стояла в черных глазах, что мне и самой отчего-то грустно сделалось. Но долго царь не горевал, свернул бумагу тонкую и на стол вернул.

— Прошу тебя, Ядвига, со мною отобедать. Не весь же день тебе тут сидеть, — сказал будто бы и весело, а в глазах его мне все отголоски давней боли мерещились. Что же такого в ту войну страшную приключилось, коли так долго он об том помнит? Может, погиб его друг дорогой, али девица любимая?

— Благодарствую, то для меня большая честь, — сказала, как дамы знатные в Царьграде господам высоких званий отвечали.

Улыбнулся Кощей и вышли мы вместе в просторный зал. Стол он яств самых разных ломился, царь и стул для меня отодвинул, будто для принцессы какой заморской. Меня аж страх сковал, но чтобы хозяина не обижать, решила ему не перечить. Уселась, поглядела на яблочки в меду, и про Милавушку вспомнила — очень уж она такие любила. И как она там сейчас, одна-одинешенька, бедная моя девочка?

Грустно мне стало, и не заметила, как по щеке слеза покатилась. Кощей вздохнул тяжко, помрачнело бледное лицо, я быстро щеки утерла и улыбнуться даже сподобилась.

— Не по нраву тебе обед, или работа слишком трудная? — спросил царь, будто бы и впрямь не знал, о чем я сейчас печалюсь.

— Работу я могу и во сто крат сложнее выполнить, и к еде простой привыкла, деревенской. Грустно мне оттого, что Милавушка сейчас где-то в чаще леса одна-одинешенька. Разве же меня, старую, за такой стол сажать надобно? Лучше бы…

— Гамаюн сказал, как лучше. А слова птицы вещей ослушаться — все равно что самому на себя руки наложить — глупо выйдет, неправильно, — перебил Кощей. По голосу слышала я, что злится, думала, как бы не ударил, но он и не смотрел на меня вовсе, отвернулся и в окно уставился, на сад свой дивный. — За Милавой твоей Яга хорошо присмотрит, в голоде и в холоде не оставит. И ей с тобой разлука будет полезна, и тебе от нее отвыкать пора. И чем раньше, тем легче будет вам обеим.

— Да как же отвыкать? Что же я тогда делать-то буду тут, в лесу Навьем? Неужто всю жизнь только книги перебирать? Лишь на это и гожусь?! — разозлилась я, хотела уж и из-за стола вскочить, да Кощей на меня так тяжело взглянул, что меня будто к месту клиньями прибило.

— Когда владения мои осматривать поедем, тогда и ясно станет, на что годишься, — сказал — как кулаком по столу ударил, хоть и голос по-прежнему ровным оставался. — А сейчас — ешь.

Делать нечего — повиноваться пришлось. Да и живот уж тянуло, перекусить и впрямь не помешает. Однако же насытившись, посмоттрела я снова на Кощея. Казалось, будто и успокоился он, увидев, что я больше не перечу, и пока промеж нами вновь брань не началась, решилась я вопрос задать, каковой меня уж весь обед мучал.

— Скажи, царь Кощей, коли нельзя никому границу Леса пересекать, то что де Гамаюн над деревней нашей делал?

Прочитала я сперва те слова, что мне понятны были, и узнала, что договор передо мной. Мудрено он написан, да я все ж поняла, о чем речь: сто лет назад, когда не было еще запрета тварям из Нави людям показываться, случилась большая война, кровавая.

Много жизней она унесла, много нежити в землю легло, да уже не поднялось. Не прекращалось кровопролитие, и дабы закончить расправы ужасные, собрались царь Кощей да наместники его, и вызвали князей русь, варяжских, германских и греческих, чтобы миром сговориться.

Долго спорили, бранились, едва снова не передрались, да заключили договор: поставил царь Кощей вдоль леса границу, которую и охранял. Кто ее пересечет, тот будет казнен. На том и порешили, что люди по свою сторону останутся, а Нави — по свою.