Пленница Кощея (СИ) - Змееяд Полина

Дальше я читать хотела, чтобы узнать, как же так вышло, что Гамаюн к людям полетел, да отчего та война страшная случилась, но свиток-то и закончился.

С досады хлопнула я по нему рукой и встала. Жердик ко мне повернулся, на стопки с книгами указал и нос задрал к потолку — похвастался, значит. Я его похвалила, по длинной руке погладила, и принялись мы книги мудреные по порядку расставлять: все одного языка — на одну полку, да по алфавиту, чтобы сыскать проще было, коли знаешь, чего найти надобно. Я книги на полу перебирала да протирала, Жердик их по порядку составлял.

Не успела и с двумя полками первыми, как отворилась дверь

Вошел в кабинет Кощей, а я его не сразу-то разглядела. Только когда он к столу приблизился и договор на нем увидел развернутый, вскочила, подол сарафана от пыли отряхнула и поклонилась. Он только рукой махнул.

— Спину не гни, ты тут не служанка, — свиток поднял, в пальцах сжал, да так сильно, что пальцы, и без того бледные, побелели как первый снег.

Смотрел Кощей на письмена долго, и такая тоска стояла в черных глазах, что мне и самой отчего-то грустно сделалось. Но долго царь не горевал, свернул бумагу тонкую и на стол вернул.

— Прошу тебя, Ядвига, со мною отобедать. Не весь же день тебе тут сидеть, — сказал будто бы и весело, а в глазах его мне все отголоски давней боли мерещились. Что же такого в ту войну страшную приключилось, коли так долго он об том помнит? Может, погиб его друг дорогой, али девица любимая?

— Благодарствую, то для меня большая честь, — сказала, как дамы знатные в Царьграде господам высоких званий отвечали.

Улыбнулся Кощей и вышли мы вместе в просторный зал. Стол он яств самых разных ломился, царь и стул для меня отодвинул, будто для принцессы какой заморской. Меня аж страх сковал, но чтобы хозяина не обижать, решила ему не перечить. Уселась, поглядела на яблочки в меду, и про Милавушку вспомнила — очень уж она такие любила. И как она там сейчас, одна-одинешенька, бедная моя девочка?

Грустно мне стало, и не заметила, как по щеке слеза покатилась. Кощей вздохнул тяжко, помрачнело бледное лицо, я быстро щеки утерла и улыбнуться даже сподобилась.

— Не по нраву тебе обед, или работа слишком трудная? — спросил царь, будто бы и впрямь не знал, о чем я сейчас печалюсь.

— Работу я могу и во сто крат сложнее выполнить, и к еде простой привыкла, деревенской. Грустно мне оттого, что Милавушка сейчас где-то в чаще леса одна-одинешенька. Разве же меня, старую, за такой стол сажать надобно? Лучше бы…

— Гамаюн сказал, как лучше. А слова птицы вещей ослушаться — все равно что самому на себя руки наложить — глупо выйдет, неправильно, — перебил Кощей. По голосу слышала я, что злится, думала, как бы не ударил, но он и не смотрел на меня вовсе, отвернулся и в окно уставился, на сад свой дивный. — За Милавой твоей Яга хорошо присмотрит, в голоде и в холоде не оставит. И ей с тобой разлука будет полезна, и тебе от нее отвыкать пора. И чем раньше, тем легче будет вам обеим.

— Да как же отвыкать? Что же я тогда делать-то буду тут, в лесу Навьем? Неужто всю жизнь только книги перебирать? Лишь на это и гожусь?! — разозлилась я, хотела уж и из-за стола вскочить, да Кощей на меня так тяжело взглянул, что меня будто к месту клиньями прибило.

— Когда владения мои осматривать поедем, тогда и ясно станет, на что годишься, — сказал — как кулаком по столу ударил, хоть и голос по-прежнему ровным оставался. — А сейчас — ешь.

Делать нечего — повиноваться пришлось. Да и живот уж тянуло, перекусить и впрямь не помешает. Однако же насытившись, посмоттрела я снова на Кощея. Казалось, будто и успокоился он, увидев, что я больше не перечу, и пока промеж нами вновь брань не началась, решилась я вопрос задать, каковой меня уж весь обед мучал.

— Скажи, царь Кощей, коли нельзя никому границу Леса пересекать, то что де Гамаюн над деревней нашей делал?

Глава 18

Кощей до того, как я заговорила, задумчив крутил ме; пальцев тонкий бокал, потом на меня взгляд поднял и вздохнул.

— Гибнет природа без нас, без жителей Нави. Люди ее используют, истощают — все берут, а назад отдавать не умеют. Потому и начал я понемногу посылать гонцов своих, чтобы где дождиком помогли, где теплым днем. Иногда Леший в лесу деревца молодые нарастит, в другой раз водяной новый источник пробьет — кабы не мы, иссохла бы давно ваша земля. В тот день Гамаюн полетел поля и леса дождем поливать, да разволновался, перестарался, вот что теперь получилось.

— Как же теперь нашим-то, без посевов оставшись? Теперь ведь никто уж ничего поделать не сможет! — сердце у меня от этой мысли давно уж сжималось, да боялась я еще и об этом сказать.

— Конечно, трудный будет год, но кое-чем еще поможем: часть полей уцелела, оборотни зверье дикое к границе подгонят — выживут твои селяне, коли постараются, — заверил Кощей. И хоть видно, что не по нраву ему такое вмешательство в жизнь человеческую, да понимает он, что иначе никак.

— Спасибо тебе, царь Кощей, — я глаза опустила — уж больно трудно было на него, печального, смотреть. Да только еще один вопрос мое сердце терзал. — Скажи еще, коли любопытство мое не наскучило, отчего началась война между Навью и миром человеческим?

Спросила и затаилась. Потемнели черные Кощеевы очи, брови на переносице грозно сошлись, да желваки на щеках заходили. За окном еще, как назло, туча небо закрыла и гром загремел, я даже вздрогнула. Заметил Кощей мой страх, да вдруг как-то пообмяк, успокоился. Улыбнулся даже, хоть лица его мрачного кривая эта усмешка не украсила.

— Коли любопытная такая, сама в Навьих книгах об том найди да прочти, — ответил царь, из-за стола поднимаясь.

— Та ведь не знаю я языка вашего, — я вслед за Кощеем вскочила, и обмерла вся от страха. А ну как еще какое-то наказание за мой язык болтливый выдумает?

— Вот и подумай, как его выучить. Не трудный он, на варяжский похож, буквы в нем так же говорятся, — сказал Кощей и вместе мы снова в его кабинет поднялись.

Взял царь со стола бумагу и перо, начертил сорок знаков — букв языка навьего. Я, за его спиной стоя, вся извелась от любопытства. Думала, что расскажет он мне, как символы те читаются и что значат, да он лишь рядом с ними наши азь-буки написал. Отложил перо, оставил записку эту на договоре свернутом и к двери направился.

— Думай, Ядвига, но о работе своей не забывай, — сказал Кощей, за ручку двери взялся. Я уж думала, уйдет сейчас, меня наедине с загадкой мудреной оставив, но он повернулся. — И все же скажи, Ядвига, чем та сказка про царевну и змея закончится?

Я от злости аж на ноги вскочила. Сам тут, значит, историю леса умолчал, а я ему вынь да положь, тьфу ты, то есть, возьми да расскажи! Вот еще!

Выпрямила я спину гордо, как жена великого вождя варяжского делала, когда приказы его воинам отдавала, отбросила назад волосы свои медные и на Кощея хоть и с низу вверх, а свысока глянула. Лицом ни злости, ни печали не выдала, лишь молвила надменно:

— Когда Милавушку увижу, ей доскажу. А ты и дослушаешь, царь Кощей, коли знать тебе хочется.

Кощей посмотрел на меня, будто ждал, что опущу я голову и на вопрос его отвечу, да только я решила на своем стоять, даже если во второй раз в этом замке жизни лишусь. Но недолго продлилась битва наша молчаливая: улыбнулся Кощей печально, кивнул мне и вышел вон.

Села я за стол, чувствуя, что непростую мне задачку задал Кощей. Тут и Жердик из кухни вернулся, рот от сметаны широкой лапищей упер и к книгам пальцы потянул.

— Стой! — едва успела его руку грязную от страниц тонких оттащить.

Посмотрела на тварь лесную, на гору книг, и решила, что сначала дело сделать надобно, а любопытство свое унять всегда успею: вся ночь на то впереди. Все одно — без Милавушки не засну, только себя измучаю.

Глава 19

Потянулись дни за днями, наполненные то радостью, то печалью. Я все думал, как бы споры между наместниками унять, законы старые читал, да не находил ответа.