Рысюхин и пятнадцать бочек джина (СИ) - "Котус"

Граф вспомнил что-то, даже улыбнулся широко и искренне.

— Кстати, если уж речь зашла о девках и имении, есть хороший пример. Есть один знакомый, у него в имении служат только женщины, от двадцати до тридцати пяти, и по дому, точнее — по имению, в пределах стен — а у него на древний манер, имение стеной глухой обнесено, ходят исключительно в особой униформе. Которая включает в себя обувь оговорённого фасона, чулки, высокие перчатки, при выполнении отдельных работ — фартук. И всё!

Посмотрев, как у меня вытягивается лицо по мере понимания ситуации, Соснович рассмеялся.

— Подождите, а как же та самая общественная мораль пресловутая, да и законы тоже…

— А всё в порядке. Я же недаром про забор упомянул — в общественные места они в таком виде не ходят, малолетних на территории виллы нет, и принуждения — тоже. При найме ещё оговаривается «особая форма» и случаи, когда разрешены отступления от неё. А также доплата за соблюдение формы в нерабочее время. Не хочешь — не нанимайся.

— И что, все вот так вот легко это приняли⁈ Да хоть бы потенциальные невесты и их родители⁈

— Не все, и не легко. Есть те, кто бурно возмущаются, есть те, кто просто завидуют. А есть и те, кто при любом удобном поводе в гости заехать норовит.

— И при этом те, кто больше всего возмущается — сильнее всего завидуют. — Это не я придумал, это я, в некотором смятении чувств находясь, дедову мысль высказал.

— Скорее всего — да! — Евгений Борисович рассмеялся. — Но, заметьте, «возмущаются» не равнозначно «осуждают»! Или, паче того, не «требуют прекратить безобразие» — это было бы вмешательством в, так сказать, внутренние дела владетеля и его владений. Я про лиц благородного происхождения говорю. Простолюдины пытались возмущаться, но тоже далеко не все, и им популярно объяснили, в чём те не правы. Что до родителей невест — наоборот, их количество только увеличилось! Считали, что, имея такой цветник под боком, он быстро «нагуляется», а если и нет, то нигде на стороне приключения искать не будет, связь с горничной же и за измену далеко не везде считается, главное — её не афишировать и не пытаться сию горничную в свет выводить. Вот только он, точно знаю, к своим служанкам даже не пытается приставать, они у него для чисто эстетического удовольствия, как те же статуи мраморные, они зачастую тоже избытком одежды не обременены. Плюс считает это «не спортивным», так что «приключения» ищет как раз на стороне.

Граф внезапно стал серьёзным.

— Но и здесь есть границы, в том числе и неписанные. Например, если в доме гости — знают, куда едут, их выбор. Если кто-то из гостей с кем-то из служанок о чём-то договорится — тоже никого не касается, если принуждения не было. — Тут дед скептически хмыкнул, но «вслух» ничего говорить не стал — тоже слушал не без интереса. — Но если вдруг, не дай боги, кто-то узнает, что горничные делают это не безвозмездно и делятся выручкой с хозяином — всё! Имя будет уничтожено раз и навсегда! Внуки и правнуки отмываться будут от репутации содержателей борделя. Не так давно в отношении клуба, принадлежащего графу Рысеву, кое-кто пытался подобные слухи распускать, но их быстро пресекли. Очень вовремя и очень грамотно пресекли, и то — душок не сразу развеялся.

Евгений Борисович ненадолго задумался.

— Хотя лет так триста назад владеть подобным «весёлым домом» кое-где не считалось зазорным, главное, не управлять им напрямую. А лет пятьсот назад никто и спрашивать не посмел бы о том, кто в этом заведении хозяин. В Древнем Риме же владеть лупанарием и вовсе нормой было, сенаторы не стеснялись соревноваться, у кого заведение лучше. Это к вопросу о том, как меняются нравы. Как видите, вопреки мнению досужих кумушек, они отнюдь не «падают» с течением времени, а порою даже совсем наоборот.

— Ну, о том, что нравы совсем упали, молодёжь распущена и непочтительна, не иначе, как скоро человечество совсем одичает, говорят, ещё на глиняных табличках пятитысячелетней давности жалобы нашли. Долго расшифровывали текст, думали, там что-то полезное, или хотя бы интересное.

Граф посмеялся, потом опять стал серьёзен.

— Кстати, упоминание графа Рысева напомнило, простите за невольный каламбур. Вам государь титул графа не предлагал ли?

Я вздохнул.

— Предлагал, даже дважды.

— И вы, я так понимаю, отказались?

— Даже просил не угрожать мне таким наказанием.

— И правильно сделали. Нет-нет, это не зависть и не ревность. Есть неписанное правило. От первого титула — не отказываются. Иначе это может быть сочтено оскорблением для предложившего. От графского, за исключением особых случаев, надо отказаться дважды. От княжеского или от приглашения на монарший трон — трижды. Больше отказываться нельзя.

— Совсем нельзя⁈

— Откуда столько тоски в голосе? При том, что из тысячи баронов, пожалуй, только тот один не мечтает о графском титуле, что на княгине жениться задумал?

Но после этого ответа, сделанного несколько даже игривым, что ли, тоном, граф снова сделался серьёзным.

— Совсем нельзя. Сейчас, по правилам, неписанным, но общепринятым, должна последовать пауза в предложениях. Как правило — год-полтора. Если меньше или сильно больше, из этого уже можно делать выводы, правда, не всегда обоснованные. Потом последует третье предложение, и его уже придётся принять. Иначе Государь может и обидеться. И будет, как с теми же Кайриными — им уже не то четыре, не то пять раз намекали, что нужно порядок навести с титулами в семействе, объединить все родовые владения в княжество. И не только намекали, но и прямо говорили. Но — титулованные дворяне, что тут ещё скажешь…

[1] На всякий случай, напомню: родовое имение называется Дубовый Лог, расположено на холмах, где в нашем мире водонапорная башня и ферма перед одноимённой деревней. На её месте — Юрина деревня при имении, называется Рысюхино. Между ними форт с порталом на изнанку, называется так же, как имение.

Глава 6

От графа я приезжал, как правило, с распухшей, в фигуральном смысле, головой. Требовалось всё услышанное обдумать, разложить, что называется, по полочкам и обдумать ещё раз, в том числе с точки зрения того, почему граф сказал именно это, именно так и именно сейчас, а не раньше и не позже. Ну, и составить своего рода «учебную программу» для своих жён и для детей. Да, Ромку с Катей пока ещё рано чему-то подобному учить, но готовиться лучше заранее, чтобы сразу учить правильно и потом не переучивать. И при этом очень не хотелось, чтобы в разгар размышлений кто-то пришёл, например, с «очень важной» новостью. Да и просто хотелось побыть в тишине и одному. Да, можно закрыться в кабинете, но погода за окном, поздний октябрь, навевала тоску. Знаю, кто-то любит работать под шумящий за окном дождь, находит это умиротворяющим и повышающим работоспособность, меня же серая хмарь за окном и потоки воды по стеклу вгоняют в сонливость, плюс сильно портят настроение.

Так что я организовал себе своего рода выездной кабинет: отправлялся на Изнанку, где стоял конец августа, брал с собой на всякий случай удочки, термос с горячим чаем или кофе, лёгкий перекус и ехал к берегу Умбры. Туда, где мы с «рыбными братьями» огромного панцирного сома ловили. Они, кстати, время от времени попадались рыбакам, но «мелочь» до метра ростом те отпускали, а в изредка попадавшихся крупных рыбинах, от двух метров и больше, наковыряли уже полдюжины макров со склонностью к телекинезу. Их я выкупил и пока они лежали в сейфе до лучших времён — до тех пор, пока удастся аккуратно выяснить, что именно в Борисове делал те самые перчатки и куда потом девался.

На берегу я зачастую не то, что удочки не доставал — к воде не спускался, сидел в кабине, открыв двери, грелся на солнышке, дышал речным воздухом и думал, перенося свои мысли в блокнот. Понятное дело, что подарок Императора я с собой в такие поездки не брал, в отличие от обтянутой кожей фанерки, что можно было положить на руль, уперев нижним краем в колени, и писать, почти как на конторке. Уже потом, в конце работы или для перерыва, можно было и спуститься вниз с обрыва, посидеть на мостках, которые уже тянет назвать «старыми», иногда и порыбачить, Мявекуле на радость.