Наагатинские и Салейские хроники (СИ) - Гичко Екатерина

Жах невольно посочувствовал парню.

– Я испугался, решил, что сдурил. Подумал, в родных местах оставаться нельзя. Вдруг меня сбежавшего искать будут.

– Ну да, побег со службы – вещь такая… нехорошая.

– Да какой бы из меня вояка был, – парень грустно шмыгнул носом. – Ладно бы если воевали с кем, а так… Я вон оружие ковать могу, хлеб сеять. Неужто это никому не нужно?

Жах промолчал. Новобранцев в Ыйскую крепость обычно направляли ненадолго. Обучить и показать, каким страшным бывает враг. Ну, на болота сводить. А дальше рассылали по заставам и гарнизонам служить и учиться дальше. Реальной пользы от желторотиков в Ыйской крепости всё равно не было, мёрли как мухи. Но Жах посмотрел потом бумажку на Лешку, так там дядька его настоял, чтоб парня в крепости оставили. Мол, парень смекалистый и уже обученный. Нарочно к смерти приписал! Жах сперва думал, что дед Лирим потому и пришёл. Боги пожалели и избавили парня от страшной смерти. А теперь думал, что дед пришёл, чтобы спасти парня от смерти вовсе.

– Сбежал подальше от родных мест и вот здесь в батраки нанялся. Лиша мне приглянулась, сил нет, но куда мне, обычному батраку, мечтать о ней? Сами боги подсобили, чтобы мы вместе были.

Лешка уже не стал рассказывать, как долго строгий Осоха присматривался к нему. Простой батрак действительно не тот, кого он видел в мужьях единственной дочери. Но Лешка парнем был ладным, добрым, уважительным и, что Осохе понравилось больше всего, дюже хозяйственным. Мальчишка сперва метил в помощники кузнеца, но тот вытурил его. И прибился Лешка к Осохиному хозяйству. Лише землянику начал таскать, мёд дикий, шишки кедровые, орехи… баловство всякое. Да и дочь на него с нежностью поглядывала. Поскрипел Осоха зубами и сам присмотрелся к парню. Начал учить премудростям всяким. Сперва расстроился, что Лешка всё по его указке делает, будто своего соображения не имеет. А затем тот обучился, привык и начал сам советы давать. Но с уважением! Хозяйство полюбил, от работы не отлынивал, все плуги-мотыги-лопаты перековал, к тому же кузнецу идти и надобность отпала. Подумал Осоха и начал брать его с собой в город на торги. Дело то далось Лешке сложнее, но выдюжил, освоил. Сейчас и сам торгует, покуда тесть более выгодные дела обустраивает. И Лише всегда подарочек из города привозит.

Позволил Осоха Лешке жениться на дочери, принял как сына в семью Мяхый, ну и зажили дальше. После брака парень не изменился, остался таким же хозяйственным, Лишу любит и бережёт, а три месяца назад у них и доченька родилась. Осоха справил им отдельный пристрой к хозяйскому дому да и сказал спасибо богам, что выручили.

Лешка и сам не уставал возносить благодарности, что его жизнь сложилась так хорошо.

– Не просто так к тебе дед Лирим явился, – после молчания выдал Жах. – Помог тебе старик, от смерти спас, дорогу указал. Подсказал, как жизнь дальше жить.

Лешка кивнул.

– Он мне тоже когда-то помог. При жизни ещё, – Жах попытался улыбнуться. – Только горячий я был, не… Эх! – он махнул рукой. – Невеста у меня была не чета твоей жене. Девка красивая, весёлая, но пустая. Это сейчас я вижу, а тогда жить без неё не хотел. И когда она меня бросила и выскочила за сына головы, я в наёмники записаться хотел и в Рирейские горы добывать шкуры виверн уехать. Дед Лирим, благо, мысль умную в мою голову впихнул, мол, чего из-за изменения чужого пути свой путь ломать? Они тогда все… ну те, кто охотиться на виверн поехали, под обвал угодили и сгинули. Только совсем образумиться я не смог и подался в служивые, хотя самому эта служба претит. Каждый день бандитские рожи…

– Так хорошее дело делаете, – попытался утешить его Лешка.

– Кто-то другой с этим справился бы лучше меня. Я же пошёл туда не из желания благо стране нести, а с мыслью помереть. Хорош ли я тогда? Нехорош. Но делать ничего другого уже и не умею. Да и свыкся.

В комнате опять повисла тишина. Озарённая солнечным светом и нарушаемая детским лепетом, она казалась благостной. Жах почувствовал, что душа его немного очистилась от житейской копоти и грязи и дышать стало легче. Рана ныть перестала, да и служба уже не казалась такой постылой. Может, в стражники городские перейти? Те же рожи бандитские, но можно хотя бы семью завести, а то сколько одному жить да Тайку вспоминать?

– Ты в храм-то сходи и у богов милости для деда Лирима попроси, – посоветовал он Лешке. – Отблагодари старика. А я никому не скажу, что тебя встречал.

Жах уехал ранним утром вместе с дядькой Инаем. Ближе к полудню из города вернулись тесть с тёщей, и Лешка пошёл отпроситься в храм. Деревня-то у них была богатая, да только в храм ездить приходилось в соседние Лашики.

Осоха выслушал зятя, почесал могучую кудрявую голову и покряхтел.

Два года назад, когда Лешка впервые ему рассказал историю о побеге, Осоха малость обеспокоился. Посоветовался с другом из городской стражи, и тот махнул рукой. За новобранцев деньги никто не платит, только одеждой ссужают и едой. Искать их никто не будет. Вот если присягу пройти успел и на довольствие встал, тогда бы искали. А так ещё оборотней на его поиски переводи. Забыли уже поди все. На кой им нужен какой-то бесфамильный Лешка? У него в тюрьме три беспризорника с таким же именем сидят, и один из них светленький. Если отмыть.

– Протянул ты, конечно, с благодарностью, – недовольно выдохнул Осоха.

– Да если б знал, сразу бы сходил, – понурился Лешка.

– Так, бери дочь и поезжай в храм. Поблагодари и на подношение не поскупись. Пусть дед Лирим видит, что ты благодарен и дитя твоё тоже благодарно, чтоб злобу не таил.

Выехал Лешка сразу же. Положил дочку в корзинку, прикрыл от солнца и поехал. До Лашик было не больше часа езды, по тенистой дороге успели добраться до начала самого пекла. Лашикский храм был стареньким, деревянным и посвящался богу Ваираку – самому почитаемому богу в Салее. Престарелый жрец копался в огородике, и Лешка не стал его беспокоить: нрав у того был сварливый, а жена его была ещё сварливее. Не дай боги на голоса из дома выйдет!

Оставив повозку с лошадью у коновязи, Лешка взял корзину с дочерью и вошёл внутрь. Потемневшие от времени деревянные стены освещали солнечные лучи, скамейки стояли кругом в несколько рядов вокруг алтаря, расположенного в центре. От курильницы, спрятанной в цветах, вверх поднимался дымок.

Лешка поставил корзинку с дочерью на скамейку и выложил на стол для подношений бутыль домашнего вина, горшочек мёда, плетёнку с яблоками и сочный свиной окорок, своим благоуханием мгновенно перебивший запах благовоний.

Поклонившись алтарю, Лешка встал перед ним на колени и обнял, прижавшись щекой к тёплому камню.

– Господин мой, Всеблагой и Всевидящий Ваирак, защитник и заступник, прошу тебя принять мою благодарность и направить её милостью к душе добрейшего дедушки Лирима из Отловиных Брошек. Передайте ему, что я благодарен за своё спасение и приношу извинения, что так запоздал с благодарностью. Пусть душа его мирно почивает в загробном мире и спокойно перейдёт на перерождение. Я не знаю, есть ли у него грехи, но прошу помиловать его и не наказывать. Своими благими делами он искупил часть из них.

Лешка сбился, думая, чего бы ещё пожелать доброму старику. В корзинке радостно вякнула дочь.

– И пусть род его, оставленный в смертном мире, ширится, растёт и пополняется детьми и внуками.

– Слушай, Руахаш, мне тут одно прощение пришло…

Высокий мужчина с длинными серебристыми волосами устало воззрился на возникшего прямо из воздуха Господина. За стенами храма царила глубокая ночь, он только-только добрался до постели и уже хотел погасить светильник. Лучше бы Господин не лично явился, а как обычно, голосом в голове. Быть главным жрецом порой очень утомительно.

Ваирак крутнулся на месте, и пшеничного цвета коса обернулась вокруг его шеи.

– Пришёл парень просить милости для души старика, который уже давно на перерождение ушёл. Мол, дедок ему какую-то помощь оказал. Мои проверили, нет помощи. Я аж заинтересовался сам. А там, представляешь, кое-кто другой помог парню, прикрывшись личной деда. И вот что мне делать? – бог скосил на своего главного жреца хитрый синий глаз.