Наагатинские и Салейские хроники (СИ) - Гичко Екатерина

Ашшидаш обиженно на него уставился. Аркшаш как-то странно посмотрел в ответ, ничего не говоря.

Он всё смотрел и смотрел на императора. Высокий, хорошо сложенный мужчина, выглядящий довольно молодо для своих сорока трёх лет, но медленное старение можно было объяснить нажьей кровью. На лоб падали золотистые локоны, прям солнечно-золотые. В толпе только по волосам уже можно было опознать. Светло-зелёные глаза сильно походили на змеиные даже с круглым зрачком. Черты лица хищные, нос прямой, а губы длинные и тонкие. Аркшаш часто слышал перешёптывания старых слуг и придворных, которые ещё застали конец правления императора Арѐния – отца императрицы Дамадрии. И они помнили красавца-охранника Ашшидаша – нага из княжества Раммаш, от которого Дамадрия и родила сына. Сына, столь похожего на отца, что это пугало, и слухи о нечеловеческой сути нынешнего императора никак не утихали.

– Чего? – Ашшидаша стало тяготить молчание.

– Ссейшѐс, – тихо произнёс Аркшаш.

– Что? – император возмущённо на него посмотрел. – Да я это, я!

Левый уголок губ советника раздражённо дёрнулся, и мужчина процедил сквозь зубы:

– Ты родинку не там поставил.

На секунду замерев, Ашшидаш бросился к двери.

– Куда, поганец?! – взревел Аркшаш.

Немного о возрасте персонажей:

Шашеолошу 222 года

Лаодонии 22 года

Ашшидашу 43 года

Аркшашу 51 год, но все считают, что ему около 35

Бывшей императрице Дамадрии 61 год

Цена тайны. Глава 2. Встреча со страхом

Гулять по внутреннему саду было слишком скучно. Окружённый высокими дворовыми стенами он больше походил на изысканный вольер, утопающий в зелени и благоухании цветов, привезённых со всей Давридании. И особенно тоскливо было от осознания, что сейчас на территории дворца, за пределами вынужденного уединения, расхаживали многочисленные необычные гости, на которых ей никто не позволит посмотреть.

Тяжело вздохнув, Лаодония замерла напротив высоких ажурных ворот, впаянных в стену. По бокам дорожки, что вела к ним, пыжились пышные кусты алых, белых и жёлтых роз, росших в таком тесном переплетении, что нельзя было разобрать, на каком кусту росли белые, а на каком жёлтые или красные цветы. Каменную стену сплошь увивал халѐзский вьюн, привезённый из жарких пустынных владений вампиров. В родной местности вьюн представлял собой чахлое растение, состоящие из тонких гибких стеблей, редких листиков и увесистых зелёных плодов в виде сливы. Здесь же, в более благоприятном климате, он выпустил листья так густо, что даже вампир не признал бы в нём растение из родных краёв. Ещё и цвёл яркими пурпурно-бархатистыми цветами, очень похожими на лилии с ладонь размером. Тонкий, очень терпкий – как дорогие духи – аромат расплывался по всему саду, проникая в каждый его уголок.

Лаодонии сперва очень нравился этот запах, но сейчас он стал символом затворничества.

– Госпожа, – няня Мьерѝда сердобольно посмотрела на неё и жалостливо погладила по руке, – давайте уйдём к фонтану. Сил нет смотреть, как вы тоскуете.

Грустно посмотрев на старенькую и такую родную женщину, принцесса всё же осталась на месте. Ворота хоть и закрывали от неё путь на свободу, так же с необычайной силой притягивали взгляд. Чугунное узорочье складывалось в растительный орнамент, и Лаодония видела в нём что-то восхитительно-волшебное, отчего душа наполнялась трепетом и ожиданием чего-то загадочного и волнующего.

Ну и сквозь узорочье можно было посмотреть на недоступный сейчас мир императорского дворца.

Лаодония сама не понимала, чего ждала, когда упросила Аркшаша позволить ей остаться во дворце. Знала же, что братья не разрешат ей общаться с гостями. Не злилась на них, понимая причины скрытности. Но в душе почему-то надеялась, что из этой затеи что-то выйдет.

Только вот что?

Благоразумие и нежелание доставлять братьям проблемы заставляли её оставаться в уединённом мире внутреннего сада. А кипящая в крови юность требовала впечатлений и ярких эмоций.

– Теперь я знаю, что чувствовали принцессы из древних сказаний, которых запирали в замке под охраной дракона, – Лаодония недовольно ткнула нежным пальчиком в жёлто-зелёную розу, сгоняя пчелу. Та тяжело и недовольно загудела и перелетела дальше.

– Милая моя, – нянечка перешла с официального обращения на более нежное и приятственное, – не грех ли жаловаться?

– Грех, – понуро согласилась принцесса, – но я хочу пожаловаться.

– На что же, солнышко? – старушка ласково приобняла её за тонкие плечи. – Тут так красиво, зелено и безопасно. Тебя все любят, о тебе заботятся и никто не смеет тебя обижать.

– Я даже не знаю, каково это, когда обижают.

– А хочешь, чтобы обидели? – возмутилась Мьерида.

Лаодония отрицательно мотнула головой, а затем качнула подбородком на ворота.

– Просто ты сидишь в уютном драконьем гнезде и понимаешь, что там есть жизнь, в которой тебя нет. У тебя ничего не меняется, всё стабильно и хорошо. А там… – принцесса возбуждённо задохнулась. – Там жизнь! Она кипит, меняется, рушится и строится, а я… я… – Лаодония замешкалась, подбирая сравнение, – …как в оранжерее.

И всегда была как в оранжерее.

Нежный цветок, трепетно оберегаемый всей семьёй.

Мама вышла замуж и родила её в довольно зрелом для человеческой женщины возрасте. Прожив всю жизнь среди лицемерия, лести и нашёптываемых за спиной оскорблений, больше всего она хотела наконец отдохнуть от лжи и каждодневной борьбы за власть и сохранение трона для своего сына. Дочь она растила, страстно оберегая от всего, из-за чего сама настрадалась. Лаодония не знала обид, все были очень вежливы с ней и ласковы.

Нет, от неё не скрывали существование страданий. Но не позволяли ей самой их почувствовать. Лаодония смотрела вокруг, на слуг и домочадцев, и изучала негативные эмоции, всматриваясь в их лица и вслушиваясь в их слова. Обожающая книги девушка глубоко чувствовала описанные на бумаге переживания. Может быть, чувствовала неправильно, но она старалась понять то, что было ей недоступно.

И да, желала ощутить.

Лаодония понимала, что странно мечтать о горе, обидах и слезах отчаяния. Близкие и книги говорили, что это ужасные чувства и никто не хотел испытывать их повторно. Но как стать частью настоящего мира, не ощутив их? Ей казалось, что первая же обида станет камнем, которая пробьёт стеклянную стену её оранжереи, и настоящий мир захватит уютное «драконье гнездо» и превратит его из книжной картинки в часть себя.

В кустах кто-то подозрительно зашуршал, и Лаодония, вздрогнув, испуганно прижалась к нянечке, которая, наоборот, воинственно встрепенулась.

И всё же настоящий мир она боялась.

Страх – одно из немногих негативных чувств, ей известных. И именно его она никогда не хотела испытывать, но ощущала слишком часто.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Опасливо вытянув шею, принцесса заглянула за куст и содроганием увидела, как волнообразно колышется трава, словно кто-то стремительно по кривой убегает или… уползает. Пальцы похолодели.

– Это не змея, – с гранитной уверенностью заявила нянечка.

У Лаодонии задрожали губы. Она не поверила, зная, что её могут обманывать, чтобы утешить.

– Змеи в такую прекрасную солнечную погоду в кустах не прячутся, – продолжала авторитетно вещать женщина, успокаивающе поглаживая подопечную по руке. – Они выползают на камни и греются.

– А ещё охотятся, – подрагивающим голосом добавила Лаодония, – на тех, кто в солнечную погоду сидит в кустах.

Няня с укором на неё посмотрела. Вот знала она, что начитанность не принесёт ничего хорошего её малышке.

– Господин Аркшаш наверняка позаботился, чтобы здесь не осталось никого длиннее червяка.

Червей и гусениц Лаодония не боялась. Эти мелкие насекомые были беззащитны перед внешним миром так же, как и она. Другое дело змеи… Живот свело от страха, и девушка тряхнула головой, пытаясь выбросить жуткое воспоминание шестнадцатилетней давности.