Жрец Хаоса. Книга III (СИ) - Борзых М.

В мою раскрытую ладонь с высоты упал гладкий речной камень, заставив вздрогнуть. Он был неожиданно холодным и влажным, будто только что вытащен из ручья.

— Сожми, — прошептала она, и её дыхание пахнуло жасмином и чем-то металлическим.

Я стиснул пальцы до хруста, чувствуя, как камень впивается в кожу.

— Не так! — она снова легко ударила меня веером по запястью, и боль резко пронзила руку. — Ты не кузнец, чтобы давить. Ты… соблазнитель. Сожми, как сжал бы нежный девичий сосок.

Её длинные пальцы с неожиданной нежностью обхватили мою руку, заставляя разжать кулак. Её ноготь провёл по моей ладони, оставляя горячий след.

— Чувствуешь? — её губы почти коснулись моего уха. — Ты не заставляешь его исчезнуть. Ты убеждаешь мир, что он… не стоит внимания.

— Тогда сравнение неуместно, — хмыкнул я.

— Не отвлекайся! — прервала меня кицунэ, вдруг став настоящей наставницей.

Я попробовал снова. Расслабил руку, представив, как камень становится фоновым шумом, пылинкой в луче света, чем-то… незначительным. Мои пальцы дрожали от напряжения, но постепенно камень стал казаться легче.

Камень дрогнул. На секунду — стал размытым, как плохо отпечатавшееся воспоминание.

— Лучше, — кицунэ кивнула, и её хвост зашевелился, как живое существо. Он прикоснулся к моему виску, и я почувствовал странную пустоту в голове. — Теперь — себя.

Она ленивым движением погасила все свечи, кроме одной, которая продолжала трепетать, отбрасывая дрожащие тени на стены. Внезапно стало очень тихо — даже моё дыхание казалось слишком громким.

— Огонь видит правду. Обмани его.

Я встал, чувствуя, как затекшие ноги пронзают иголки. Остановился в углу, где сходились тени, стараясь слиться с тёмной деревянной панелью.

— Дыши… — её голос звучал уже откуда-то сверху, — как ветер. Не «вдох-выдох», а… шёпот между листьев.

Я пытался. Грудь вздымалась неестественно медленно, а кончики пальцев начали покалывать от недостатка воздуха. Свеча мерцала, будто колебалась — видеть или нет.

— Теперь… найди слепое пятно комнаты.

— Какое… — я прошептал, чувствуя, как язык прилипает к нёбу.

— То, куда взгляд не хочет падать! — она зашипела, и внезапно её глаза вспыхнули в темноте багровым светом.

Я зажмурился, затем снова открыл глаза. В углу за старым лакированным шкафом темнота казалась гуще, насыщеннее — будто там начинался другой мир.

— И… предложи.

Я предложил миру идею: я — это тень. Не больше.

Пламя свечи замерло.

Я шагнул вперёд, чувствуя, как пол скрипит под моим весом.

Оно не дрогнуло.

— Ха! — её смех звенел, как разбитый фарфор. Хвост взметнулся вверх, поднимая полы кимоно причудливым веером. — Ты почти… пустота.

«Мы и есть Пустота!» — отозвался внутри умиротворённый внутренний голос, до того требовавший жрать.

Резкий хлопок в ладоши — и дверь приоткрылась с жалобным скрипом. В проёме замерла княгиня, потирая виски длинными тонкими пальцами, унизанными перстнями.

— Спрячься. Сейчас же, — скомандовала Юмэ.

Я прижался к стене, стараясь расплющиться, как вторые обои, представляя тело как предмет мебели. Моя щека прилипла к холодной деревянной панели. Шёпотом, губами, которые почти не шевелились произнёс: «Я — трещина в штукатурке», скармливая ложь разуму. А после выдохнул страх, как во время тренировок с магией кошмаров, но не желая причинить вред бабушке, рассеял его в пространстве. Из груди послушно ушло что-то тёплое и липкое.

Бабушка прошла в сантиметре. Её запястье почти задело моё — я почувствовал тепло её тела на своей коже.

Елизавета Ольгердовна оглянулась, и её взгляд скользнул по комнате, отметил потухшие курильницы и без задержки прошёл сквозь меня.

— Похоже, ушли в сад, — произнесла она и развернувшись на каблуках стремительно покинула мою спальню.

— Она… — я начал, но холодный палец кицунэ прижался к моим губам.

— Она теперь уверена, что мы в саду у озера, — кицунэ лизнула губы кончиком языка, и я увидел, что он неестественно длинный и розовый. — Ты подсунул ей эту мысль.

Она встала, и вдруг… начала таять, как утренний туман. Её контуры стали размытыми, а хвост растворился в воздухе вместе с ушками.

— Запомни: лучшая невидимость — когда люди сами придумывают, почему тебя нет.

Её иллюзорный хвост нежно махнул мне в лицо, оставляя на щеке ощущение шёлка и покалывание статического электричества.

— Завтра… будем тренироваться.

Кицунэ исчезла для человеческого взгляда, но я заметил радужную невесомую плёнку конструкта, когда Юмэ покидала бесшумно мою спальню. Ни единая половица не скрипнула у неё под ногами. На память об уроке остался только запах гардении… и странное чувство, будто меня и не было в этой комнате.

Я посмотрел на камень, всё ещё зажатый в моей ладони. Он был мокрым — от моего пота. Но оно того стоило. Бабушка… так и не увидела меня.

Мои пальцы разжались, и камень с глухим стуком упал на пол, тут же исчезнув белым дымом развеянной иллюзии.

Глава 6

Бледное июньское солнце висело низко над горизонтом, но ледяной ветер с Кунаширского пролива резал кожу, как зимней порой. Казаки-оборотни почувствовали неладное ещё до того, как увидели опасность. Воздух звенел, будто натянутая струна, а вода в проливе стояла неестественно гладкой, будто застывшее стекло.

А потом лёд пошел. В середине июня.

Не просто наст, а толстые, сизые пласты, нарастающие с бешеной скоростью, расползаясь от кунаширского берега. И по этому льду шли они.

Ёкаи.

— Тьху! — сплюнул казачий старшина. — Мерзость какая! Даже нормальных химер не навострились за два десятка лет создавать. То ли дело у Угаровых бывали…

А тем временем по льду шествовала странная армия, численность которой не поддавалась счёту: кувшины с лицами грохотали как опрокинутые котлы и смеялись заливистым безумным смехом под щёлканье зубов; не то бабы, не то змеи скользили, как тени, их волосы, которые они использовали для удушения, стелились по льду, как черные реки. Летающие кожистые твари чёрной тучей закрывали солнце, хрипло каркая, а на фоне всего этого грохотали и скрипели ожившие доспехи и оружие. Нет, каждая тварь, конечно, имела своё название, но для русского человека они были полнейшей абракадаброй.

У некоторых из ветеранов перед глазами стояли события почти четвертьвековой давности.

История повторялась, решив переиграть принадлежность Курильской гряды, словно партию в карты. Казаки даже кулаками глаза протёрли от неожиданности. Не бывает так, чтобы, использовав однажды подобную тактику и получив поражение, японцы вновь решились её повторить. Или бывает?

Впереди плыла Юкионна — единственный архимаг стихии льда и холода в Японской империи, бледная, с волосами, как снежные нити, и лицом, закрытым ледяной маской. А позади армии восседал на телах червеобразных тварей Нурарихён — старый, сгорбленный архимаг-призыватель, с лицом, как у высохшей груши, и глазами, полными холодного расчета. Он не спешил. Он знал, что заставу вот-вот отрежут от мира.

Первая пустотная граната, сброшенная когтистыми летучими тварями, разорвалась у ворот.

— По стенам! — взревел атаман, и казаки совершили полуоборот — когти, клыки, звериные рефлексы.

Тревогу подали сразу, но ёкаев было слишком много. Небо потемнело от стай метателей, они шли нескончаемым потоком и сбрасывали на форт пустотные гранаты. Артефакторный щит проседал чересчур быстро.

Не прошло и минуты с момента начала атаки, как щит лопнул с тихим звоном, а взрыв разнес волновой телеграф. Массивный хрустальный шар в железной оплетке брызнул осколками во все стороны, ознаменовав обрыв связи с империей.

— Магический огонь по готовности! — кричал атаман. — Не пускать под стены форта! Защищать небо! Три минуты перезагрузка контура!

Бой был кровавый, но казаки стояли. Внутренний двор крепости был завален ошметками тел человеческих и демонических. Но в момент, когда контур перешёл на резервный накопитель и вновь принялся накачивать энергию в защитный купол… Шум битвы на секунду затих, словно все разом оглохли. В тишине отчётливо послышался крик войскового артефактора