Жрец Хаоса. Книга I
Глава 1
— Бать, он чё не сдох?
— Заткнись, придурок! Иначе сам сейчас рядом ляжешь.
Хриплый мужской голос и чуть более звонкий юношеский переговаривались где-то в ногах.
Хриплый с минуту помолчал, проверяя у меня пульс и, видимо, раздумывая не завершить ли начатое. Вон, даже подобие подушки пощупал, но отказался от идеи и заорал совершенно истеричным визгливым голосом:
— Лекаря! Лекаря скорее! Лекаря!
Следом я услышал топот ног, отдававшийся болью в моей и без того раскалывающейся голове.
Это же надо было вчера так нажраться… Или не нажраться? Какого хрена у меня так болит голова? И вообще, где я?
Тело не слушалось, будто и не моё вовсе. А нет, лучше бы не слушалось. Чувствительность возвращалась, а вместе с ней пришла и боль во всём теле. Какого хера! Меня будто с месяц в казематах пытали! Болело всё везде и сразу. Ощущения были столь яркие, что даже под закрытыми веками выступили слёзы.
Папаша рассыпался в объяснениях, дескать, сыночка переволновался перед великим днём, и его удар хватил.
— Но вы же всё равно нам заплатите обещанное?
— Отойдите, папаша, — охладил его пыл лекарь, — финансы не моя вотчина.
Какой он нахрен папаша? А если и папаша, то явно не мне! Обмудок!
Так, а вот эти мысли явно принадлежали не мне. Тогда кому? И кто у нас отец?
На месте воспоминаний — девственная чистота. Отлично.
А кто у нас «я»?
И в этом вопросе у меня тоже отсутствовало какое-либо понимание.
На лоб мне легла прохладная сухая рука, и успокаивающий голос попросил потерпеть:
— Потерпите, Юрий, сейчас всё наладится.
Хм… Юрий — это я, выходит? А ведь имя смутно знакомое!
Я почувствовал прохладу, растекающуюся по всему телу, но при этом пытался хотя бы что-то осознать в происходящем.
Где я? Кто я? Почему я здесь?
Язык распух и не слушался, в ушах звенело набатом, а тело до сих пор не слушалось. Болело, но не слушалось! Хоть бы глаза открыть! А то ни одной связанной мысли о том, как я оказался в незнакомом месте, да ещё и без памяти, не было.
И тут голос — добрый и спокойный, видимо, принадлежащий человеку, положившему руку мне на лоб, — произнёс:
— Господа, у юноши налицо все признаки отравления сильнейшим ядом. Кто мне сможет ответить, как давно сие случилось?
— Господин лекарь, так он же сумасшедший, недоразвитый, скорбный умом… — принялся пояснять хриплый голос «отца».
Отлично, дебилом меня ещё не называли.
— Ему ещё лет десять назад поставил диагноз, что он того… с головой не дружит. Он и не разговаривает у нас, и не читает. Едва ли под себя не ходит. Да и с телом видите чего? Кое-как команды исполняет, и то хвала богам. И имя ещё своё накорябать может. Мы научили! Откуда ж нам знать, что за яд? Он в типографию ближайшую ходил убираться, может, там чего нализался?
Это я-то сумасшедший? Это я-то калека?
Моему возмущению не было предела, но пока я молчал. Хотя был абсолютно уверен, что разговаривать я уж точно смогу. Правда, первые слова от меня услышанные будут явно не мама и не папа, а русские матерные. Но вот другой вопрос: почему в этом были так уверены мои… кто? Пленители? Отравители? Кто вообще эти люди, которые позвали лекаря? И уж не они ли приложили руку к моему нынешнему состоянию?
Прохлада продолжала разливаться по телу и, наконец, добралась до головы, подействовав как освежающий душ. Я смог открыть глаза, правда, было ощущение, будто в них насыпали песка. Пришлось проморгаться и протереть их руками. Правая по какой-то случайности почти не слушалась, кисть судорожно дёргалась, пытаясь сжаться в кулак.
Зашибись! Или застарелый разрыв связок или повреждение нерва. Они реально из парня инвалида сделали! Ещё и правая рука, чтобы с гарантией ни фехтовать, ни писать не смог.
Я настолько разозлился, что в груди полыхнуло холодом, а правую руку начало покалывать, будто я её отлежал. В сознании просветлело получше, чем от местной магии. Так, отставить панику. Магия есть, значит, и лекари тоже должны быть. Поправят руку. Были бы деньги.
Наконец-то, я смог рассмотреть присутствующих и вообще всю ситуацию, в которой оказался.
Да я, судя по всему, грёбаный Гарри Поттер.
Лежал я на подстилке в виде соломенного матраца, в чулане, где светился один небольшой светильник: непонятно, магический или электрический, дающий совсем мало света.
Рядом толпилось несколько человек. На коленях передо мной стоял и проверял моё состояние, судя по всему, лекарь в тёмно-зелёном костюме и пенсне. Местный врачеватель имел шикарные бакенбарды, седые коротко стриженые волосы и весьма добрые глаза.
А вот за его спиной стояли два удивительно похожих друг на друга бородача: отец семейства и его сынок. У обоих на лице нацеплены подобострастные выражения с признаками недалёкого ума. Оба массивные, с кулачищами чуть меньше моей головы. Одеты были… сказал бы, как не шибко богатые горожане, но род занятий по ним не угадывался.
Пахло в чулане свежей травой и сушёными полевыми цветами — совсем не теми «туалетными миазмами», на которые намекала так называемая родня.
Тут появилось ещё одно действующее лицо — мужчина в строгом костюме военного кроя и даже, кажется, с коротким скипетром на боку. Лицо было гладким, глаза холодными и безразличными. Единственное, что выделялось, — квадратная челюсть. Он окинул цепким взглядом моё местонахождение, действия доктора, а затем всё своё внимание сосредоточил на хозяевах дома.
— Восемнадцать лет назад мальчик был отдан вам на воспитание. Вам всё это время выплачивалось солидное содержание. Каким образом он оказался в таком месте и в неподобающем виде? Почему вы ни разу не сообщили о задержке умственного развития?
От каждой фразы парочка «родственников» отступала, словно получала нагайкой наотмашь. На их лицах проявился первобытный ужас. Они упали в ноги и принялись лобызать сапоги. Тон хозяина дома резко изменился при виде прибывшего.
— Господин Угаров, не губите! Каждые полгода от вас лекарь приезжал, снадобья давал укрепляющие! Настои и притирки всякие делал. Мы думали, они вам пишут отчёты, раз вы ни разу не поинтересовались… Мы же всё, как приказывали, делали! — тараторил отец семейства. — Не губите! Мы же для него всё сделали! Чай не бояре, а комнату ему отдельную выделили! У меня своих детей восьмеро по лавкам, а нет же — мы за ним ухаживали! Чистенько тут, опрятненько, соломка свеженькая, травки полевые, цветочки луговые… Девочки мои за ним приглядывали, одежда чистая, не штопанная… За что ж вы гневаетесь?
Как он его назвал? Угаров? Надо запомнить… И главное… Юрий… Угаров… русское всё, всяко легче будет, почти свои.
— С лекарем я сам разберусь. А вы!.. Не вздумайте исчезнуть из города. Отыщу же! Но тогда и разговаривать по-другому будем.
Пока пара вытирала собой пол, Угаров обратился к врачу:
— Лемонс, он жить-то будет? Мы сможем его предъявить на проверку магических сил?
— Будет, — устало кивнул лекарь, — но как?
— Об этом пусть у других голова болит. Наше дело — привести его в божеский вид и доставить к старой карге. Она нас за такого претендента, конечно, по головке не погладит. Ну да выбирать нынче не приходится! Постарайся, чтобы он хотя бы выглядел живее, чем сейчас.
— Общее состояние я подправлю, пока в ласточке будем ехать едем. Но мозги… Если он не разговаривает, едва себя обслуживает, не читает, не пишет — это уже другой вопрос. Ты знаешь, это не моя специализация. Мой предварительный вывод: травили специально и долго. Из-за этого и повреждения мозга, тремор и прочее, что легко списать на «любимый» диагноз — паркинсонизм.
Кажется, от гнева Угарова в каморке даже похолодало.
— В машину его! А я с господами Беловыми поговорю.
