Семья волшебников. Том 4 (СИ) - Рудазов Александр

Может, забрать их? Бабушка Вероника очень берегла эти реликвии. Ей они достались от ее матери, а та привезла из царской России… или уже советской, Лахджа не была уверена. Кажется, дело происходило как раз во время революции или сразу после нее… стоило почаще расспрашивать родителей, а то всего три поколения, а она уже ничего и не знает о жизни прадедов и прабабок.

Хотя срок до позорного смешной, чуть больше ста лет. В Паргороне бы расхохотались, услышав, что для кого-то это считается давно.

— Ладно уж, полезайте и вы в мешок, — пробормотала она.

Кроме реликвий тут лежала тетрадь. Рукописная поваренная книга, наполовину на русском, наполовину на финском. Первую половину заполняла прабабушка, вторую — бабушка… о, а вот и секрет самых вкусных пирожков…

— … Горяфо, горяфо!..

— А ты хватай те, что снизу. Что ж ты сверху-то берешь?

— Шверху вкуфнее!..

— Ну тогда и не жалуйся, что горячо. Хочешь лепить? Вот тебе скалка.

— О-о-о!.. Я буду рыцарем скалки!

— Обязательно будешь, только начинку не разбрасывай…

…И снова никого и ничего. Растаял запах свежих пирожков, стих добрый бабушкин голос, померкло теплое весеннее солнышко. Лахджа осталась с пыльной тетрадкой в руке.

Пожалуй, можно добавить сюда и пару парифатских рецептов. Да и паргоронских.

Лахджа вспомнила и дедушку Ханну, маминого папу. Он не был таким веселым и юморным, как дедушка Антеро, редко улыбался и не особо находил контакт с внучкой. Но если она приходила в его мастерскую, дедушка молча протягивал рубанок и показывал, как снимать стружку. Тоненькую-тоненькую, золотистую, с терпким запахом… у дедушки. У Лахджи не получалось. Резьбой по дереву, в отличие от рыбалки, она не увлеклась.

Но все равно вспоминала те часы с улыбкой.

И бабушка Астрид, папина мама. Ее Лахджа помнила хуже всех, но они с правнучкой были чем-то похожи. Бабушка Астрид родилась и выросла в Швеции, обожала путешествовать и была бойкой жизнерадостной старушкой. Носила соломенную шляпу с цветком, привозила необычные сувениры из самых разных стран и с удовольствием занималась внучкой… но под настроение. Ей все быстро надоедало, она все время суетилась и куда-то неслась. По нынешним временам ей бы, наверное, поставили диагноз СДВГ, но тогда считали просто бодрой пожилой леди.

Лахджа надолго остановилась у стеллажа с бабушкиными сувенирами. Их было так много, что они составили настоящую коллекцию. И у каждого есть история.

Для тех, кто поселится здесь потом, это будет просто мусор. Дешевые безделушки, статуэтки, маски, амулеты и… это что, деревянный фаллос? Стыдливо прикрыто африканской маской и цветастым японским веером.

Лахджа забрала все.

Фотоальбомы и памятные вещи она собрала в две больших сумки. Забрала планшет, который папа приготовил на день рождения Вероники. Скачала с компьютера архив фото- и видеозаписей. Нашла файлик, где папа держал все пароли и логины, на всякий случай его скопировала. Удалять не стала, кузине Анне он, возможно, понадобится.

Вошла в когда-то свою, а теперь гостевую комнату. Долго смотрела на постеры, которые развесила еще в старшей школе. Родители их так и не сняли, хотя папа в свое время очень критиковал ее музыкальные вкусы. Это был его отцовский долг — подвергать критике все, что она любит.

Мама тоже. Она так и не позволила надеть на выпускной тот костюм…

— … Нет, ты его не наденешь. Ты что? А это что?..

— Это футболка.

— То есть мало того, что ты наденешь брючный костюм, так еще и футболку под него?

— Это мое видение.

— Нет уж. Мне хватило того года, когда ты говорила о себе, как о парне. Но это , знаешь, ни в какие ворота. Это все-таки выпускной.

— Да, и я хочу быть неотразима!

— Нет. Моя дочь будет самой красивой. Я знала, что ты что-нибудь такое учудишь, и поэтому… вот…

…Голос мамы стих. Лахджа стояла перед шкафом, держа то самое платье. Его они тоже сохранили.

Лахджа надевала его всего раз. Старательно делала вид, что делает это лишь из уважения к родителям и чтобы их не расстраивать, хотя на самом деле оно ей страшно понравилось.

Стоило меньше вредничать. Сейчас стыдно за тот подростковый бунт.

Мама. Если подумать, Лахджа ее часто огорчала. Она была единственным ребенком, и ее немного избаловали.

Вроде бы все. Она обошла весь дом и собрала все, что не нужно никому, кроме нее. Вот разве что еще… да, он положил ее здесь, у входа. Чтобы не забыть…

— …Пап, а ты что, достал балерину из машины?

— Да, она так понравилась малышке Лурии… Подарю ей в следующую встречу.

— Она очень обрадуется. Ну я через месяц тогда за вами заеду, хорошо? Фестиваль Бриара — это что-то невероятное, вам понравится!

— Будем ждать, крольчонок…

…Темнота и тишина. Ни мамы, ни папы. Только старая елочная игрушка смотрит на Лахджу нарисованными глазами…

— Вот так живешь-живешь, а потом бац — и ты внезапно смертен, — донесся насмешливый голос.

— Кто это сказал⁈ — вскинулась Лахджа. — Ты… а ты что здесь делаешь⁈

Раздался звук смыва, и из туалета вышла упитанная фигура. Он был в облике человека, но Лахджа все равно сразу распознала старого… приятеля. Не столько своего, сколько бывшего мужа, но Князь Тьмы Асмодей — не из тех, кого легко забыть… хотя и очень хочется.

— Сочувствую твоему горю, — сказал он без тени сочувствия. — Бедная одинокая сирота.

— Это ты?.. — нахмурилась Лахджа.

— Нет, это не я, — хохотнул Асмодей. — Это король Дании. К твоим услугам.

— Я говорю — это ты устроил?.. Из мелкой мести?.. или подлости?.. злой шутки?..

— Да было бы за что мстить, — фыркнул демон. — Они и так бы скоро померли. Это же людишки, они гаснут, как пламя свечи.

— Тогда не понимаю. Что ты тут делаешь?

— А так просто. Заглянул посмотреть, как ты заливаешься слезами. Где они, кстати?

Лахджа отвернулась. Да, она не проронила ни слезинки, но уж не перед этим жирным бесом ей оправдываться. Многие переживают горе с сухими глазами.

— О-о-о-ой!.. — обрадовался Асмодей. — Твоя демоническая натура почти дожрала все остальное. Приятно это видеть. Еще немного, и сможешь вести нормальное существование. Признаться, я рад за тебя. Это как увидеть калеку, который наконец-то встает на ноги.

— Ты за мной следишь? — с отвращением спросила Лахджа. — Зачем?

— Приглядываю, — сказал Асмодей, беря из шкафчика текилу. — Ты мне интересна как объект. Может, ты моя будущая коллега. Люблю, знаешь, процесс падения. Есть в нем своя особенная красота — просто нужно видеть его весь, с начала и до конца. Иногда это растягивается на годы. Иногда — на века.

— Надо будет дойти до Люцифера и сказать, чем ты занят в рабочее время. Но раз уж ты здесь… ты ведь должен знать, куда попали мои родители. Они были лютеранами… ты ведь в курсе?

— Я не слежу за судьбой каждой христианской душонки. Это сложная логистика… хотя ладно, за этими следил.

Лахджа вперилась в демона мрачным взглядом.

— Ох, где же они, где же они… — закряхтел тот с наслаждением, вынимая засаленный блокнот. Из кармана посыпалась всякая мелочевка — скрепки, бумажки, колечки от банок с пивом, использованные презервативы. — Надо посмотреть, надо свериться с реестром…

Лахджа терпеливо ждала. Она давно усвоила, что в общении с Асмодеем лучшее, что можно сделать — просто игнорировать его клоунаду. Тогда ему станет скучно, и он прекратит.

Подыгрывать следует лишь если он в состоянии куража или нажрался. Потому что иначе он озвереет.

А злиться нельзя ни в коем случае. Потому что тогда ему станет весело, и он удвоит усилия. А это может привести уже к печальному исходу.

— Ладно, в Раю они, — с каким-то разочарованием наконец сказал Князь Тьмы. — Тьфу. Какие хорошие люди, и какая непутевая шлюшка-дочка. Хочешь их навестить?

— А можно? Меня пустят?

— Нет. Разумеется, нет. О-о-о, зря я это сказал. Было бы приятно взглянуть, как Уриил гонит тебя в шею. Знаешь Уриила? Это такой верзила с огненным мечом и аллергией на демонов.