Семья волшебников. Том 4 (СИ) - Рудазов Александр

— Не совсем меня, — хмуро ответил Майно. — Я-то всего лишь не препятствовал, если помнишь. Основная вина на тебе и Астрид. Но Астрид было четыре годика, а ты — мой фамиллиар. На тот момент вы оба считались недееспособными, у вас были паспорта волшебных существ.

— У меня и сейчас есть.

— Есть, ага. И в обоих стояла моя подпись как поручителя. Так что за все, что вы делали, что творили, отвечал и отвечаю я. Так что судить за геноцид будут меня.

— Но это… это сраные микробы!

— Я знаю. Интересно, как они узнали?.. — задался вопросом Майно. — Семь лет прошло… ан всплыло ведь.

— Что будем делать? — деловито спросила Лахджа. — Астрид что-нибудь грозит?

— Если бы дело происходило после ее поступления в КА — еще как бы грозило. Но это было до, так что за все расплачусь я… правда, если меня сажают в Карцерику, то преступных волшебных существ уничтожают или запечатывают.

— В смысле… меня и Астрид?..

— Тебя. Насчет Астрид сложно, потому что она теперь гражданка Мистерии. Юридический казус — волшебные существа обычно такой статус не получают. Но вы еще и мои жена и дочь, так что… надо быть осторожными на суде.

— Ладно. У тебя есть адвокат? У нас есть адвокат?

— Кто?.. а, нет. В Мистерии нет людей, представляющих кого-то в суде. Мы сами способны отвечать на вопросы судей. А солгать или что-то утаить там все равно не получится.

— Суд — и без лжи, — покачала головой Лахджа. — Ужас. Упадок цивилизации.

— И тем не менее, продумать стратегию защиты нужно, иначе я с высокой вероятностью окажусь в Карцерике. К счастью, время терпит, до следующего заседания двадцать дней…

— Отлично, успеем далеко убежать.

— Мы не будем бежать. Суд Мистерии — это не суд Паргорона. Мы предстанем перед ним и… Лахджа, вот зачем?..

— Не каждый день выдается возможность уничтожить чью-то цивилизацию, — улыбнулась Лахджа.

— Не вздумай повторить это на суде.

— Да, они вряд ли поймут шутку.

— Шутку?.. а, ну да, ты пошутила. Я… я не сразу понял.

— И так спокойно принял. Вот что значит семья.

Майно угрюмо уставился на жену. По крайней мере, новая проблема отвлекла ее от мыслей о смерти родителей. Оживилась как-то сразу, шутить начала. Черновато, правда, и даже зло, но у Лахджи всю жизнь такой юмор.

— Как вообще у вас проходят суды? — спросила Лахджа. — Раньше как-то не было повода туда явиться.

— Как здорово, что ты его создала, — хмыкнул Майно. — Профессоров у нас судят редко, и это всегда публичное слушание. Обычно если уж профессор что-то натворил, то это крупный магиоз, который на суд не является, а скрывается у Бельзедора, исчезает за Кромкой или окапывается где-нибудь в зачарованном месте. Некоторых потом не могут выковырять веками.

Пришлось рассказать и Астрид. Ее неизбежно вызовут в суде как свидетеля, а то и обвиняемую, так что лучше поставить в известность сразу же. Девочка слушала со все более изумленным видом, а потом возопила:

— Ну и кто настучал⁈

— Это я у тебя хотел спросить, — сказал Майно. — Ты не умеешь держать язык за зубами, так что узнали, скорее всего, от тебя.

— Клевета! — выпалила Астрид. — Бесстыдная клевета, дорогой отец! Как твой язык вообще повернулся обвинить меня в неумении держать язык за зубами⁈ Да я никому и никогда, я могила, я в жизни об этом не трепалась! Это скорее уж кто-то из вас.

И она подозрительно прищурилась на маму и папу.

— Нет, в чем-то мы сами виноваты, — пожала плечами мама. — В следующий раз не будем вовлекать детей в преступления против народов. Даже такие маленькие и веселые.

— Не будем, — согласился папа. — То есть… ты не смей этого на суде говорить!

— Я не стану отправлять тебя в Карцерику, — успокоила его мама. — Нам без тебя скучно будет. Хотя тебе следовало погромче бубнить, что ты против.

— Я… гм…

— Да, пап, а ты почему нас тогда не остановил? — тут же вскинулась Астрид.

Майно только отвел взгляд. Честно говоря, в те злополучные дни, когда астридианцы изобрели оружие массового поражения и начали истреблять друг друга, он заподозрил, что именно они убили его родителей. Потом, непосредственно от них самих, он узнал, что дело было не в разумных хомунциях, а в другом эксперименте, но это было уже потом.

А тогда он банально испугался за семью и с облегчением бы воспринял устранение крохотных милитаристов. Сам предпринимать ничего не стал, но проявил малодушие, позволив действовать жене и дочери.

Как руке судьбы.

— Надо же, какой ты злой, — восхитилась Лахджа, подслушав его мысли. — А мы точно не пойдем работать к Бельзедору? Знаешь, с нашим нынешним портфолио…

— Мне нельзя, — перебила Астрид. — Я его приспешника в Карцерику упекла, он мне жестоко отомстит. Мы с ним враги.

Спал Майно эту ночь ужасно. В его жизни и прежде были сложности с законом, он неоднократно вступал в теневую зону и пару раз был на грани от судебного разбирательства… но только лишь на грани. Тогда речь шла просто о каких-то спорных ситуациях, которые случаются с каждым, особенно если ты волшебник. Очень сложно все время оставаться в строгих рамках закона, будучи могущественным чародеем.

Теперь же все всерьез. И не какой-нибудь пустячок, вроде призыва чужой вещи, разгрома казино или превращения кого-то в лягушку в пылу ссоры. Если последствия обратимы, если все можно исправить и никто всерьез не пострадал, дело обычно заканчивается извинением и штрафом. Или одним извинением, если стороны примирились.

Но здесь дело и правда пахнет Карцерикой. Причем особым режимом, самыми недрами страшного острова и пожизненным Тюремным Венцом.

Сколько лет могут дать за геноцид хомунциев? Майно не знал, но опасался, что много.

Назавтра легче не стало. Майно сидел в почетной ложе, голосовал на вручении премии Бриара, смотрел церемонию закрытия — а на душе скребли кошки. Среди других членов ученого совета он чувствовал себя чужаком, самозванцем. Преступником, которому лишь до поры позволяют быть рядом.

Ему никто ничего не сказал. Большинство, возможно, и не в курсе, что на ректора Униониса заведено дело. Локателли, конечно, знает, и Майно хотел с ним поговорить, да не сумел улучить момента, слишком загруженный был день.

А хуже всего был вечер. Майно с Лахджой наконец набрались духу рассказать детям о смерти бабушки с дедушкой… и это было очень тяжело. Лурия ревела в голос, Астрид молча таращилась в одну точку, а Вероника робко заикнулась, что можно призвать… но поймала взгляд мамы и стушевалась.

— Потом, родная, — помолчав, сказала Лахджа. — Возможно, потом. Когда я буду готова. И не призывать… Я хочу попробовать прийти к ним сама.

— Почему? — не понял Майно.

— Я виновата перед ними.

— Нет, почему нельзя призвать?

— Из того, что я знаю о Рае… — очень медленно произнесла Лахджа. — Они и так могут за нами наблюдать и даже как-то участвовать в наших судьбах… Просто не должны являться смертным как призраки. И я не хочу, чтобы кто-то беспокоил их души оккультизмом. Даже родные. Вероника, ты поняла?

— Нет, — опустила взгляд девочка. — Я не буду, но… ладно. Я не буду.

Потом начался третий семестр. Закончились каникулы и фестиваль, дети вернулись к занятиям, потекли учебные будни. Обязанности ректора с Майно никто не снимал, а третий семестр — самый насыщенный и напряженный.

Пятый школярский курс готовится выбирать между бакалавриатом и практикой. Четвертый курс бакалавриата — получать диплом. Все остальные — сдавать годовые экзамены. У платников от их результатов зависит стоимость следующего года, бюджетники рискуют потерять стипендию, а совсем ужасный результат означает исключение. Все волнуются, все переживают.

И отвечает за все ректор. Именно к нему все чуть что бегают.

Но Майно, конечно, все-таки нашел время и заглянул и к Локателли, и к Сарразену. Оказалось, что расследование началось еще зимой, после чьего-то доноса (Сарразен отказался раскрыть авторство). Кустодиан три луны досконально его проверял, и убедившись, что все чистая правда, собрав улики и доказательства, запросил судебное разбирательство.