Ученица мертвеца (СИ) - Федорова Любовь Борисовна

— Я этого не знаю! — Белка снова развернулась к печке и своим горшочкам. — Не знаю и знать не хочу! Думаешь, не понимаю, чего вы с инспектором ко мне прилипли? Я живу отдельно, мне не привыкать портить с деревней отношения. Я вам со своих обид имен и поназываю, мне никого не жалко. Расследуй — не хочу, кругом одни злодеи! А вот нет! Не желаю я, чтобы меня со всей деревней опять стравили, или деревню между собой и с моим участием из-за ваших подозрений. Там и так половина друг на друга думает, а другая половина на меня, хотя Хрод сказал, что моих следов возле общинного дуба не было. Я знаешь что считаю? Зря Хрод и ученики с инспектором вообще в лес на охоту пошли. Идиотская задумка. Надо было сдать экзамены как привыкли, и до полнолуния здесь сидеть. А потом бы свободно уехали, потому что до нового призыва сутки перерыв. Вы бы успели. Тогда ничьи надежды не оправдались бы, если кто-то на живоволков из-за экзамена надеялся. Вот так!

Писарь развел руками:

— Тогда хоть чаю поставь... И... можно, я у тебя посижу? Мне сейчас в школу идти не с руки. Нетоплено там и нет никого.

Кириак проторчал у Белки до самого вечера, они выпили три чайника кипятка с малиновым листом и съели все дары Хродихи до крошки. Немножечко помог с горшками и зельями.

За это время Белка все-таки остыла, перестала шипеть и гневно зыркать на писаря. Они поговорили о ситуации в целом, без конкретных имен и указаний, и выяснили вот что: во-первых, может быть, деревня и вовсе ни причем. Волки могли прийти за самим инспектором из-за обиды на него в другом селении или вообще за прошлые годы, и тогда ни Белка, ни Хрод, ни Кириак не смогут рассмотреть истину даже поразбивав о родовое древо лбы. Мало ли кого и где из сильных словесников обошли на прежних испытаниях, а он посейчас не согласен. Хороший колдун из сказки по сто лет обиду помнит. Во-вторых, версий и без Белки с писарем наплодилось слишком много, каждый мог обидеться на что угодно, но в каждом случае есть повод сомневаться, а сомнения — шаткость выводов. Ну и в-третьих, охотникам пора бы вернуться, а их что-то нет, хотя уже синева повисла в воздухе, а под лесным покровом и вовсе сгустилась почти ночная тень. Наступает волчье время. Поели их там все, что ли? Хорошая призвалась в этом месяце стая. Призыватель просто мастер.

В общем, как-то все было неясно и выглядело тревожно. Про вилку они заговорили в самую последнюю очередь, уже рассмотрев любые возможные несправедливости и обиды. Белка не была многословна, разговорить ее писарю удалось, но весьма ограниченно. Кириак был обычный парень, общительный, в меру веселый, много где попутешествовал с инспектором, мог рассказать кучу интересного. При других обстоятельствах — одно удовольствие с таким поболтать. Но не сейчас. Белка предусмотрительно сдерживала себя в словах. В беседе как в деле. Некоторые слова могут быть сильнее остальных, неизвестно, как отзовутся в чужом уме и в какие выводы отложатся.

О родителях она вспоминать не хотела, об издевательствах со стороны учеников Хрода — тем более, версий сама не строила, только вносила сомнения в построенные писарем. Зато Кириак тараторил за двоих — приводил доводы, сам же помогал Белке опровергать их. Болтал он быстро, часто перескакивал с одного на другое, но получалось интересно — охват взглядом со всех сторон, словно у бешеной совы.

Белке эта игра даже понравилась, хотя общую ситуацию Клара считала поганой и такой же шаткой, как и все доказательства. Тайну вилки она не выдавала. Тоже хотелось кое-что узнать. Насколько всерьез вину хотят навесить на нее, например. Поэтому правду про то, что вилка сделана не из серебра, и это легко проверяется, она оставила на самый крайний случай — опровергнуть обвинения, если вдруг ее поведут наказывать к родовому древу, основав ее вину на вилке. Уж очень Хрод верил именно в серебро, а инспектор не отрицал, что на серебре может строиться сила призыва. Тут-то Белка все их рассуждения и обломает.

Но из-за вилки было только грустнее — если она не серебряная, значит, кого-то сильного правда раньше обошли и обидели, и он теперь инспектору мстит. А Белку просто делают крайней. Деревенским не жалко ее. Должна ли тогда она жалеть деревенских?..

Глава 8

* * *

Охотники вернулись в деревню по сумеркам. Уставшие, злые, не солоно хлебавши.

Зря Белка торопилась с изготовлением целебных мазей, зря перебирала травы для отваров, зря боялась, что придется лечить много разных страшных ран.

Все оказалось нестрашно и было похоже на обман и издевательство. От начала до конца.

Волков охотники даже не встретили. Видели множество следов, видели метки на деревьях, видели погрызенных и выпитых животных — ту самую лошадь, лося, пару лисиц и даже порванную в клочья волчью стаю — настоящую, не живодушную. Лесные волки первыми вступили с упырями в бой за территорию и потерпели поражение. Куда ушли живодуши, по следам было не понять. Вернее, возникло несколько противоречащих друг другу мнений. Костяным упырям, не знающим усталости, затоптать петлями всю округу, труда не составило. По этим петлям и кружили охотники до самой ночи. Но даже воя живодушных не слышали.

Кириак ушел встречать инспектора, а к самой ночи, когда Белка собралась ложиться спать — пораньше, вне своего обыкновения, — вернулся и постучал в ставень. Пришлось впустить. Белке тоже было любопытно, чем кончилась охота, сдан ли экзамен, но она имела терпение и рассчитывала узнать все это завтра у колодца.

Из трофеев в деревню охотники принесли лишь злость на призывателя, который водит за нос и заставляет бегать кругами, да неживого тетерева, набитого опилками. Птицу нашли посреди леса с распоротым брюхом и отъеденными лапами. То есть, призыватель оживил не только кости волков, но еще и чучело птицы. Неизвестно, зачем. И очень скверно окажется, если живодуши не притаились, а ушли в сторону почтовой станции. Там есть словесники, чтобы защитить само Подборье, но почтовому сообщению тогда конец, и для путников, едущих трактом, большая опасность. Впрочем, есть надежда, что упырей на время увело за собой стадо кабанов, недавно спускавшееся к реке и поломавшее вдоль берега у родников некрепкий лед.

— И что все это значит? — поинтересовалась Белка.

История с выпотрошенным тетеревом ее обеспокоила. Когда живоволки его сцапали? Когда он летел к ней от учителя? Или еще в тот раз, когда его отправила Белка? Плохо общаться с помощью тетерева. Низко летает, громко хлопает крыльями.

— Да ничего особого, — развел руками Кириак. — Призыватель, значит, не хочет, чтобы ученики на волках сдавали экзамен, издевается, а инспектор зол как черт.

— Подвигов хотел? — кривовато усмехнулась Белка.

— Писанины не хотел, надоело ему. Ну и подлеца думал вывести на чистую воду. Не любит он, когда с ним так шутят.

— По лесу в марте шарахаться — не самая приятная затея, — усомнилась Белка. По ее мнению, писанина была бы лучше. — Ну ладно, спасибо, что новости принес.

И хотела закрыть дверь.

— Да погоди, я за тобой.

— Чего опять?

— Одевайся, инспектор тебя в школу зовет.

Белка подумала закобениться и дверью все же хлопнуть. Но потом решила, что с Кириаком они почти подружились, и от нее не убудет. К тому же, тетерев. А что все целыми вернулись — так ей же не навалили лекарской работы, молодцы какие.

Из-за тетерева ее как раз и звали.

— Это чье, как думаешь? — спросил инспектор, едва Белка вошла в холодный класс.

Инспектор там был один. Даже Кириаку велел выйти вон. Многострадальный тетерев лежал на учительском столе. Вернее, не тетерев, а то, что от него осталось. Пустая шкура с пожеванными перьями, вся в остатках промокших опилок. Краска, которой был подрисован клюв и бровки, потекла, стеклянные глаза выпали. Жалко птичку. Белка подошла, приподняла шкуру за крыло. Деревянная вставка внутри была поломана.

— Мое, — сказала она. — Это — мое. Волки — не мои.