Дураки все - Руссо Ричард

И вчера пришли очередные дурные вести. После двух дней проливных дождей строители “Тип-Топ” обнаружили, что из трещины в бетонном полу подвала прет зловонная желтая слизь. Карл, верный себе, охотно заделал бы трещину и забыл об этом, но член городской управы настоял на том, что необходимо проконсультироваться с государственным инспектором, а тот потребовал от Карла продолбить бетон перфоратором и выяснить, что там, черт побери, такое. Вдоль передней стены фабрики проходила труба городского канализационного коллектора, и хотя сточные воды эта слизь не напоминала ни видом, ни запахом – да и воняла гораздо, гораздо хуже, – инспектор предположил, что, возможно, где-то на стыке трубу повредили корни деревьев. А очутившись внутри трубы, да с регулярной подкормкой из нечистот, корни разрослись, как опухоль, и вовсе прорвали трубу. Ну а ее содержимому надо ж куда-нибудь деться. Кто знает? Может, под фабрикой разлилось целое озеро дерьма. Что там такое и сколько его, можно узнать, только пробив бетон. Но, что бы там ни оказалось, это придется ликвидировать.

Эта-то необходимость и заставила Карла Робака вспомнить о Рубе Сквирзе, тот, поговаривали, в отрочестве нюхал клей, из-за чего лишился обоняния и с тех пор, не жалуясь, мог работать по пояс в свежем навозе. Руб со сварливой женой Бутси жил на окраине Бата, но в это время суток он, скорее всего, на кладбище в Хиллдейле, где работает смотрителем. Точно наверняка знает Дональд Салливан, друг Карла и, с тех пор как тот лишился дома, еще и арендодатель. А поскольку стычки с ним неизменно поднимали Карлу настроение, которое сейчас было хуже некуда, он решил наведаться к Салли.

Салли, как и всегда, сидел на табурете в конце стойки в закусочной Хэтти. Он дежурил здесь с половины седьмого утра едва ли не каждый день, помогал Рут справляться с наплывом клиентов, желавших позавтракать; впрочем, сегодня от него толку было немного – в груди теснило, мучила одышка. Закусочная давно опустела. К полудню опять набегут, но до той поры еще час. На стойке рядом с чашкой из-под кофе лежал свежий номер “Еженедельника Бата”, сложенный так, что с верхней страницы Салли понимающе улыбалась его бывшая квартирная хозяйка. “Легендарная учительница средних классов Берил Пиплз, – гласила подпись. – Для своих многочисленных учеников – мисс Берил”. Салли знал, что обращение “мисс” обижало старушку. Пусть она невеличка, похожа на гнома, но все же замужняя женщина, даже если ее восьмиклассникам трудно было себе представить, что у нее есть муж. Салли обычно звал ее “миссис Пиплз”, она явно это ценила и в ответ называла его “мистером Салливаном”; Салли и сам не знал, нравится ему это или нет. Она однажды спросила его: “Тебя никогда не смущает, что ты не сумел лучше распорядиться жизнью, дарованной тебе Богом?” Тогда Салли ответил: “Нечасто. Иногда”. Судя по выражению лица на фотографии, миссис Пиплз до сих пор, почти через десять лет после смерти, ждала более искреннего ответа. Извини, старушка, подумал Салли.

Он невольно гадал, как она отнеслась бы к торжеству, запланированному на эти выходные. Берил Пиплз всегда недолюбливала помпу и пышные церемонии; Салли подозревал, что переименование школы в ее честь в лучшем случае вызвало бы у нее двойственные чувства. Миссис Пиплз была прозорлива и в этой затее как пить дать усмотрела бы конъюнктурные соображения – в этой очередной сомнительной инициативе нового мэра (“невоспетые герои”, так ее называли), которая должна была внушить гордость общине, давно привыкшей себя ненавидеть. Замысел заключался в том, чтобы в каждый День поминовения чтить память одного из тех, кто потрудился на благо общины. И для нынешнего торжества кандидатуру мисс Берил выбрали единодушно, а это, по мнению Салли, – и бывшая его хозяйка с ним согласилась бы, он даже не сомневался – означало, что выбор, увы, невелик. Кого-то они решат выделить в следующем году?

Вполне возможно, что он этого не узнает. Кардиолог больницы для ветеранов дал ему два года. Скорее, все же один. Салли давно заподозрил, что дело табак. Одышка, сперва на крутых лестницах, потом вообще на любом подъеме, а в последнее время он задыхался, даже когда чуть-чуть прибавлял шаг. Почему вы так долго ждали? – спросил врач. Потому что, ну… Надо признаться, вразумительного ответа у Салли не было. Потому что вначале симптомы появлялись и пропадали? Потому что потом он по нескольку недель кряду чувствовал себя нормально и успевал убедить себя, что ничего страшного не случилось? Безусловно, однако в глубине души он всё понимал и, когда симптомы вернулись, не удивился. Но и тогда он, пожалуй, вряд ли обратился бы к врачу, если бы Рут не заметила неладное и не вынудила его поехать провериться. Через две минуты на беговой дорожке стресс-тест прервали.

– Ну, что сказали? – спросила Рут, когда Салли вернулся.

– Что мне надо бросить курить, – ответил он. Это была правда, но не вся правда и ничего, кроме правды.

– Неужели? – поддела Рут. – Кто бы мог подумать! Оказывается, сигареты тебе вредят!

Впрочем, такой ответ ее, кажется, удовлетворил. Рут не допрашивала его, как бывало, когда ей казалось, что Салли врет. Хотя в последнее время он не раз ловил на себе ее вопросительный взгляд, так что, может, за истекшие две недели у нее всё же возникли какие-то подозрения.

Вся правда и ничего кроме правды звучала скорее так: фибрилляция предсердий. Аритмия. Учащенное сердцебиение. Из-за физических нагрузок. Стресса. И на пустом месте. Ведет к застойной сердечной недостаточности. Решение: операция на открытом сердце. Четырехстороннее шунтирование. Не сказать, что рекомендовано людям его возраста, чье здоровье и так не очень, а артерии из-за многолетнего курения забиты бляшками. Другие варианты? Можно вставить внутренний дефибриллятор, чтобы он командовал сердцу, когда биться, когда нет. Заурядная процедура, максимум час. Маленький надрез. Через пару часов уже будете ходить по палате. На следующий день выпишем вас домой. Здоровым? Нет. Скорее всего, вы все равно умрете от застойной сердечной недостаточности, просто не так быстро. Правда, учитывая ваш возраст и физическое состояние, существует вероятность, что вы умрете на операционном столе. Но если не делать вообще ничего – два года, а скорее, все же один. “Ваше сердце может остановиться в любой момент, – резюмировал кардиолог. – Возможно, вы умрете во сне”.

Салли смекнул, что этот сценарий, видимо, рассчитан на то, что от испуга он согласится на процедуру, но вышло иначе.

– Проснуться мертвым? – спросил он. – Не так уж это и плохо.

Не то чтобы кардиолог с ним не согласился. Но, учитывая возраст Салли и состояние его здоровья, существует четкая вероятность обширного инсульта, от которого он не умрет, но до конца своих дней не сможет ни разговаривать, ни питаться самостоятельно, ни даже срать по собственному желанию. Впрочем, это может случиться и без операции, добавил врач.

– Если вы диктуете мне, что мне делать, – ответил Салли, – я вас и слушать не стану.

Кардиолог пожал плечами:

– Большинство выбирает дефибриллятор. Или за них это делают их дети. Или жены. Мистер Салливан, вы женаты?

Нет. Вера, бывшая жена, уже не в курсе его дел. Впрочем, своих тоже. Бедняга всю жизнь не так чтобы крепко дружила с головой, а пару лет назад Веру и вовсе накрыла деменция. Тогда-то Вера и переселилась в окружной интернат, где на тот момент уже обитал ее второй муж Ральф, – несколько лет назад он перенес нервный срыв, оказавшийся роковым, так что в некотором роде супруги воссоединились, если бы Вера узнала Ральфа, но она утверждала, что в глаза не видела этого человека и, уж конечно, нипочем не вышла бы замуж за того, кто выглядит так. Ухудшение у нее развивалось стремительно. Через несколько месяцев она не узнавала ни сына Питера, ни внука Уилла. Салли навестил ее, уверенный, что и его она не узнает, но Вера, завидев его, немедля сощурилась и, вперив в Салли пристальный взгляд, забормотала ругательства. Нянечки сказали, что такого за ней не водилось и Салли не следует принимать ее брань на свой счет. “Наверное, вы ей просто кого-то напомнили”, – предположила одна из медсестер, на что Салли ответил: “Да, причем самого себя”.