Жена ярла (СИ) - Левина Кира

Хрупкое перемирие между ними было разрушено.

Глава 16

В её покоях уже погасли факелы, и лишь отсветы догорающего камина метались по стенам, словно испуганные духи, готовые вот-вот уйти в каменную толщу. Лера сидела на грубой табуретке, вцепившись пальцами в шершавый подол нового платья. Воздух был густым, пропитанным дымом, медовой сладостью с пира и горьким осадком собственной дерзости. В ушах всё ещё стоял гулкий звон её слов, а в глазах — тот тяжёлый и нечитаемый взгляд Хальвдана, что обжег её сильнее пламени.

Дверь отворилась без стука.

Он стоял на пороге, заслонив собой весь свет из коридора и, казалось, весь остальной мир. Огромный, тёмный, пропахший ночным холодом и крепким хмелем. Шагнув внутрь, он захлопнул дубовую дверь с такой силой, что защёлка дрогнула и лишь жалобно звякнула.

— Ляг, — его низкий и густой голос прозвучал негромко.

Он даже не смотрел на неё. Его прицельный взгляд был прикован к постели в глубине комнаты.

Лера медленно поднялась. Ноги подкашивались и вдруг стали ватными, но внутри всё заледенело, собравшись в один твёрдый, холодный и острый комок.

— Нет.

Он резко повернул голову. В полумраке его глаза сверкнули узкими щелями, как у загнанного в угол волка.

— Что? — это был не вопрос, а низкое рычание, обещавшее бурю.

— Нет, — повторила она недрогнувшим, к её собственному изумлению, голосом.

Вся униженная ревность, вся жгучая боль от его связи с Рагнхильд, весь до дрожи живой ужас от их первой ночи — всё это сплелось в единый и неудержимый порыв отказа.

Хальвдан сделал шаг к ней, и комната внезапно съёжилась, став тесной и душной. Он казался теперь ещё больше, заполнив собой не только пространство, но и весь воздух, которого ей так отчаянно не хватало.

— Ты моя жена, — прорычал он. Каждое слово падало, как камень. — И твой долг делить со мной ложе. Я не намерен просить дважды, чтобы взять своё.

Угроза висела в воздухе. Тяжёлая, осязаемая, пахнущая железом и мужской силой. По спине пробежал ледяной холодок животного страха.

Но она уже стояла на краю обрыва. Она уже смотрела в бездонное лицо смерти в ледяных водах фьорда. Угроза силой была ужасна, но не нова.

Она выпрямилась во весь свой невысокий рост, подняв подбородок, и впилась взглядом в его глаза. В ту самую непробиваемую броню, которую пыталась разглядеть и понять.

— Тогда делай, что должен, ярл, — выдохнула она. В её голосе зазвучала горькая и беспощадная насмешка, отточенная болью. — Используй свою силу и власть. Позови своих хёрдов, чтобы держали меня. Снова докажи, что ты именно тот, кем я считала тебя с самой первой ночи. Трус, умеющий брать "своё" лишь силой.

Слова повисли в воздухе. Отравленные, точные и смертельно опасные.

Хальвдан замер.

Ярость, вскипевшая в нём, достигла накала, что став ужасающе беззвучной. Его лицо, обычно неподвижное, исказила гримаса, в которой читалось оскорбленное недоумение и слепое бешенство. Он шагнул к ней так близко, что она почувствовала исходящее от него тепло и резкий запах хмеля от дыхания. Его мощная рука сжалась в кулак, и она на мгновение зажмурилась, внутренне сжимаясь в ожидании удара, который неминуемо должен был обрушиться.

Но его не последовало.

Вместо этого он издал короткий и хриплый звук, не то рычание, не то сдавленное проклятие, резко развернулся и, не проронив больше ни слова, вышел, с такой силой хлопнув дверью, что та задрожала на петлях, а с полки упала глиняная кружка, разбившись с сухим треском.

Лера стояла неподвижно, вся дрожа, как натянутая тетива, готовая лопнуть.

Адреналин, подпитывавший её все это время, резко отступил, сменившись леденящей и горькой пустотой.

Он ушёл.

Яростный, оскорблённый, униженный.

И она не сомневалась, куда теперь направится его пыл. Туда, где его ждали мягкие и понимающие руки, где его примут без упрёков, без колких слов, без этого невыносимого и чужеродного интеллектуального превосходства.

Рагнхильд.

Ноги сами подкосились, и Лера медленно опустилась на колени перед камином, больше не в силах держаться. Горячие и горькие слёзы, которые она так долго и тщательно сдерживала, наконец, хлынули из её глаз неудержимым потоком. Она не рыдала, лишь тихо плакала, содрогаясь всем телом и чувствуя, как солёная влага жгла щёки и капля за каплей падала на безразличный камень пола.

Она выиграла эту ночную битву. Она отстояла своё тело, свой крошечный островок контроля в этом чужом и жестоком мире. Она бросила ему вызов и не сломалась.

Но почему же тогда её охватило такое сокрушительное, полное и унизительное ощущение поражения? Потому что в глубине души, за всеми обидами и страхами, она с ужасом понимала, что, оскорбляя его, на самом деле надеялась пробиться сквозь его броню. А вместо этого лишь оттолкнула его ещё дальше. Прямо в объятия другой.

И эта мысль ранила куда больнее, чем любая угроза силой.

Глава 17

Неделя тянулась мучительно медленно, словно густая смола.

Лера проводила дни в своём привычном уединении, но теперь оно было отравлено едкой и разъедающей душу тревогой. Даже в укромном уголке конюшни, где тёплые и пахнущие молоком и сеном щенки тыкались в её ладони мокрыми носами, она не находила покоя. Её взгляд, словно предатель, сам выискивал в полумраке высокую и мощную фигуру, а уши прислушивались к знакомому скрипу кожаных ремней или звону стали. Но замок, обычно кипящий его присутствием, был пуст.

Ярла Хальвдана будто скрыла сама земля.

Его отсутствие она воспринимала как горькое, но ожидаемое подтверждение. Он нашёл утешение в мягких объятиях Рагнхильд, а строптивая жена, осмелившаяся бросить ему вызов, ему более не интересна. Эта мысль жгла изнутри, как раскалённый уголь, подпитывая её гнев и давая ложное ощущение правоты.

Но постепенно она начала собирать иную мозаику. Стоя в прохладной тени амбара и прижавшись спиной к шершавым доскам, она подслушала разговор двух служанок, нёсших корзины с бельём:

— ...словно раненый вепрь в загоне мечется, — донёсся до Леры сдавленный шёпот первой служанки. — Слышала, что он вчера в оружейной двое тренировочных чучел в ярости в щепы разнёс? Жалко смотреть.

— Да уж, — вздохнула вторая. — Чего чудит-то, сходил бы к Рагнхильд, облегчил бы... душу...

Служанки захихикали, но смех их прозвучал нервно.

— От Эльги, подружки её, сегодня утром слышала, что та совсем уж в слезах, дурить начала. Работу кинула, лишь в окно смотрит, как девица несчастная.

— ...злость в себе копит. Завтра в поход, а он с невыпущенным гневом в бой пойдет. Прямо на копья вражеские сам кинется, лишь бы подраться.

— Ох, не говори... Легко голову сложить в таком-то состоянии...

— Ладно, пойдём быстрее. Наше дело до вечера управиться.

Слова "голову сложить" вонзились в Леру, как отточенное лезвие, и на мгновение перехватило дыхание.

Он... не ходил к Рагнхильд?

Вся её ревностная и выстраданная уверенность вдруг пошатнулась, дала глубокую трещину, из которой хлынули сомнения. Вместо ожидаемого злорадного удовлетворения её накрыла новая, куда более сложная и тревожная буря.

С одной стороны Леру охватило мелкое, горькое и постыдное торжество. Он не нашёл утешения у другой женщины. Его ярость была настолько всепоглощающей и настолько личной, что даже этот привычный мужской выход оказался для него закрыт. Он был в ярости на неё, и только на неё. Эта мысль странным образом согревала и пугала одновременно.

Но следом пришло жуткое и пугающее осознание. Его гнев был не просто обидой воина, оскорблённого в своём достоинстве. В нём была какая-то иная, более глубокая и опасная причина, которую она не могла понять. И теперь, благодаря болтовне служанок, она знала, что завтра он ведёт своих людей в бой. С невыпущенной яростью, с этой чёрной тьмой, клубящейся в его душе. Пойдёт ли он в сечу осторожным и расчётливым воином, каким она видела его на тренировках? Или же, как слепой, бросится под вражеские секиры, ища на острие копья избавления от своих демонов?