Жена ярла (СИ) - Левина Кира

Эта мысль парализовала, леденила душу.

Она не знала о походе. Он ей ничего не сказал. Ни слова.

Почему?

Потому что после их ссоры она снова стала для него пустым местом? Или потому что их последний разговор, её отравленные слова всё ещё висели между ними непроходимой стеной, выше и крепче любой каменной кладки?

Мысли путались, сплетаясь в тугой и болезненный узел.

Её гнев, такой жгучий и праведный всего день назад, таял, как иней под утренним солнцем, уступая место холодному тошнотворному страху, сковавшему внутренности. Она все ещё помнила ту первую ночь, его холодность, ту глубокую рану, что сидела в ней занозой. Но мысль о том, что он может погибнуть из-за этой их ссоры, из-за её колких слов, из-за его собственного неумения или нежелания просить...

Эта мысль была острее любой физической боли.

Она сидела в своей комнате, уставившись в потухающие угли камина, но видела перед собой его лицо в ту роковую ночь. Искажённое не просто гневом, а немой и всесокрушающей яростью. Он не пошёл к Рагнхильд. Он носил свой гнев в себе, как носил бы в теле обломок вражеского копья, отравляя нутро. И завтра он мог истечь из-за неё кровью на каком-то безымянном поле.

И в этот миг с мучительной и ослепляющей ясностью Лера поняла, что её собственный гнев бесследно испарился, смытый леденящей волной одного-единственного чувства.

Всепоглощающего страха.

Не за себя.

За него.

Глава 18

Сумерки сгустились в синеву, а потом и в чернильную темень, когда он вошёл без стука. Дверь отворилась бесшумно, впустив в комнату его высокую фигуру и струю леденящего воздуха из коридора, пахнущего дымом и влажным камнем.

— Я ухожу на рассвете, — бросил Хальвдан, застыв посреди комнаты.

Его тяжёлый и пристальный взгляд скользнул по её простому серому платью и впился в лицо, выхваченное из мрака неровным светом камина.

Лера, сидевшая у огня с книгой, которую не в силах была прочесть вот уже который час, медленно подняла голову. Сердце ёкнуло и забилось частой дробью, на это раз не только от привычного страха. От чего-то нового, тревожного и горького. От знания, что получила сегодня. От леденящей душу мысли, что это их последняя ночь перед... чем? Разлукой долгой? Или вечной?

Она положила книгу на колени, сжав пальцы, чтобы скрыть дрожь.

— И зачем ты пришёл? — хриплым от напряжения спросила она.

Он не шелохнулся.

— Ты знаешь.

В его голосе не было прежней приказной властности, лишь тяжёлая и неотвратимая констатация. Да, она знала.

Хальвдан пришёл за своим правом.

За долгом, который она, его жена, должна отдать перед тем, как он уйдёт на войну.

— Ты уже получил свой ответ, ярл, — сказала она. В усталых словах зазвучала та самая сталь, что она в себе открыла.

Лера встала и демонстративно повернулась к нему спиной, сделав вид, что её куда больше занимают чёрные квадраты окон, за которыми выл ветер.

Он резко, почти со свистом выдохнул, словно это её очередное неповиновение сорвало в нём какой-то внутренний стержень.

Его шаги за спиной были тяжёлыми, уставшими, но быстрыми. Он не направился к постели. Он не направился к ней. Хальвдан шёл к двери. Чтобы уйти. Снова.

И в этот миг в ней что-то переломилось.

Все обиды, вся злость за первую ночь, за холодность, за Рагнхильд, вся её гордость и жажда отстоять свою независимость... Всё это рассыпалось в прах, как подкошенный сухостой, перед лицом одного простого, животного и безоговорочного страха.

Он уйдет.

Сейчас.

И, быть может, она больше никогда его не увидит. Быть может, он погибнет там, в ледяных морях, под вражескими топорами, с её ядовитыми словами в сердце и её холодным отказом в памяти.

Она резко обернулась. Его рука уже лежала на тяжелой железной скобе, готовая рвануть дверь на себя.

— Стой.

Слово вырвалось тише шёпота, сорвавшимся, надтреснутым. Но в гробовой тишине комнаты оно прозвучало, как удар хлыста.

Хальвдан замер. Не обернувшись.

Его спина, широкая и напряжённая, неестественно подалась вперед, будто он все ещё продолжал движение, застыв в нём. Затем, медленно, словно против воли, он отпустил скобу и повернулся.

Вся ярость, все напряжение, что копились в нём все эти долгие дни, разом ушли из его плеч, сменившись тяжелой и почти осязаемой усталостью.

Он не двинулся с места, не сделал к ней ни шага. Он просто стоял и смотрел.

И в этой тягучей и звенящей тишине, натянутой между ними, как струна, рухнула последняя стена. Её защита, её гордость, её обида рассыпались в прах, оставив лишь голую правду. Она боялась его потерять. И этот страх был сильнее всего на свете.

Лера не помнила, кто сделал первый шаг. Возможно, она. Возможно, это было одновременное, отчаянное движение двух людей, изможденных битвой, которую они вели друг с другом. В следующее мгновение он был уже рядом, и его руки поднялись, чтобы коснуться её лица. Не с силой, не с требованием, а с почти нерешительной осторожностью, которую она никогда бы не ожидала от этого сурового воина. Будто он впервые в жизни боялся совершить ошибку.

Его пальцы, шершавые от железа и старых шрамов, коснулись её щеки, провели по линии скулы, отодвинули в сторону прядь волос. Она не отпрянула. Она стояла, затаив дыхание, глядя в его глаза, в которых бушевала целая буря. Недоумение, накопленная боль, ярость и ожидание.

— Не уходи, — прошептала она.

И это уже была не просьба, а мольба.

Хальвдан не ответил. Он наклонился и прижался лбом к её лбу, тяжело и прерывисто дыша. Это был жест такой неожиданной, такой обнажённой нежности, что у неё внутри всё оборвалось и поплыло. Она закрыла глаза, позволяя теплу его тела, знакомому запаху кожи, дыма и холодной ночи заполнить собой всё её существо.

Их первая ночь была войной. Эта же... стала капитуляцией. Полной и безоговорочной.

Его прикосновения на этот раз были медленными и исследующими. Он словно заново открывал каждую линию её тела, ища в нём не доказательство состоявшегося брака, а отклик, согревая своим дыханием холодную кожу. И она, к своему собственному изумлению, отвечала ему. Сквозь робость и призрачную память о прошлой боли пробивалось странное, но согревающее изнутри чувство. Не страсть. Пока ещё нет. Но доверие. Признание. Прощение.

Когда, наконец, наступила тишина, сломленная лишь убаюкивающим треском огня и их уже спокойным дыханием, Лера лежала, прижавшись щекой к его груди и слушая под ухом размеренный стук его сердца.

Хальвдан не говорил слов любви. Она не ждала их. Но в тишине, что царила между ними, было больше правды и понимания, чем в тысяче громких клятв.

На рассвете он поднялся так же бесшумно, как и пришёл. Он одевался в сером свете зари, и каждый приглушенный звук, лязг пряжки, шелест шерсти, отзывался в ней острой, режущей болью предстоящей разлуки. Он подошёл к кровати и посмотрел на неё сверху вниз. Его лицо в утреннем сумраке было усталым, но спокойным.

Хальвдан протянул руку и коснулся её волос, запустив пальцы в спутанные пряди.

— Не дай погаснуть очагу в нашем доме, жена, — лишь тихо сказал он.

Затем он развернулся и вышел.

Дверь закрылась беззвучно.

Лера лежала, прислушиваясь к его шагам, затихавшим в коридоре. Потом донёсся короткий окрик, и вскоре замок погрузился в давящую тишину его отсутствия.

Она потянулась к его половине постели, всё ещё хранившей тепло и запах его тела, и сжала в кулаке грубую шерсть одеяла. Впервые за всё время её пребывания в этом теле, в этом чужом и суровом мире, её сердце сжималось не от страха или отчаяния, а от острой и пронзительной тоски.

Он ушёл.

И теперь ей предстояло дождаться.

Просто дождаться.

Глава 19

Дни, последовавшие за уходом Хальвдана, тянулись мучительно медленно. Замок, и без того нешумный, погрузился в звенящую и напряжённую тишину.